Однако это не так: если не первопроходцем, то по крайней мере одной из первых стран, апробировавших искоренение из общественной памяти имён неугодных деятелей, был сталинский СССР. 1930-е годы стали апофеозом библиотечных чисток, топографических переименований и фотографического ретуширования. Искоренение символического и визуального бытия противников – настоящих и мнимых – стало неотъемлемым элементом сталинской политики. Всё это служило единой цели – приданию истории «правильного», очищенного от упоминания «врагов народа» состояния.
Рассмотрим, как это было.
Очищение советских библиотек
Уничтожение «враждебной литературы» началось с Постановления Секретариата ЦК ВКП(б) «Об улучшении библиотечной работы» от 30 октября 1929 года. В нём предписывалось начать изъятие «идеологически вредных» книг, однако точных инструкций предоставлено не было. Вскоре стали очевидны перегибы: из библиотек изымались работы Бабеля, Лассаля, Плеханова, Розы Люксембург и даже Маркса и Энгельса – по той причине, что предисловие к ним написал репрессированный академик и глава Института марксизма-ленинизма Давид Рязанов, которого обвинили в связи с меньшевиками. По этой причине советское руководство, получив сигналы тревоги, было вынуждено скорректировать свою линию.
Давид Рязанов. Фото: общественное достоятниеВ 1934 году полномочия по контролю за литературой были переданы Библиотечному управлению Наркомпроса. Однако существовали ещё две инстанции, которые старались контролировать данную сферу: Главное управление по делам литературы и издательств Наркомпроса (Главлит) и Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи (ВЛКСМ, комсомол).
В 1933 году статус Главлита вырос, так как он был переподчинён непосредственно СНК. 11 января 1935 года начальник Главлита Борис Волин выпустил Приказ №85/с, который были обязаны исполнить и местные управления Главлита, и Библиотечное управление Наркомпроса: «Приказываю изъять из всех библиотек Наркомпроса, военных, профсоюзных, учрежденческих и прочих книги Зиновьева, Каменева и Сафарова».
Ещё через месяц, 15 февраля 1935 года, Главлит издал уточняющий приказ, который конкретизировал издания, которые должны были изыматься. В их число попали работы Троцкого, Зиновьева, Каменева, Сафарова, а также других осуждённых «троцкистов» и «зиновьевцев»; сборники, учебники и хрестоматии, которые ранее выходили под редакцией вышеупомянутых лиц или содержали написанные ими статьи, а также газеты и журналы со статьями этих деятелей; протоколы съездов и конференций с участием неугодных; листовки, плакаты и портреты с изображением «оппозиционеров».
Однако всё равно получалось, что изымать придётся очень много. Поэтому недоумевающий начальник Горьковского крайлита был вынужден спрашивать у Волина, нужно ли изымать литературу репрессированных авторов о Ленине, ведь её было немало: «Такое обилие сомнительных изданий, что если их взять, то в библиотеках почти ничего не останется».
Волин же в ответном письме сначала разрешил изымать труды всех осуждённых авторов, но спустя несколько дней вычеркнул из списка фамилию Рязанова. Впрочем, самому Рязанову жизнь это не спасло: он был расстрелян в январе 1938 года. Стоит заметить, что Волин предпринимал усилия по недопущению «макулатурного бума», и даже в Циркуляре 10 апреля написал следующее: «1. Никаких общих чисток библиотек на основании приказа №40 не производить. 2. Никакого расширительного толкования приказа №40 не допускать».
Борис Волин. Фото: общественное достояниеОднако одолеть стихийные силы низового аппарата Волин не мог, тем паче что в июне 1935 года он был снят с поста начальника Главлита. Волин видел, что местные управления ведомства зачастую действуют по собственной инициативе, испытывая давление со стороны прочих сил – например, комсомола. И пока Волин стремился обуздать стихию, глава ВЛКСМ Александр Косарев жаловался секретарю ЦК ВКП(б) Лазарю Кагановичу на руководство Наркомпроса и требовал усиления борьбы с «вредными» книгами. Единственное, что напоследок смог сделать Волин, – это перед уходом громко хлопнуть дверью, оформив приказ о прекращении общей чистки и передаче части полномочий по изъятию книг НКВД и приложив к нему список из 43 книг, которые следовало изымать. Но фактически повлиять на процесс даже это не могло: на поиски «врагов народа» сверху региональные элиты отвечали вспышками неудержимого энтузиазма, носящего соревновательный характер.
Летом 1936 года вместо Волина начальником Главлита был назначен Сергей Ингулов – один из руководителей советского агитпропа. Кроме того, он был автором учебных пособий по ленинизму. В октябре Ингулов издал приказ, который строго воспрещал какие-либо изъятия книг не по спискам Главлита. К этому приказу прилагался список авторов, книги и брошюры которых подлежали изъятию. В списке было 23 автора: Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Григорий Евдокимов, Иван Бакаев, Сергей Мрачковский, Вагаршак Тер-Ваганян, Иван Смирнов, Исаак Рейнгольд, Ричард Пикель, Моисей Лурье и прочие фигуранты процессов против «троцкистско-зиновьевской банды».
Тогда же – в октябре – был нанесён серьёзный удар по партийной исторической школе: был утверждён новый список для изъятия литературы, и в нём оказалось 36 книг Владимира Невского, Григория Зайделя, Григория Фридлянда и других историков-большевиков. Под запрет попала даже книга бывшего руководителя Главлита Волина «12 портретов». К слову, самому Волину повезло – в отличие от прочих партийных бюрократов, под каток репрессий он так и не попал, чего нельзя сказать об остальных.
В ноябре Главлит издал новый список запрещённой литературы, который включал уже 177 книг 38 авторов. Но уже в январе Ингулову пришлось умерить пыл и ввиду тотального изъятия книг и учебников он издал специальный циркуляр, запрещавший изымать работы Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, даже если предисловия к ним были сделаны «врагами народа».
Но остановить гонку было уже невозможно, появление новых групп репрессированных деятелей советской элиты вынуждало составлять и спускать вниз новые списки с их трудами. Чтобы понять степень охватившего систему безумия, стоит упомянуть тот факт, что сам Ингулов был арестован в декабре 1937 года, а учебные и агитационные пособия его авторства также попали в разряд запрещённых.
Всего в 1938–1939 гг. было издано 199 приказов на изъятие книг, запрещены 1860 авторов (с 7809 книгами), 4512 отдельных книг, 2833 сборника, 1299 книг отправлены в макулатуру на переработку. Суммарно за это время из библиотек и организаций книжной торговли было изъято и уничтожено 24 138 799 экземпляров книг.
Топографическая перекройка СССР
Занесение советских деятелей в разряд скомпрометированных автоматически вело к переименованию названных в их честь районов, населённых пунктов (городов, сёл), улиц, заводов и колхозов.
Показательно в этом плане письмо наркома юстиции Николая Крыленко в президиум ЦИК СССР, в котором он указывал на необходимость переименования названных в честь «врагов народа СССР» местностей, в том числе улицы Рыкова в Севастополе, села Рыково в Подмосковье, Бухаринского района в Западной области РСФСР и т.д. Жалоба была удовлетворена. Правда, уже через несколько месяцев та же участь постигла и самого Крыленко: он был арестован, а советская «общественность» потребовала переименования названных в честь павшего наркома шахты в Ростовской области и дачного посёлка под Москвой.
Николай Крыленко. Фото: общественное достояниеСлучались и другие казусы. Например, в ЦИК СССР поступило письмо с требованием переименовать острова Каменева, которые были названы в честь не репрессированного ленинского соратника Льва Каменева, а командарма Сергея Каменева, умершего своей смертью в 1936 году. Также требовали переименования Томска, связав древнее название города с фамилией знаменитого представителя «правой оппозиции» Михаила Томского.
Мало кто знает, что недавно освобождённый российской армией Покровск (Красноармейск) в ДНР в 1935–1938 гг. назывался Постышево в честь крупного советского деятеля Павла Постышева. Стоит отметить, что Постышев был одним из организаторов репрессий, и произошедшее после его реабилитации в 1950-е годы наименование ряда улиц в городах России в его честь выглядит неоправданным шагом.
А чтобы далеко не ходить, посмотрим на Донецк, история которого насчитывает небольшие 156 лет. За это время он прошёл путь от Юзовки через Сталин, Сталино в Донецк. Ведь кому-то взбредёт в голову и его переименовать в сами знаете кого.
Иногда случалось, что уже переименованные объекты через год-два приходилось переименовывать снова. Это касалось тех населённых пунктов и учреждений, которые сменили названия в честь деятелей, способствовавших чисткам, но вскоре попавшим под каток репрессивной машины. Например, так вышло со станциями и совхозами, а также стадионом «Динамо» в Киеве, которые некоторое время носили имя главы НКВД Николая Ежова.
Николай Ежов. Фото: общественное достояниеПодобная чехарда сбивала с толку советских людей и формировала у них культуру двоемыслия. Кстати, переименование как инструмент стирания памяти об опороченных деятелях будет использоваться в советской истории ещё не раз. Например, в 1957 году вслед за осуждением выступившей против Хрущёва «антипартийной группы» городу Молотов было возвращено историческое название Пермь, а подмосковный Каганович стал Новокаширском.
Ретуширование дискредитированных
Помимо изъятия текстов и переименования ещё одним немаловажным инструментов смыслового искоренения «врагов народа» стала фальсификация фотографий и даже переписывание картин.
Ретуширование стало широко используемым методом избавления от изображений очернённых деятелей. Для этого применялись скальпель, краски, чернила и пульверизаторы. Иногда прибегали и к банальной обрезке тех частей фото, на которых изображалось попавшее в немилость лицо.
Самым известным примером здесь является фото Сталина, Молотова и Ежова у шлюза №3. Оно настолько популярно, что мы даже не будем его здесь рассматривать.
Иногда ретуширование было весьма умелым, а иногда – не очень. Всё зависело от мастерства исполнителя. Взять хотя бы в качестве примера фото участников XI Съезда РКП(б), где между Сталиным и Орджоникидзе стоит знаменитый большевик, экс-депутат Госдумы Российской империи, в дальнейшем занимавший руководящие посты в Украинской ССР, Григорий Петровский. Он избежал уголовного преследования и расстрела в годы Большого террора, отделавшись критикой за попустительство «врагам народа» и снятием со всех постов в 1939 году. На фото в альбоме в честь 60-летия «вождя народов» Петровского аккуратно убрали.
Фото: общественное достояниеА вот не совсем удачный пример. Групповая фотография из русскоязычного издания альбома «Десять лет Узбекистана», где в правом нижнем углу виден секретарь ЦИК СССР Авель Енукидзе. Он был снят с поста в марте 1935 года и отправлен на более низкие должности. В вышедшем в том же году узбекском варианте альбома Енукидзе исчез, зато стоявшему позади него Файзулле Ходжаеву пришлось дорисовать пиджак.
Фото: общественное достояниеИ – опять же – после смерти Сталина изъятие памяти обернулось бумерангом: художнику Владимиру Серову даже пришлось переписывать картину «Ленин провозглашает советскую власть», где за спиной лидера революции виден Иосиф Виссарионович. В новой, отредактированной версии вместо Сталина там были изображены солдаты и рабочие.
Чему служила советская культура отмены
Можно долго рассуждать о причинах, почему советские руководители так рьяно участвовали в уничтожении собственного полезного прошлого, причём очень часто оказываясь под репрессивным катком вслед за своими жертвами. На мой взгляд, эти люди стали жертвами спровоцированного Сталиным и его ближайшим окружением управленческого хаоса, призванного очистить страну от старых элит, сомнительная лояльность которых служила препятствием для централизации власти. Большой террор ознаменовал дрейф от партийной тоталитарности к персоналистской и являл собой самый масштабный инструмент социальной инженерии, охватывающий всё общество от низов до самых верхов.
Также нельзя не учитывать тот факт, что гонка велась людьми, лишь номинально считавшимися марксистами-ленинистами. Показателен в этом плане образовательный уровень сотрудников Главлита. Например, в 1938 году в местных органах только у 8% сотрудников было высшее образование, у 67,7% – среднее и незаконченное среднее, 24,3% – начальное. В подаче жалоб в руководящие органы и различных репрессивных инициативах активное участие принимали как низовые партийные работники, так и рядовые члены партии. Очевидно, что малообразованные партийцы действовали по принципу «лучше перегнуть, чем недогнуть». Именно эта фраза, которая прочно вошла в обиход сталинской номенклатуры, наиболее ёмко характеризует реалии СССР с его культурой отмены в 1930-е годы.
