Начало читайте здесь
За Отрока – за Голубя – за Сына,
За царевича младого Алексия
Помолись, церковная Россия!
Очи ангельские вытри,
Вспомяни, как пал на плиты
Голубь углицкий – Димитрий.
Ласковая ты, Россия, матерь!
Ах, ужели у тебя не хватит
На него – любовной благодати?
Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия,
Царскосельского ягнёнка – Алексия!
Марина Цветаева
Мир никогда не узнает, что мы сделали с царской семьей.
Пётр Войков
День 16 июля царская семья провела как обычно. В это же время Уральский совет ждал приказа о расстреле из центра. Все известные нам документы подтверждают, что координация своих действий с Москвой была для совета обязательным условием проведения расстрела. К вечеру 16 числа приказ был дан. О том, что приказ был именно из Москвы, а не из Екатеринбурга, Юровский признавался как минимум дважды, об этом же говорил свидетель расстрела Пётр Войков, это подтверждал и член Уральского совета Пётр Быков, австриец-интернационалист Мейер, в конце концов на это указывает телеграмма Зиновьева Свердлову и Ленину в день расстрела. Общая картина источников позволяет утверждать, что весь ЦК большевиков, а не только Ленин и Свердлов, был в курсе происходящих событий.
16 июля 1918 года царская семья дочитала вслух книги пророков Амоса и Авдия. А около 11 вечера 16 июля императрица записала в своём дневнике такие строки: «Вторник. …Каждое утро Комендант приходит в наши комнаты. Наконец по прошествии недели снова принесли яйца для Бэби (царевича Алексея. – А.А.).
…Внезапно прислали за Лёнькой Седневым, чтобы он пошёл и попроведовал своего дядю, и он поспешно убежал, гадаем, правда ли всё это и увидим ли мы мальчика снова…»
Действительно, около шести вечера Юровский отпустил поварёнка Лёньку Седнева. Однако, как уже говорилось выше, его дядя, камердинер Иван Седнев, был расстрелян за полтора месяца до этого. Юровский просто наврал, что выпускает мальчика на свидание к дяде. Тем не менее этот единственный акт человеколюбия, совершённый Юровским, до сих пор не находит логичного объяснения. В своей записке с воспоминаниями о расстреле, записанной со слов Юровского историком Михаилом Покровским, бывший комендант утаил факт спасения мальчика. В 1934 году в своём докладе на совещании старых большевиков Юровский прямо признал, что отпустил мальчика из дома, хотя тот был приговорён к расстрелу Уральским советом.
В половине второго Юровский поднял доктора Боткина, попросив его разбудить остальных. После этого комендант сообщил обитателям дома, что из-за неспокойного положения в городе их требуется перевести в подвал. Николай нёс на руках царевича Алексея, Анастасия взяла с собой своего любимца – спаниеля Джимми. Подвал выбрали местом расстрела и для того, чтобы приглушить звук выстрелов для случайных зевак на улице, и потому, что там были деревянные стены, что позволяло избежать рикошетов. Пленники встали у стены. После того, как по просьбе Александры Фёдоровны им принесли два стула, на которые сели императрица и царевич Алексей, Юровский объявил им, что «ввиду того, что их родственники в Европе продолжают наступление на Советскую Россию, Уралисполком постановил их расстрелять». Николай повернулся к семье, потом, осознав услышанное, произнес: «Что? Что?». После чего Юровский повторил сказанное за минуту до этого и дал команду начать расстрел.
Все источники, которые дают нам представление об этой экзекуции, оставляют тяжёлое впечатление. Однозначно можно сказать, что в следующие двадцать минут в подвале Ипатьевского дома разыгралась настоящая кровавая бойня. Николай Александрович и Александра Фёдоровна умерли сразу, но трёх девочек, царевича Алексея, Анну Демидову и доктора Боткина пришлось добивать, в том числе штыками. Царевича Алексея Юровский убил двумя выстрелами в голову. Штыки чекистов долго не проходили корсеты девочек, поскольку до этого великие княжны по просьбе Александры Фёдоровны зашили в них драгоценности. Через некоторое время казнь была окончена. Команда охранников вынесла тела из подвала и погрузила в специально пригнанный грузовик, накрыв их брезентом. Повсюду в доме и в саду была кровь.
***
Задачи, которые с этого момента стояли перед чекистом Я.М. Юровским, были аналогичны тем, которые ставят себе серийные убийцы. Убиты были 11 человек. В полевых условиях целиком избавиться от такого количества трупов неимоверно тяжело. По этой причине в следующие несколько суток их тела последовательно были сожжены, взорваны, закопаны и вновь подняты из почвы, залиты серной кислотой и окончательно захоронены под дорожной шпалой, по которой после этого несколько раз прошёлся грузовик.
Изначально тела повезли в урочище возле деревни Коптяки, неподалеку от Екатеринбурга. Там была неглубокая шахта, в которую Юровский планировал сбросить трупы, забросав их гранатами. Предварительно их пытались жечь, но в таких условиях они очень плохо горели, поэтому были брошены в шахту практически нетронутыми (как известно, тот же способ избавления от тел был использован по отношению к Алапаевским мученикам. По плану, после взрывов гранат шахта должна была обвалиться. Однако её стены устояли, и стало ясно, что их надо доставать и перезахоранивать. Кое-как это удалось сделать. Юровский к этому моменту привёз из Екатеринбурга серную кислоту, поэтому, достав трупы, их начали поливать серной кислотой. Потом их жгли. Но и это было бессмысленно. В конце концов их погрузили в грузовик и повезли к другим более глубоким шахтам неподалёку. По дороге грузовик постоянно застревал в болотистых дорогах, не раз приходилось подкладывать под него бревна. На месте, именуемом Поросёнков лог, в 4 утра 19 июля он встал окончательно. Было решено: поскольку дальше грузовик не едет, трупы надо хоронить прямо здесь, в дороге. Вырыли яму. Местность была настолько болотистая, что трупы фактически погрузили в воду. Залили всё серной кислотой: яма была настолько неглубока, что иначе смрад бы чувствовался любому прохожему. Кое-как закопали. Потом принесли шпалы с проходящей рядом железной дороги и положили их поверх ямы, вогнав в грязь грузовиком. Место захоронения стало выглядеть как помост, который был построен местными жителями для того, чтоб достать грузовик из болотистой ямы.
Из записки Якова Юровского историку Михаилу Покровскому: «Хотели сжечь Алексея и Александру Фёдоровну, но по ошибке вместо последней с Алексеем сожгли фрейлину. Потом похоронили тут же под костром останки и снова разложили костёр, что совершенно закрыло следы копанья. Тем временем выкопали братскую могилу для остальных. Часам к 7 утра яма, аршина в 2 1/2 глубины, 3 1/2 в квадрате, была готова. Трупы сложили в яму, облив лица и вообще все тела серной кислотой, как для неузнаваемости, так и для того, чтобы предотвратить смрад от разложения (яма была неглубока). Забросав землёй и хворостом, сверху наложили шпалы
и несколько раз проехали – следов ямы и здесь не осталось. Секрет был сохранён вполне – этого погребения белые не нашли».
Дипломат Григорий Беседовский, которому спустя годы удалось узнать подробности избавления от трупов от Петра Войкова, написал такие строки: «Это была ужасная картина, – закончил Войков. – Мы все, участники сжигания трупов, были прямо-таки подавлены этим кошмаром. Даже Юровский и тот под конец не вытерпел и сказал, что ещё таких несколько дней – и он сошёл бы с ума…»
Реакция на расстрел
Сразу после расстрела, когда от тел ещё не избавились, в Москве состоялось заседание Президиума ВЦИК. Вот отрывок из его стенограммы: «Слушали: Сообщение о расстреле Николая Романова (телеграмма из Екатеринбурга). Постановлено: По обсуждении принимается следующая резолюция: Президиум ВЦИК признаёт решение Уральского областного Совета – правильным».
Таким образом, действующая власть одобрила расстрел, и ни один палач не понёс наказание за содеянное. Этот факт не оставляет сомнений, что решение о расстреле было согласовано с Москвой.
Из воспоминаний наркома земледелия РСФСР Владимира Милютина: «Во время доклада товарища Семашко в зал заседаний вошёл Я.М. Свердлов. Он сел на стул сзади Владимира Ильича. Семашко закончил свой доклад. Свердлов подошёл, наклонился к Ильичу и что-то сказал.
– Товарищи, Свердлов просит слово для сообщения, – объявил Ленин.
– Я должен сказать, – начал Свердлов обычным своим ровным тоном, – получено сообщение, что в Екатеринбурге по постановлению областного Совета расстрелян Николай. Николай хотел бежать. Чехословаки подступали. Президиум ЦИКа постановил: одобрить.
Молчание всех.
– Перейдём теперь к постатейному чтению проекта, – предложил Владимир Ильич».
А это уже Лев Троцкий, запись в дневнике в 1935 году: «Следующий мой приезд в Москву выпал уже после падения Екатеринбурга. В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:
– Да, а где царь?
– Кончено, – ответил он, – расстрелян.
– А семья где?
– И семья с ним.
– Все? – спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.
– Все! – ответил Свердлов. – А что?
Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.
– А кто решал? – спросил я.
– Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях».
Убийство Николая II большевистская власть признала быстро: уже 19 июля, в день захоронения Романовых в дороге, «Правда» и «Известия» вышли со статьёй о расстреле, написанной Свердловым. В этой статье Свердлов врал, что семья Николая II находится в безопасности и не убита, а сам Николай Александрович был расстрелян по решению Уральского совета для пресечения попытки побега.
Произошедший расстрел вскоре с амвона осудил святейший патриарх Тихон: «На днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший Государь Николай Александрович… и высшее наше правительство – Исполнительный Комитет – одобрил это и признал законным. Но наша христианская совесть, руководясь словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падёт и на нас, а не только на тех, кто совершил его… Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы всё это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены Слова Спасителя нашего: “Блаженны слышащие Слово Божие и хранящие его”».
Под шпалами истории
Белые освободили Екатеринбург практически сразу после убийства. Начались старательные поиски захоронения. Александр Васильевич Колчак поручил расследование дела омскому юристу Николаю Алексеевичу Соколову. Следователь провёл блестящую работу, опросил множество свидетелей экзекуции, однако не нашёл главного – места захоронения. Но поражает и то, насколько он был к этому близок. Приведём ещё раз сделанное Юровским описание места погребения: «Переехав полотно железной дороги, мы перегрузили снова трупы в грузовик и снова засели вскоре. Пробившись часа два, мы приближались уже к полуночи, тогда я решил, что надо хоронить где-то тут, так как нас в этот поздний час вечера действительно никто здесь видеть не мог, единственно, кто мог видеть нескольких человек, – это был железнодорожный сторож разъезда, так как я послал натаскать шпал, чтобы покрыть ими место, где будут сложены трупы, имея в виду, что единственной догадкой нахождения здесь шпал будет то, что шпалы уложены для того, чтобы провезти грузовик. Я забыл сказать, что в этот вечер, точнее в ночь, мы два раза застряли. Сгрузив всё, вылезли, а второй раз уже безнадёжно застряли».
Вот это место в следственном альбоме Соколова.
К сожалению, юрист не догадался, что большевики захоронили тела прямо в дороге. И в своей записке историку Покровскому, и на совещании старых большевиков в Свердловске в 1934 году Юровский хвастался своей «гениальной идеей»: «Месяца два тому назад я, перелистывая книгу следователя по чрезвычайно важным делам при Колчаке Соколова, видел снимок этих уложенных шпал, там так и указано, что вот место, уложенное шпалами, для пропуска грузовика. Так что, перекопав целый район, они не догадались заглянуть под шпалы».
«…Моя хитрость оправдала себя. Там сказано, что по дороге был сделан помост, очевидно, для грузовика. Они этого места найти не могли, хотя и видели. Они пошли по ложному следу. В книге был помещён снимок, на котором были эти шпалы».
Ниже фотография чекиста Петра Ермакова, который снова посетил это место после захвата города красными.
На тыльной стороне фотографии им написано: «Я стою на могиле царя».
Неожиданное развитие эти события получили в хрущёвское время. Юровский был уже мёртв, однако свои воспоминания в беседах на Радиокомитете в 1964 году записали два чекиста, участвовавшие в расстреле, – Григорий Никулин и Исай Родзинский. Эти записи легко найти в интернете, отдельным диском их издавало радио «Град Петров». Длятся они несколько часов и содержат подробные описания трагедии от первых лиц. В существование этих записей сложно поверить, тем более что их недавно случайно (!) нашли в архивах, но ещё сложнее поверить в то, что интервью у чекистов берёт Александр Николаевич Яковлев, будущий член Политбюро ЦК КПСС и «рупор» горбачёвской перестройки, который посвятил значительную часть своей политической карьеры исследованию сталинских репрессий и приданию этой теме огласки среди всей российской общественности. В 1964 году Александр Яковлев работал на радиостанции «Маяк».
Кроме того, Хрущёву лично написал воспоминания чекист Михаил Медведев, участвовавший в расстреле. Перед смертью он оставил генсеку браунинг, из которого стрелял в роковую ночь 17 июля 1918 года.
Все трое косвенно подтверждают в своих воспоминаниях, что указ о расстреле был дан из Москвы. В годы оттепели это и скрывать было незачем – Ленин ведь за правду боролся. Это теперь коммунисты вегетарианского разлива боятся видеть в нём того, кем он является, – палача.
Энтузиасты Александр Авдонин и Гелий Рябов нашли тела в 1979 году. Судя по всему, они косвенно смогли ознакомиться с одним из докладов Юровского, где тот в подробностях описывал место захоронения партийной номенклатуре в тридцатых годах. Найдя тела, они вложили в могилу икону Распятия с несколько измененной цитатой из Евангелия от Матфея: «Претерпевший до конца спасётся». В 1989 году они сообщили о своём открытии общественности.
Сборник документов, изданный следственной комиссией под руководством Бориса Немцова, называется недвусмысленно: «Покаяние». А на церемонии перезахоронения останков Борис Ельцин, принимавший в советские годы непосредственное участие в сносе Ипатьевского дома, сказал такие слова: «Расправа в Екатеринбурге стала одной из самых постыдных страниц в нашей истории. Предавая земле останки невинно убиенных, мы хотим искупить грехи своих предков. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те, кто его десятилетиями оправдывал. Виновны все мы… Захоронение останков жертв екатеринбургской трагедии – прежде всего акт человеческой справедливости. В нём символ единения народа, искупления общей вины. Перед исторической памятью народа в ответе мы все. Строя новую Россию, мы должны опираться на её исторический опыт».
Нет сомнений, что за всю историю современной России с политической трибуны не произносилось более значимых речей, посвящённых национальному покаянию за советские преступления. Это тем более ценно для современной России, в которой тема расстрела царской семьи стала едва ли не единственным допустимым поводом для открытой общественной дискуссии о нераскаянном прошлом.
Поварёнка Лёньку Седнева, которого Юровский отпустил из Ипатьевского дома, расстреляли на фронте 17 июля 1942 года по приговору трибунала Брянского фронта, в 25-ю годовщину Ипатьевской трагедии. Проговорился.
17 июля 1918 года
17 июля 1918 года были расстреляны всего 11 человек. Для России того времени это было уже не так много. Но общество ещё не привыкло к казням до конца и не погрузилось «в смертный сон», как в знаменитом стихотворении Александра Величанского.
Однако среди расстрелянных были ни в чём не повинные дети – одни из первых расстрелянных советской властью детей. Одни из тысяч. Один из них был тяжело болен, практически не мог стоять.
А вместе с детьми расстреляли бывшего императора. Императора, который, вероятно, совершил массу политических ошибок. Но когда зло явило себя, он был со своим народом там, где «народ, к несчастью, был». И через это мученичество он не принадлежит суду.
Как справедливо полагает историк Русской революции Ричард Пайпс, царскую семью можно было бы и не расстреливать. В этом практически не было смысла и тем более политической целесообразности. Дело не в белых, дело не в их выдуманных попытках сбежать, дело не в мести.
Николай II, его жена и дети были убиты не из рациональных побуждений. Они были убиты, потому что должны были умереть. Для того чтобы повязать партию в одной крови, чтобы каждый сомневавшийся знал: пути назад нет. У палачей должны быть руки в крови, дабы они стали друзьями. Только не друзьями Христа, а такими, как Ирод с Пилатом.
«Во глубине земли, словно в Раю пресветлом»
В последние месяцы перед расстрелом царская семья часто перечитывала стихотворение поэта Сергея Бехтеева, посланное им царской семье в Тобольск. Он посвятил его княжнам Ольге и Татьяне. Александра Фёдоровна и княгиня Ольга переписали его в свои дневники. Судя по всему, члены семьи читали стихотворение вслух.
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжёлый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и униженья
Христос, Спаситель, помоги!
Владыка мира, Бог вселенной!
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной,
В невыносимый, смертный час...
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов!
Известны также строки из письма княжны Ольги Николаевны, написанные в Тобольске: «Отец просит передать всем тем, кто ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за него, так как он всех простил и за всех молится, чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет ещё сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь».
Вечная память.
