Жизнь общества проговаривается и определяется несколькими языками, из которых для нас наиболее важны три: идеологический (который можно при желании назвать теологическим в широком смысле), социальный и юридический. Идеологический язык определяет целеполагание общества, основные категории и понятия, в рамках которых люди выстраивают свою жизнь. Он именуется теологическим, потому что содержит в себе выражение системы категорий блага: даже там, где идеология закрывает потенциал существования в смыслах Бога, коренные термины блага становятся иррационально воспринимаемыми «столпами» жизни общества. Социальный язык – это язык медиа и социальных наук, который играет познавательную роль. Этот язык в принципе очень пластичен, если речь идёт о модерном обществе – и даже о традиционном: например, в европейском средневековом обществе сословные дискурсы подчиняются социальной динамике, в том числе раскрываясь зловещими образами Босха и Брейгеля: испанский доспех, в который одет солдат Ирода, шельмует защитников «старой» социальной структуры на века. Третий важный для общества язык максимально формализован. Он определяет судьбу человека, который не смог увернуться от лап общества либо сознательно включился в его жизнь. Сорок ножевых ночью от судимого определяют одну судьбу, пятнадцать ножевых днём от несудимого – другую, и даже личность судьи решает не так много, как мы привыкли думать. В силу формализованности третий язык нуждается в обособлении и автономном существовании. Поэтому читать юридические научные статьи трудно, а садясь штудировать УПК, вы готовитесь к погружению в реальность, совсем не похожую на реальность медиаязыка (за исключением некоторых периодов жизни общества, в один из которых нам довелось жить). Это обособление опирается на старую связь с непосредственно теологическим языком: эту связь довольно хорошо раскрыл К. Шмитт, рассуждая, правда, больше о государственном праве. Неизбежность парохода Особенностью советской системы было смешение языков. Юрист Ульянов интуитивно развил претендующий на научность язык марксизма до внешне идеологического внутри теологического языка. Его новацию в этом русле хорошо описал М. Восленский в книге «Номенклатура»: «Главу ’’Догматизм и свобода критики” он (Ленин) посвятил нелёгкой задаче обосновать марксистскими словами идею, в корне противоречившую принципам марксистской диалектики. Диалектика рассматривает всё как не терпящий застоя процесс, в котором устаревающее заменяется новым, а оно в свою очередь постепенно устареет и будет заменено более совершенным. Ленин потребовал прекратить попытки развивать теорию марксизма, а признать её незыблемой догмой, не подлежащей обсуждению. В чём была внутренняя логика такой постановки вопроса? В том, что марксизм интересовал Ленина не как научная теория, где главное – поиск истины. Он интересовал Ленина как идеология, провозглашавшая вполне устраивавший его лозунг пролетарской революции в качестве панацеи от всех бед. Заниматься критическим анализом марксизма было опасно: кто знает, к каким выводам приведёт такой анализ, не повлечёт ли он за собой отказ именно от этого, главного для Ленина в марксизме тезиса?». Сложная околонаучная дискуссия – точнее, её промежуточные результаты превращались в теологическую конструкцию из догматов, которыми руководствовалась партия в совершенно конкретном историческом целеполагании. Восленский проговаривает это положение так: «профессиональные революционеры представляют интересы рабочего класса. В чём состоят эти интересы? Не в том, поясняет Ленин, чтобы повысить заработок, улучшить условия труда и быта рабочих (это тред-юнионизм), а в том, чтобы победила пролетарская революция. Что же принесёт эта революция? Главное в революции, поучает Ленин, – это вопрос о власти. После пролетарской революции власть перейдёт в руки пролетариата в лице её авангарда. А кто этот авангард? Авангард, сообщает Ленин, – это партия, ядро которой составляет организация профессиональных революционеров. Подведём итоги ленинских оценок: профессиональные революционеры представляют интересы рабочего класса, состоящие, оказывается, лишь в одном – в том, чтобы эти профессиональные революционеры пришли к власти. Иными словами, ленинцы представляют интересы рабочего класса потому, что стремятся прийти к власти». Соответственно, в ленинском мире марксизм должен был господствовать как идеология правящего класса – рабочей партии, а внутри марксизма возможность научной дискуссии закрывалась. Догмат как законсервированная конструкция собирает вокруг себя мысли, меняя мир языка, в котором живёт общество.
Владимир Ленин во время закладки первого камня памятника Карлу Марксу, 1920 год. Фото: wikimedia.org
