13 января 1940-го режиссёр Всеволод Мейерхольд пишет о пытках: «Меня здесь били – больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине…». Зимой 1941-го преподаватель немецкого языка, переводчик, драматург Хелла Фришер в лагере пересказывает «Анну Каренину», меняя финал по просьбе сокамерниц. В 1942-м актриса Софья Пилявская на толкучке пытается продать вещи в эвакуации. В 1943-м военкора Даниила Фибиха по доносу осуждают на 10 лет лагерей за «неправильную фразу» в дневнике. Летом 1944-го литературовед Дмитрий Благой посещает разрушенный Святогорский монастырь в составе Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР (ЧГК). В марте 1945-го остарбайтера Веру Фролову, угнанную с матерью в 1942-м из пригорода Ленинграда в Германию, допрашивают в Бресте. В январе 1946-го курсант Военно-морского училища Игорь Шабалин наблюдает за казнью военных преступников в Ленинграде. В 1947-м в Молотове врач Борис Парин публично отрекается от старшего брата – академика Василия Парина, обвинённого в шпионаже. Осенью 1948-го к агроному Степану Кузнецову, осуждённому на 15 лет за антисоветскую деятельность и шпионаж, приезжает жена в Верхне-Веслянский совхоз Коми АССР. В марте 1949-го литературовед Дмитрий Бабкин борется в Пушкинском Доме с группой «эстетствующих формалистов» и «безродными космополитами», в число которых входят Борис Эйхенбаум и Виктор Жирмунский. И параллельно с этими событиями идёт обычная жизнь: антрополог Михаил Герасимов изучает череп Тамерлана, актёр Анатолий Королькевич идёт на свадьбу в блокадном Ленинграде. В Куйбышеве оркестром эвакуированного из Москвы Большого театра впервые исполняется Седьмая («Ленинградская») симфония Дмитрия Шостаковича, а реаниматолог Владимир Неговский возвращает к жизни считавшихся безнадёжными пациентов.
Маргарита Шиц и Александр Кобеляцкий. Фото: Издательство «Бослен»– Вы выбрали истории 127 современников тех событий. Почему именно их?
Маргарита Шиц: Это наш сугубо личный, субъективный выбор как авторов книги. Подбор персонажей лежит в основе любимого нами «структурированного калейдоскопа» 1940-х годов. Мы цитируем слова тех, кто жил в это десятилетие, составляя из выуженных нами в разных источниках историй пёструю мозаичную картину тех лет. Предоставляя слово людям с разными точками зрения, мы руководствовались желанием сделать книгу более всеобъемлющей и интересной. Хотелось охватить все слои населения – интеллигенцию, служащих, рабочих, крестьян и колхозников, солдат и военачальников, маршалов и рядовых. Иногда выбранные нами эпизоды могут быть совершенно нехарактерными для наших героев, но в складывающемся пазле играют свою определённую роль. Нам хотелось рассказать о жизни не только двух столиц страны, но и центральных областей России, Сибири, Дальнего Востока. Такое пожелание – охватить отдалённые от центра регионы – нередко высказывала научный руководитель нашей серии, доктор исторических наук Наталья Викторовна Суржикова, директор Высшей школы философии, истории и социальных наук Балтийского федерального университета в Калининграде. И даже давала нам «наводки» на те или иные книги и документы, за что мы ей очень благодарны. Конечно, из 170 миллионов жителей (после присоединения к СССР в 1940 году республик Прибалтики и западных областей Украины и Белоруссии советских людей стало на 22 миллиона больше) лишь малая часть оставила личные свидетельства о том, что происходило с ними в 1940-е годы. И это, будем откровенны, главным образом грамотные и образованные люди. Не всем из них довелось дожить до Дня Победы.
Изучая личные истории людей военного времени, мы пришли к довольно банальному выводу, о котором часто забывают: героизм проявлялся не только в минуты атаки с криками «Ура!». Разве таковыми не были изматывающая работа на предприятиях и транспорте, многочасовые операции в госпиталях, поездки с артистическими бригадами на передовую, уход за своими близкими в блокадном Ленинграде? И разве обычные фронтовые будни не героизм? Рытьё окопов, пешие марши по 50 километров в сутки по бездорожью – как бойцы вообще это выдержали?
– Как вы отбирали источники для книги?
Александр Кобеляцкий: Это очень утомительный и долгий процесс, который занимает больше времени, чем работа над текстами как таковыми. Приходится перелопачивать огромное количество материалов. К счастью, у нас дома собралась очень приличная, постоянно пополняющаяся библиотека. Книги постепенно занимают всё жилое пространство, лежат на столах, стоят в несколько рядов на полках. Просмотреть этот массив литературы совсем не просто. В нашем распоряжении есть и довольно большой архив электронных публикаций – старых журналов и газет, оцифрованных книг, рассылок издательств и архивов. Ряд тематических периодических изданий, таких как, к примеру, «Военно-исторический журнал», выкладывают свежие номера в сеть, а «Яндекс» и некоторые библиотеки активно оцифровывают старую периодику. Помогают и такие интернет-ресурсы, как prozhito.org, где волонтёры выкладывают различные эго-документы. Предварительно мы готовим списки важных событий десятилетия. На них мы, в частности, ориентируемся при поиске героев.
Далее мы заполняем большую – на несколько сотен строк – электронную таблицу, в которую вносятся дата и место действия, имя и фамилия героя, а также ссылка на источник. Историями без точной временной привязки приходится жертвовать, как и теми, что не помещаются в отведённое конкретному году место. Порой источники сами идут к нам в руки. Например, после второй книги нам принесли оригиналы писем члена Общества политкаторжан Анатолия Черкунова из лагеря. Испытываешь особое чувство, разворачивая эти сложенные в несколько раз бумажные треугольники, густо исписанные со всех сторон.
Книга «Люди 1940-х годов. На всех фронтах». Фото: издательство «Бослен»Приходится постоянно быть настороже. Важные и эмоционально сильные сюжеты могут возникнуть уже во время работы над книгой, в ходе прочтения чьих-то дневников и воспоминаний, постов в соцсетях. Так в книге появился рассказ об одном из слепых слухачей во время блокады. (Слухачом называли человека, который слушает звук моторов самолётов через специальные раструбы, боец частей ПВО.) Узнав об их существовании, я отправился в музей Петербургского отделения Общества слепых, познакомился там с людьми, его создавшими и поддерживающими. Потом они выслали несколько файлов с фотографиями и рукописными воспоминаниями героев. Один из них – Яков Зобин — попал на страницы книги.
– Как строится ваша работа над сюжетом в паре?
Маргарита Шиц: После того как заполнена таблица, мы делим эпизоды примерно пополам и начинаем писать, попутно сверяя цитаты, начитывая дополнительную литературу по каждой теме, которую указываем в нашей книге (вспомогательный раздел «Что читать»); составляем досье на нашего героя или антигероя.
Александр Кобеляцкий: Как правило, Рита пишет больше историй. На мне ещё лежит редактирование всех текстов перед отправкой литературному и научному редакторам издательства, а также внимательный подбор фактов в разделе «хроника». Так мы достигаем единства стиля и подачи материала. Хотя порой сознательно допускаем разнобой: используем описания событий третьими лицами, забегаем вперёд, варьируем длину используемых цитат. Бывает так, что уже написанные тексты приходится убирать в резерв.
– Вы дали право голоса как известным людям, так и совершенно неизвестным. Это намеренно?
Маргарита Шиц: В первую очередь хотелось включить в книгу рассказы интересных, ярких, героических личностей. Порой свидетельства простых людей, о которых сейчас уже мало кто помнит, кроме их родных, ценнее мемуаров самого знаменитого Маршала Советского Союза или народного артиста СССР. Да, дать слово неизвестным людям было одной из наших задач. Тем самым мы хотели представить в книге разные точки зрения, показать, как страдали от войны простые люди, воевавшие на фронте, оказавшиеся в оккупации, отправившиеся в эвакуацию на восток страны. И наконец, продемонстрировать, какие настроения и мысли существовали в обществе в то время.
Возможно, по нашей книге нельзя социологически точно судить о настроениях населения. Хотя бы по той причине, что из многих миллионов советских людей здесь представлены всего 127 человек, но даже их мнение нельзя сбрасывать со счетов. Если такой человек жил и так думал – значит, его точка зрения тоже должна быть учтена в общем многоголосье. А уж что у нас в итоге получилось – какофония или благозвучие, – судить читателям. У нас самих складывается ощущение, что со страниц книги звучит очень мощный хор, в котором хорошо слышны отдельные голоса.
Книга «Люди 1940-х годов. На всех фронтах». Фото: издательство «Бослен»– Насколько тяжело далась именно эта – военная – книга по сравнению с предыдущими?
Маргарита Шиц: Очень тяжело. Сама тема тяжелейшая и депрессивная. Только вдуматься: за неполные пять лет людям пришлось пройти через страшные испытания. Всё спрессовалось воедино: жестокие бои, голод, разрушенные города и села, разобщённые семьи, немецкий террор и лагеря ГУЛАГа. Но во все времена было что-то светлое, жизнеутверждающее, что давало силы бойцам воевать и побеждать, превозмогая нечеловеческие условия фронта, а мирным жителям – выживать и дожидаться встречи со своими защитниками. Мы писали эту книгу дольше, чем предыдущие две, редактировали тщательнее, прислушивались к доводам редакторов, хотя порой и спорили с ними. Но в целом мы трудились слаженно: с бильд-редактором Кариной Кондратовой вместе искали фото некоторых героев, а научный редактор и литредактор направляли нас, когда, по их мнению, авторов немного «заносило» не туда. В процессе написания книги нам удалось пообщаться с родными и потомками наших героев, чем мы очень гордимся. Среди них дочь Веры Фроловой, угнанной в Германию из-под Ленинграда, Ирина, внучка литературоведа Дмитрия Благого Анна и ещё ряд других. Особенно помогла издательству дочь Натальи Боде и Евгения Долматовского, которая предоставила фото для иллюстрации отдельных глав книги и, разумеется, портрет своей мамы. Наталья Фёдоровна Боде была первой, кто сфотографировал на передовой подбитый немецкий танк «Тигр».
– Люди вели дневники на фронте и в блокадном Ленинграде. Почему они продолжали это делать, несмотря на риск доносов?
Александр Кобеляцкий: Думаю, что процент тех, кто вёл записи, не очень велик. Определить его трудно, поскольку большое количество эго-документов было утрачено. Многие сожгли свои записи из-за страха, у кого-то их отобрали во время обыска. Но некоторые продолжали начатое. Как мне кажется, некоторые просто не осознавали степени риска, поскольку не сталкивались с репрессиями в своём окружении. Так могли рассуждать, к примеру, квалифицированные рабочие, востребованные на производстве. Проработавший всю жизнь на пермском оборонном заводе Александр Дмитриев в ноябре 1946 года записывал в дневнике: «Кончилась война… Все ждали улучшения в жизни, а сейчас как раз наоборот. Жизнь стала ещё тяжелей. В магазинах ничего нет. <…> Но это всё еще можно было бы вытерпеть, если бы в газетах не писали, что жить хорошо. А то люди и так все злы, да тут ещё нагло и в глаза обманывают». Он и не думает скрывать своё мнение, поскольку считает себя сознательным советским гражданином.
Драматург Александр Гладков – тот самый, чья пьеса «Давным-давно» бьёт рекорды по продолжительности постановки в Театре Армии, был убеждён, что обнаружение дневника в случае ареста добавит к сроку наказания не слишком много лет. Писатель Михаил Пришвин старательно припрятывал исписанные тетради. Но отказаться от многолетнего труда был не в состоянии. Как и многие другие авторы дневников.
– Насколько изучены эго-документы военных лет?
Александр Кобеляцкий: Мне кажется, что пока ещё недостаточно. Да, есть целый пласт фронтовых дневников представителей различных родов войск. Им, кстати, уделил особое внимание историк Олег Будницкий в книге «Люди на войне». Да, опубликованы дневники военного времени таких публичных деятелей культуры, как упоминавшийся уже Михаил Пришвин, Константин Симонов, Ольга Берггольц, Любовь Шапорина. Изданы письма с фронта Александра Твардовского, эпистолярное наследие академиков Петра Капицы и Сергея Вавилова. С момента окончания войны прошло восемь десятилетий, тем не менее на свет являются все новые и новые эго-документы. Три сборника дневников блокадников опубликовал за последние годы Европейский университет в Санкт-Петербурге, в издательстве «КоЛибри» вышли два тома записок остарбайтера Веры Фроловой, благодаря издательству «Галарт» увидели свет дневники начальника Дороги жизни Михаила Нефёдова. Издательский дом «Коктебель» недавно выпустил толстенный том ежедневных заметок Николая Дешкина – кассира Ялтинской городской управы во время оккупации. Хотелось бы отметить, что помимо дневников и писем, сильно пострадавших от цензуры военного времени, есть воспоминания, написанные по горячим следам. Образцом таких эго-документов стали выпущенные в этом году Издательством Ивана Лимбаха потрясающие записки Лидии Слонимской, над которыми она работала в 1950 году. Возможно, что в архивах ещё сокрыто немало эго-документов, всё ещё ждущих своего часа. Семьи также часто хранят записи своих родственников, не догадываясь об их значении для истории. По большей части это воспоминания. Уже по окончании работы над книгой нам принесли рукопись Галины Борисовны Тимофеевой, которая в годы войны была подростком. В самом начале она задаётся вопросом: «Почему я это пишу? Мне 75 лет, скоро меня не будет, а ведь я принадлежу к поколению, которое пережило и помнит войну. <…> Лев Толстой, создавая свой великий труд “Война и мир”, пользовался воспоминаниями очевидцев, дневниками участников, письмами военнопленных французов, французскими и русскими архивами. А вдруг и мои воспоминания кому-нибудь пригодятся».
Книга «Люди 1940-х годов. На всех фронтах». Фото: издательство «Бослен»– Вы прочитали множество документов. Многие из них пугают своей смелостью и искренностью, как, например, дневники Евфросинии Керсновской. А некоторые шокируют цинизмом. И автор интимного дневника, и доносчик, и каратель пишут на русском, но по-разному используя слова и интонации. Какие человеческие истории, упомянутые в книге, задели особенно остро?
Маргарита Шиц: Я убеждена, что лучше любить своих героев, хотя некоторых любить невозможно (но это уже антигерои, которые, конечно, есть и в нашей книге).
Мне очень симпатична Евфросиния Керсновская, которая оставила подробные мемуары о своем пребывании в ГУЛАГе и рисунки, иллюстрирующие сценки из её жизни. Очень жаль одну из «ночных ведьм», летчицу Галину Докутович, которая, получив тяжелейшую травму, вернулась в строй и воевала, пока не погибла.
Особое место в своеобразной «табели о рангах» занимает колхозник Ферапонт Головатый, который ненавидит нацистов, лишивших жизни его сыновей, но по-человечески жалеет немецких пленных. Он проявляет к ним сострадание, узнав, что причиной их побега стала тоска по дому. И он, отругав женщин, которые решили их немного подкормить, потом сам распорядился накормить и обогреть немецких пленных.
– Видимо, чтение материалов для книги приводило и к разочарованиям?
– Мы были сильно разочарованы, изучив материалы так называемого «трофейного дела», из которых следовало, что знаменитый маршал Георгий Жуков вагонами вывозил из Германии мебель и произведения искусства. Но вот, например, директор Пушкинского музея Ирина Александровна Антонова и другие искусствоведы были свято убеждены, что немцы за все бесчинства на российской земле должны заплатить самую высокую цену. Трофеи – лишь малая часть того, что они нам «задолжали» за все несчастья, принесённые на нашу землю. Возможно, и так: людей того поколения нельзя судить по современным законам. Мы никого не судим, а просто отзеркаливаем то, что случилось с нашей страной. Чтобы понять что-то в нас нынешних. А ещё хотелось узнать, в какое время росли наши родители, которые появились на свет перед самой войной или во время войны, как моя мама. Два наших деда воевали на фронте, а два других работали на военных заводах в эвакуации. Возможно, что в переизданиях, если объём книги будет несколько увеличен, мы познакомим вас и с другими историями драматических 1940-х (всего в нашем первоначальном списке было 350 персонажей).
Некоторые наши герои кочевали из книги в книгу, как, например, Михаил Пришвин или Александр Фадеев. Мы почти уже сроднились, но в следующем издании про 1950-е годы с ними придётся расстаться, их жизненный путь подойдёт к концу. Пришвин закончит свои дни мирно, Фадеев – трагически. А серия «Современники. ХХ век», которую выдумало издательство «Бослен», продолжится.