Прошла ровно неделя с конца июня, когда в селе Вьюны Колыванского уезда появился продотряд. Взяли заложников, назначили сельчанам налог–«грабиловку»: вынесли из амбаров всё зерно – до последней былинки. Возмутились мужики, а делать нечего: против винтовок и пулемётов с охотничьими берданками особо не пойдешь. Но не успел председатель сельсовета отчитаться за плановый налог, как 2 июля во Вьюны вновь прибыл продотряд вместе с председателем волостного совета. Собрав заседание сельского исполкома, непрошеные гости объявили, что вьюнским крестьянам придётся сдать ещё один – дополнительный – сельхозналог, потому что советской власти требуется больше хлеба и других продуктов. – Да вы там осатанели, что ли?! Неделя всего прошла, где мы вам столько хлеба и скота возьмём? – Страна голодает, вашим братьям-пролетариям нужна помощь... – Что ты врёшь, гнида краснопузая?! Ты посмотри, что творится у вас на складах! Хлеб гниёт, а вы, твари ненасытные, ещё требуете?! – Попрошу выбирать выражения! – возмутились ответственные товарищи, но приструнить негодующих крестьян было уже невозможно. Доведённые до крайности мужики были готовы уже голыми руками душить продотрядовцев-грабителей. Уже раздались и призывы к самосуду. – Мужики, доколе нам терпеть этих кровопийц?! Хватайте их, камень на шею – и в реку, на корм рыбам. Разволновавшиеся не на шутку крестьяне выглядели решительно, и продотрядовцы, осознавшие, что перегнули палку, решили отступить, пригрозив напоследок, что завтра они вернутся и всех к стенке поставят. А на следующий день во Вьюны прибыли новые гости: десяток красноармейцев и товарищ Белинченко – сам инструктор отдела управления исполкома губернского совета Ново-Николаевска, которому поручили провести в селе собрание по поводу образования во Вьюнах новой волости. Но народ встретил Белинченко враждебно: – Это они тебя одного в качестве карателя прислали?! Смотрите-ка, хлопцы, какой храбрец – как бы не обделался в портки от натуги... Народ встретил его шутку дружным смехом. Инструктор, не ожидавший такого поворота, нервно повысил голос: – Товарищи, я здесь по другому поводу, я по поводу новой волости... – Не желаем! – закричали мужики. – Ишь что удумали: новых нахлебников на нашу шею посадить! Сейчас приедут чекисты да партийные, станут тут всем распоряжаться. Из наших домов нас выгонят, в церкви казарму устроят... – Товарищи, решение уже принято, всё согласовано... – Долой комиссаров! Замучили народ своими разверстками, хоть вешайся! – И на детей наших не рассчитывайте, не дадим их вам на войну посылать! Собрание было сорвано. В Белинченко полетели комья грязи и навоза, и он под прикрытием красноармейцев бросился к лошадям. – Ну ничего, завтра же приедут товарищи из губЧК, посмотрим, как вы запоёте! В тот же день Белинченко, приехав в соседнее село Чаус, послал срочную телеграмму в Ново-Николаевск: «Выборы вновь организующейся Вьюнской волости не состоялись. На съезд явились лица четырёх селений до двухсот человек, явно саботировали. Шлите немедленно помощь красноармейцев и агента губчека». Но товарищ Белинченко явно не ожидал, что его угроза в адрес сельчан станет сигналом к бунту для всей округи.
* * *
Писатель Антон Чехов, посетивший Колыванский уезд в 1890 году во время своего путешествия на Сахалин, писал, что здесь живут самые ленивые и самые добродушные люди во всей стране: «Из России везут ему сюда и полушубки, и ситец, и посуду, и гвозди, а сам он ничего не умеет. Только землю пашет да вольных возит, а больше ничего... Даже рыбы ловить не умеет. Скучный народ, не дай бог, какой скучный! Живёшь с ними и только жиреешь без меры, а чтоб для души и для ума – ничего, как есть! Человек-то ведь здесь стоящий, сердце у него мягкое, он и не украдёт, и не обидит, и не очень чтоб пьяница. Золото, а не человек...» Даже революция и события Гражданской войны почти не отразились на сонной жизни сибирской провинции. Старожилы Колывани с удивлением вспоминали, что в жизни города мало что изменилось с дореволюционной поры. Например, в одном здании с городской думой мирно работали совет и ревком, принимавшие порой самые противоположные решения. Казалось, такое соседство может продолжаться бесконечно долго. Но большевики мечтали не о спокойной и сытой жизни, а о мировом пожаре. Политика военного коммунизма, то есть реквизиция зерна и конфискация имущества под угрозой расстрела заложников, запертых в специальных концентрационных лагерях, здесь осуществлялась с особой жестокостью. Об этом свидетельствуют архивные документы: «Губернский революционный комитет и губернский продовольственный комитет приказывают: волисполкомы тех волостей, которые не выполнят разверстку к 1 августа, будут арестованы и преданы суду ревтрибунала за преступное содействие международным хищникам... Лица, замеченные в укрывании излишков хлеба, продающие частным лицам, а также скупающие хлеб, должны быть немедленно арестованы и представлены в распоряжение уездного ревкома для предания суду ревтрибунала...» Новые власти не просто отбирали хлеб, скот и всё имущество, но и ломали привычные эконмические отношения. С точки зрения сибиряков, начало 20-х было лучшим временем для сельского хозяйства: свободной земли вокруг сколько хочешь, цены на зерно растут, из городов бегут толпы людей, готовых за мешок муки на любую работу пойти. В таких условиях можно и землицы себе прирезать, и нанять рабочую силу – богатей каждый день! Но большевики вместо того, чтобы не мешать крестьянам богатеть, принялись воплощать в жизнь свои утопические эксперименты, создавая в деревнях новую форму коллективного труда – коммуны. Коммунарам нарезали лучшие земли, обеспечивали зерном и сельхозинвентарём, что вызывало озлобление у крестьян-середняков, которых продотряды обирали до нитки. Коммунаров привлекали и к проведению «экспроприаций». Вот строки из циркуляра Томского губернского продкомиссара Ф.Н. Иванова: «Сделайте так, чтобы коммунистические волостные и районные ячейки с волисполкомами, не прерывая начавшегося выполнения развёрсток, произвели отчуждение всех излишков продовольствия у крестьян путём повального обыска кулаков с помощью деревенского пролетариата...» Натравливая крестьян друг на друга, большевики не просто следовали циничному принципу «разделяй и властвуй!», но старались сломать сам традиционный уклад жизни сибирской провинции. И всего за год большевистской политики взаимное озлобление достигло невиданного прежде накала. В такой обстановке холодный приём во Вьюнах товарища Белинченко мог бы остаться совершенно незамеченным – да почти в каждом русском селе продотрядовцев встречали камнями и площадной бранью, но в том-то и дело, что «мятеж» оказался в самом центре противостояния между Ново-Николаевской губЧК и назначенцами из центра.
* * *
Ново-Николаевск – это нынешний Новосибирск, широко раскинувшийся на обоих берегах Оби промышленный мегаполис, третий по численности населения город России и центр всей Западной Сибири. Но сто лет назад роль Ново-Николаевска была не столь очевидна. Ново-Николаевск появился на карте в 1893 году – как посёлок строителей железнодорожного моста через Обь Транссибирской магистрали. Вскоре мост открыли, а посёлок остался: теперь здесь жили семьи железнодорожников со всей Томской губернии.
Новосибирск, конец 1920-х годов. Фото: wikimedia.org* * *
Первые отделения ВЧК появились в Сибири в начале 1920 года, а до этого методы «пролетарской диктатуры» проводили в жизнь подразделения Особого отдела 5-й армии РККА, курировавший все губернии Сибири. Но как только власти после изгнания Колчака решили насаждать советские порядки, сразу встала проблема дефицита кадров – обычно на весь уезд в Сибири можно было найти не больше двух-трёх десятков коммунистов. В итоге штаты уездных и губернских отделений ЧК стали формировать из бывших красных партизан, демобилизованных красноармейцев, молодых рабочих железнодорожного депо. Брали и бывших «жертв царского режима». В частности, в Ново-Николаевской ЧК служил агент Фёдор Окулов, отбывавший до революции срок за грабёж и убийство присяжного поверенного. Ещё один «невинно пострадавший» – бывший матрос Черноморского флота Пётр Старостин, осуждённый на 20-летнюю каторгу за участие в грабежах. В губЧК он был принят с распростёртыми объятиями. Как и бывший «красный партизан» Николай Путинцев, которого при проклятом царизме считали обычным уголовником и убийцей. Историк Александр Тепляков писал: «Масса партизан, привыкших к убийствам и грабежам, потерявших родных и друзей от рук колчаковцев, привнесли в общественную жизнь разнузданную мстительность. Порой она обрушивалась не только на „гадовˮ, но и на представителей власти, пытавшихся сдержать бандитизм. В условиях острого дефицита партийно-советских и чекистских кадров в Сибири партизаны, оказавшись в органах ВЧК, превратили их в явно криминализированные структуры». Правда, не совсем понятно, о какой мстительности идёт речь. Отчёты волостей Ново-Нниколаевского уезда показывают, что в 1918–1919 годах от рук белых погибло чуть более 300 человек. Причём около половины этих жертв – это обычные уголовники, расстрелянные при «зачистке» Ново-Николаевской тюрьмы, где бандиты подняли бунт, а также жертвы подавления большевистского мятежа в Барабинском полку в конце 1919 года. А вот в 12 волостях жертв среди мирного населения при колчаковской власти не было вообще. Так что, скорее всего, все слова о возмездии за «белый террор» были обычным враньём для прикрытия террора и грабежей, совершавшихся исключительно ради личной выгоды. Так, в той же Ново-Николаевской губЧК была вскрыта преступная группировка, которой руководили начальник агентурного отделения ЧК И.А. Жабрев и его помощник, бывший секретарь Красноярского горрайкома РКП(б) Л.Г. Рубанов. Третьей в компании была агент Серафима Нащик, любовница Жабрева, которая брала взятки за избавление домохозяев от уплотнения. Схема работала безотказно. Или хозяин дома, которому навязали по «уплотнению» соседа, платил чекистам, и тогда сосед исчезал в расстрельных подвалах по ложному доносу, или платил сам сосед, и тогда в подвалах исчезал хозяин дома. Но чаще всего исчезали оба, и их имуществом распоряжался Жабрев с компанией. Чекист Михаил Зайцев пошёл ещё дальше: он арестовал членов местной религиозной общины староверов как участников «контрреволюционной эсеровской группировки». Были реквизированы дом, лошади, скот. Зайцев на нескольких подводах вывез всё имущество сектантов, которое он продал на рынке. И хотя Зайцева вскоре расстреляли за бесчисленные злоупотребления, но ограбленной общине чекисты ничего не вернули. Для исправления ситуации из Москвы стали присылать опытных партийцев, и весной 1920 года руководителем губЧК Ново-Николаевска поставили старого большевика Александра Шишкова – бывшего главу Владимирской губЧК. Шишков вступил в партию большевиков ещё в 1904 году. Неоднократно арестовывался; с 1914 отбывал ссылку в Нарыме. После революции – в Наркомате внутренних дел РСФСР, член Всеукраинского ЦИК, член Ревтрибунала УССР, заместитель председателя Всеукраинской ЧК, а после бегства большевиков из Украины под ударам немцев – председатель Владимирской ЧК. Но никаким «варягам» не удавалось сломать систему. Даже сами московские чекисты писали в столицу: «Атмосфера Ново-Николевской ЧК переполнена грубостью, цинизмом, кровью, предательством, пьянством и развратом. Это неизбежное физиологическое последствие систематических кровавых расправ... Арестовывают семьями по личным счётам, по ложным доносам. Говорят, были случаи расстрела раньше вынесенного приговора…»
* * *
В январе 1920 года для управлениями всеми сибирскими губернскими отделами ЧК был создан аппарат полномочного представительства ВЧК по Сибири (в частности, полпреду подчинили все десять губерний: Акмолинскую, Алтайскую, Енисейскую, Иркутскую, Ново-Николаевскую, Омскую, Семипалатинскую, Томскую, Тюменскую и Якутскую). Первым полпредом стал Иван Павлуновский – первый заместитель самого Дзержинского по Особому отделу. Сам Иван Петрович был родом из крестьян Курской губернии. В партию большевиков вступил в 1905 году, за подстрекательство солдат пехотного Козловского полка к бунту был осуждён на ссылку в Вологодской губернии. Отбыв срок, стал работать на Путиловском заводе секретарём больничной кассы. С началом Первой мировой войны его призвали в армию, но, окончив школу прапорщиков, Иван Павлуновский остаётся в тылу. Он служил в охране Царского Села как раз в то время, когда там содержали царскую семью. Слава «охранника царя» помогла ему сделать карьеру уже при новом режиме. Вскоре он становится заместителем Дзержинского по Особому отделу ВЧК. Ему поручались самые ответственные задания. В частности, он руководил следствием по делу о восстании моряков в фортах Кронштадта «Красная Горка» и «Серая лошадь», арестами военспецов в Полевом штабе РККА. Уже тогда многие сослуживцы заметили в нём патологическую страсть к расстрелам: «Простая речь настоящего рабочего дисгармонировала с той непонятной жаждой крови, которой требовал он почти после каждого сделанного доклада… Чувствовалось в его натуре нечто патологическое…». Павлуновский лично утверждал каждый расстрельный приговор, причём в уже составленные списки обречённых на смерть людей он часто от себя лично добавлял новые имена: – Этих господ надо немедленно расстрелять! Кстати, именно Павлуновский вынес смертный приговор легендарной создательнице «женских батальонов смерти» Марии Леонтьевне Бочкарёвой. И хотя Бочкарёва не участвовала в сколько-нибудь активной борьбе с большевиками, Павлуновский в обход революционного трибунала или каких-либо иных судебных инстанций вынес ей смертный приговор.
Мария Бочкарёва, 1918 год. Фото: wikimedia.org* * *
Встраивание нового полпреда ВЧК в систему местной власти проходило с многочисленными трениями и конфликтами: Павлуновского, стремившегося к максимальной личной власти, явно тяготила необходимость подчинения директивам местных партийных органов – Сибревкома и Сиббюро ЦК РКП(б). Кроме того, он опасался, что центр попытается разрушить его сибирскую «автономию», назначая в ГубЧК всё новых и новых назначенцев, которые никак не будут зависеть от него лично. И одним из первых документов, подписанных Павлуновским на новом посту, стал секретный циркуляр, разосланный в губернские центры. В этом документе Павлуновский приказал чекистам следить за всеми прибывающими в регион «варягами»: «Всех сотрудников, прибывающих из центра, брать под сугубое наблюдение». В ответ председатель Ново-Николаевской ГубЧК Александр Шишков отправил этот циркуляр с протестующей телеграммой в ЦК РКП(б) и самому Дзержинскому: «циркуляр бьёт в глаза своей бестактностью и дискредитирует ВЧК среди населения». Но телеграмма, как и водится в советских учреждениях, была обратно – в аппарат самого Павлуновского. Что ж, ответ Павлуновского не заставил себя долго ждать: в мае сотрудники Ново-Николаевской ГубЧК устроили грандиозную попойку, которая вылилась в грабежи и расстрелы мирных жителей. Допившиеся до белой горячки чекисты бегали по городу, стреляли в прохожих и вламывались в дома «контры» и «буржуев», требуя постельных утех у несчастных запуганных женщин. Несколько мужей, пытавшихся остановить насилие, были застрелены на пороге собственных домов. На этот раз Павлуновский отошёл от своего принципа «не выносить сор из избы».
Иван Павлуновский. Фото: wikimedia.org* * *
Из протокола допроса жителя села Вьюны Фёдора Комисарова: «6 июля 1920 г. утром, часов в 5 утра, ко мне на квартиру явился гражданин села Вьюны Сергей Кулигин, который объяснил, что меня требуют на сборню, и заявил, что местная коммунистическая ячейка арестована. Не зная, в чём дело, я идти не решился, но когда взглянул в окно, то увидел, что по улице ехал верховой с винтовкой и шёл один пеший, которые кричали каждому дому, чтобы немедленно выходили к сборке, после чего я и отправился. Подходя к сборке, я увидел, что народу уже было много. Все шумели и кричали – кто что. Здесь я только и узнал, что комячейка действительно арестована и заперта в подвале под больницей (бывший дом Белякова). Вдруг шум смолк, стала тишина. В этой тишине выступил с речью молодой человек лет 25, который объяснил, что советская власть свергнута, власть перешла в руки буферного государства, а потому вы все должны идти на помощь Колывани. Из слов толпы я узнал, что это был колыванский организатор гражданин Зайцев…». Василий Андреевич Зайцев – житель города Колывани, сын крупного купца и зернопромышленника. Сразу после изгнания Колчака он был арестован Томской губЧК по обвинению в добровольном вступлении в колчаковскую армию, но через два месяца следствия его освободили за отсутствием улик и свидетельских показаний. Впрочем, ходили слухи, что его у красных выкупил отец. Из протокола допроса жителя села Вьюны Фёдора Комисарова: «Он, Зайцев, собрал в селе Вьюны отряд, с которым отправился в Колывань. Сколько было людей в отряде и кто, я не знаю, так как не видел, когда таковой отправился. Остальным, которые остались в селе, в числе их и я, было приказано собрать собрание, выбрать временно штаб, совет, следственную комиссию, мобилизовать всех граждан от 18 до 40 лет, и кто откажется, тот будет объявлен врагом восставших. После чего было собрано народное собрание. Председателем собрания был избран Николай Андреевич Потапов, секретарём Георгий Петрович Путинцев, и приступлено к выборам. Первоначально был выбран штаб, который состоял из 22 человек: Лебедев, Кириллов, Некрасов, Егор Сафонов, Фёдор Ложников и другие, которые указаны в протоколе...». Все, на кого указал свидетель Комиссаров, были местными мужиками. Разве что вот две фамилии привлекли внимание чекистов: Лебедев Михаил Петрович – бывший колчаковский подпоручик (правда, он добровольно перешёл на сторону красных, поэтому спокойно вернулся в родное село) и Григорий Некрасов – сын священника. Нет, с такими фигурантами хорошего дела не сваришь. И вскоре в губЧК направляется донесение секретных агентов о том, что накануне мятежа во Вьюнах прошло заседание штаба одного из отделений «Сибирского крестьянского союза» (СКС) – тайной организации, которая была создана эсерами. «В программе союза определялось уничтожение советской власти, созыв Учредительного собрания Сибири и образование антикоммунистического союза». Одним из лидеров СКС был некто Николай Соловьёв – бывший эсер, засланный в село под видом врача местной больницы. Из донесения секретных агентов в губЧК: «Вскоре, под видом сотрудников и больных, в больницу стали поступать колчаковские офицеры. Некто Иванов с сыном из Новониколаевска организовал во Вьюнах кузницу. Бухгалтером в кредитное товарищество устроился полковник с Дальнего Востока. Руководителем штаба стал эсер В.П. Перхов – бывший штабс-капитан колчаковской армии, агроном второго участка...».
* * *
События между тем развивались по своему сценарию. 5 июля 1920 года в селе Коченево под Колыванью вспыхнул бунт: крестьяне освободили из-под ареста своих земляков. Из рапорта старшего милиционера Коченевской волости тов. Троицкого: «Около 5 часов утра возбуждённой толпой граждан села Коченево в числе 200–250 человек были силой освобождены из-под ареста граждане села Коченево Тимофей Слепов, Леонтий Королёв и Осип Лаврентьев. На мои увещевания и просьбы отступить от нежелательного поступка, разъяснив важность и противозаконность этого дела, толпа ответила отрицательно, и арестованных Слепова и Королева из дому вывели, а потом пошли в волость, где освободили и Осипа Лаврентьева. Видя взволнованность и несознательность толпы, оружие в действие не предпринимал, а лишь немедленно о происходящем дал знать особоуполномоченному Томского губпродкома тов. Соколову…». В ответ из Ново-Николаевска прибыл отряд интернационалистов с 4 пулемётами, которые расстреляли и арестантов, и их освободителей. На следующий день, 6 июля, взбунтовалась и Колывань. В тот день в городе была объявлена мобилизация подвод с лошадьми для вывозки в Ново-Николаевск собранного по продразверстке продовольствия. Из рапорта начальника Ново-Николаевской милиции Н.А. Осипова в отдел управления уездного исполкома: «В 11 часов ночи 6 июля получены сведения, что днём 6 июля в городе Колывани произведено кулацкое восстание; сношение телеграфом оказалось действительно прерванным. В 3 часа ночи начальник 3-го района Кундо П.А. телеграфом донёс, что во многих деревнях от Колывани перестрелка с бандами; в 5 часов утра он же сообщил, что бандами до 200 человек занята деревня Чик, что в 8 верстах от станции Чик. Для подавления и уничтожения кулацких банд своевременно выслан отряд в 200 человек пароходом, конная команда уездной милиции в 20 человек трактом на ст. Чик и железной дорогой – военный отряд в 150 человек». Агенты губЧК доносили: «К 10 часам в город ворвался отряд из Вьюнов. Они убили милиционеров, захватили около 50 винтовок, разгромили суд, заняли телеграф. Началась звериная охота на коммунистов, советских активистов, первых коммунаров и членов их семей...». Вскоре, по данным губЧК, мятежом было охвачено 65 населённых пунктов, под ружьё мятежники поставили более 6 000 человек.
* * *
Из рапорта Дубровинского волостного ревкома отделу управления Ново-Николаевского исполкома советов: «Рано утром 7 июля 1920 года в селе Дубровино вспыхнуло восстание, подробности которого приблизительно следующие. Часа в 4–5 утра 7 июля с левого берега реки Оби, против села Дубровино, переплыли на нескольких лодках вооружённые люди числом до 75 человек, происходящие из селений Крутоборка, Чёрный Мыс, Вьюны, которые остановились в разных местах по берегу Оби. Тотчас же раскинувшись в разных местах группами по улицам, видимо, с заранее определёнными планами, они направились по квартирам, где приступили к аресту как должностных лиц (как то: председателя волисполкома т. Глушкова, жившего с ним на одной квартире секретаря волисполкома т. Вальберга, волвоенкома т. Поморцева, завземотделом т. Желамского), так и членов комячейки, считая в том числе некоторых членов только что сорганизовавшегося комсомола, что этим бандитам, благодаря удачно выбранному часу утра, когда каждый находился ещё в постели, ловко и быстро удалось. Все арестованные засаживались в одном амбаре, принадлежащем кредитному товариществу. Покончив таким образом с арестом должностных лиц, бандиты числом до 160– 200 человек, считая в том числе присоединившихся дубровинцев, двинулись в коммуну „Интернационалˮ, где тоже произвели аресты и полный разгром хозяйства. Причём успевшими взяться за оружие некоторыми коммунистами было оказано сопротивление. Во время перестрелки ранено два товарища, которых и привезли в Дубровино вместе с прочими арестованными, причём одного зверски избитого, а другого, считавшегося уже умершим, стали зарывать в яму, где один из раненых, придя в сознание, стал стонать и бандитами был вынут из ямы, впоследствии этот товарищ скончался…». Из протокола допроса жителя села Локти Григория Сизикова: «Из села Дубровино приехали верхами на лошадях организаторы восстания против советской власти бывш. офицер Скобелкин и его люди, фамилии коих не знаю, к председателю сельского комитета Губину. Того же числа председатель комитета Губин сам лично созвал сельский сход. При приглашении крестьян на сход он же говорил, что к Дубровино подходят какие-то банды, которые грабят деревни, и надо поставить кругом села караулы. Это было около 12 часов дня. На сход я пришёл в 12 часов. На сходе было решено бороться против большевиков, и всем обществом единогласно избрали Егора Макаровича Кантаева командиром села для проведения мобилизации всех общественников от 16 до 40 лет для борьбы против большевиков и постановили поставить кругом деревни заставу. Относительно вооружения постановили вооружиться чем кто может…». Из протокола допроса жителя села Ново-Тырышкино Игната Александрова (бывшего фельдфебеля царской армии): «В восстании меня выбрали командиром или старшим войск Ново-Тырышкинской волости. Приказания и донесения я писал, потому что мне в свою очередь приказывал Колыванский военный штаб. Отряды я никуда не водил, а был при волости и с секретарём давал распоряжения по деревням. В убийстве я нигде не участвовал. Арестовывал, сажал и выпускал Матюнин Дмитрий (местный зажиточный крестьянин. – В.Т.), так как мною было ему поручено это дело. Мальцев Степан заведовал караулом и замещал меня, когда я отлучался. Добавляю, что белое знамя, взятое при моём аресте, было привезено из г. Колывани Дедовским Сергеем, которого я посылал с отрядом в 27 человек на подкрепление, и там где-то в штабе он, увидев белый флаг, сорвал его, говоря, что мы за буржуазию не воюем, и привёз мне. А у нас был красный флаг…».
* * *
Но гораздо больше власти встревожились фактом захвата пароходов на реке Обь. Из сводки Ново-Николаевского губЧК: «За день 7 июля прибыл снизу пассажирский пароход „Богатырьˮ. Пароход этот бандой был задержан, пассажиры обысканы и сняты с него… Некоторые были привлечены к канцелярской работе по хозяйственной и строевой части. На пароход этот были переведены арестованные коммунисты числом до 60 человек под конвоем до 20 человек, вооружённых четырьмя винтовками, а остальные – пиками, и отправлены вниз по реке Оби…».
Александр Шишков. Фото: wikimedia.org* * *
Грамотная организация действий повстанцев неизбежно порождала подозрения о том, что за бунтующими крестьянами стоят профессиональные военные. А значит, это вовсе не бунт доведённых до отчаяния мужиков, а заранее спланированная провокация контрреволюционных сил и недобитых колчаковцев. И вскоре в Ново-Николаевской губЧК появились «доказательства» – донесения неких секретных агентов: «Штаб мятежников в Колывани во главе с полковником Н.А. Северским (Яковлевым) сложился из колчаковских офицеров, купцов, кулаков. Центральным органом подготовки мятежа был так называемый Совет, который возглавил колчаковский штабс-капитан В.П. Перхов. Тщательная подготовка велась с марта. Осуществляя лозунг „Советы без коммунистовˮ, организаторы сумели во многие местные Советы провести своих людей, что позволяло заранее узнавать о всех намечающихся мероприятиях. Была организована разведка, конная почта между деревнями, Колыванью, Ново-Николаевском…». Но вскоре и этого чекистам показалось мало. С помощью анонимных секретных агентов они сфабриковали дело против новой организации, получившей название «Сибирское учредительное собрание», сети которой раскинулись и в самом Ново-Николаевске. Чуть забегая вперёд, можно сказать, что арестованный в марте 1921 года агент-провокатор Ново-Николаевской губЧК А.Ф. Штутас, бывший командир РККА, рассказал, что белогвардейская организация в Ново-Николаевске была фактически создана им по заданию уполномоченного Михаила Зайцева – того самого, что ограбил сектантов. «В этой организации работало нас 5 секретных сотрудников, и друг друга мы не знали, – признался провокатор. – Рапорты писал просто под диктовку Зайцева, он всегда грозил арестом, печати организации были сделаны по распоряжению Зайцева…». В марте 1921 года и участники «Сибирского учредительного собрания», и агенты-провокаторы, и сам оперуполномоченный Зайцев были расстреляны.
* * *
Новому начальнику Ново-Николаевской губЧК Августу Прециксу раскрытие придуманного контрреволюционного заговора эсеров и колчаковских офицеров представилось выгодным делом и хорошим способом быстрого карьерного роста: дескать, без году неделя как назначен на должность – и каков результат! И вскоре полпред ВЧК Павлуновский с удивлением читал рапорты Ново-Николаевской чрезвычайки о деятельности «Сибирского учредительного собрания». Он не без оснований заподозрил подчинённых, что они водят его за нос, но на все требования прислать материалы дела Ново-Николаевск неизменно хранил молчание. В итоге ему ничего не оставалось, как принять участие в этой игре. Но Павлуновский всё развернул по-своему: согласно официальной версии полпредства ВЧК в Сибири, секретные агенты Павлуновского добились немалых успехов в противостоянии с британской «Интеллидженс Сервис», которая за время отступления белых создала в Сибири мощную разведывательную сеть. И нити этой сети шли уже в Москву. В итоге Павлуновский переиграл Прецикса: подавление этого заговора доверили уже полпредству ВЧК.
Продолжение следует
