– Я заберу! Куплю! – пишут сограждане. И совершенно очевидно: у этих несчастливцев нет дачи. Некуда им податься из города. Такой горемыка по весне окучивает чахлые цветочки во дворе и выкладывает фото с грядками и шашлыками, если позовут на дачу друзья. Потому что дача – это праздник. Особенно если ты на ней гость.
Слово «дача» в русском языке живет давно, а возникло от слова «давать». И в дачные пионеры записывают Петра I, что верно, но с оговорками. Социолог Ольга Малинова-Тзиафета пишет: «Пригородные дачи бытовали уже во второй половине XVII – первой четверти XVIII века». То есть Петр, конечно, первый во всем, но действовал с оглядкой на предшественников. В допетровское время вельможи получали от царя земли в окрестностях Москвы, а в начале XVIII века – в окрестностях Санкт-Петербурга. Дачи, находившиеся невдалеке от Москвы, по документам XVII века обозначались как «подмосковные поместья». Царский двор часто выезжал из Первопрестольной в Коломенское, Измайлово, Покровское. Но воспоминаний иностранцев о загородных домах московитов не сохранилось: патриархальный уклад подразумевал, что загородный дом бояр открыт только для своих: людей своего круга и своей веры.
Загородные виллы и коттеджи есть и в Италии, Франции, Англии, однако Россия, приглядевшись к опыту иностранных держав, и тут пошла своим путем.
Прорубил и распахнул
С возникновением новой столицы – Петербурга – появилась надобность в пригородных поместьях для «царских людей». Вектор направления аристократической застройки был понятен: вблизи резиденции государя в Петергофе, то есть по Петергофской дороге, пролегавшей по берегам реки Фонтанки, через Стрельну. Название для подобных наделов появилось не сразу, однако угодья под Петербургом ценились так же высоко, как и подмосковные. Владения на пути в Петергоф стали называть приморскими дворами или приморскими дачами. Приморская дорога – так в официальных документах и именовали Петергофскую дорогу. Подобная собственность указывала на высокий статус владельцев. Петр не просто «прорубил окно» – он распахнул двери перед иностранцами. А распахивать в его пору было что: Петергофской дорогой, вернее особняками вдоль неё птенцов гнезда Петрова, восхищались иностранные дипломаты. Эта дорога в екатерининское время напоминала «прелестный переезд от Парижа в Версаль». Писатель Михаил Пыляев уверяет: «дач в Петровское время по Петергофской дороге до Ораниенбаума и Красной Горки было 86».
Деревянная дача купца Ивана Крючкова (дача Ридингер). Фото: gov.spb.ruПри Петре дачи запрещалось продавать. А со времён Анны Иоанновны эти земли с дворцами уже вовсю продавались и покупались. Петровские «дачи» – особая форма землевладения: то, что вам пожаловал император. А если вы что-то получили от государя, то вы числитесь среди его приближённых. Поэтому пожалованная государем дача – роскошный дворец.
В России, писал Булгарин, до конца XVIII века жили на дачах или в загородных домах только цари и вельможи. Дворянство уезжало из города на лето в свои поместья, чиновники прогуливались в публичных садах подышать свежим воздухом. Купцы и мастеровые не рисковали бросить лавку или мастерскую. Одним словом, петербуржцы жили в городе круглый год летом, выбираясь за город в хорошую погоду. Состоятельные петербуржцы стали выезжать на дачи в 1800 году, ну а в России постройка дач стала распространяться при Екатерине Великой вместе с развитием просвещения.
На свежем воздухе
К 1830 году в стране даже сформировался «дачный этикет», предписывающий каждому приличному жителю столицы переезжать на дачу – от знатного барина до мелкого конторщика.
Эпидемия холеры 1831 года заставила петербуржцев пересмотреть бытовые привычки, и на природу людей стала гнать сила влиятельнее этикета. Ведь большинство горожан снимали квартиры в доходных домах и пользовались отхожим местом на черной лестнице. Вонь знойным летом стояла страшная, если присовокупить к этому навозную пыль и повсеместные ремонты, станет понятно: лето в Петербурге было невыносимым не только для Раскольникова.
А коллега Булгарина Василий Межевич в 1843-м вообще подвёл черту, заявив, что слово «дача в значении летнего загородного жилища есть, можно сказать, почти исключительно термин Петербурга. Москва усвоила его от северной столицы, и то в недавнее время. Наши провинциальные города пока ещё дач не знают». По его мысли, дачи зелёной Москве с садами и бульварами не очень-то и нужны в противоположность душному каменному Петербургу, в котором намного больше жителей. Лишь после крестьянской реформы 1861 года за любым загородным домиком, приспособленным для жизни, закрепляется название дача.
Петергофские дачники. Фото: spbculture.ru– Каждый уважающий себя город должен был иметь дачное место, чтобы его житель мог гордо сказать: «Я вывез своих на дачу!» – объясняет Елена Травина, координатор исследовательской группы «Старые дачи». – Дача реализует мечту о доступном отдыхе и комфортном путешествии – не надо мчаться далеко, достаточно приглядеться к окрестностям, при этом не меняя круга общения. При этом ты дышишь свежим воздухом, нюхаешь сирень и слушаешь птичек, принимаешь гостей и бываешь в Петербурге – на службе или развлечения ради. Если барская усадьба – место, которое приносит владельцу доход, то дача – обитель отдохновения. Вместе с её появлением в сознании общества закрепляется идея ценности человеческой жизни.
Дачный штурм
В конце XIX – начале XX века Петербург был самой грязной столицей в Европе. Канализации не было вообще. Город утопал в нечистотах и страдал от скученности и тесноты. Вспышки холеры и нервные заболевания не заставили себя ждать, врачи говорили о пользе свежего воздуха и гигиены. Город гнал людей на дачу. Там и тело, и дух успокоятся. Люди стали искать уединения.
Дачные участки вокруг дворцов превращались в муравейники. Дачами стали в шутку называть любой сарай за городом, где можно жить. Над такими «дачами» смеялись: курятник! Появление железной дороги во второй половине XIX века стало великим событием: дачник метнулся осваивать северные ареалы – с суровой живописной природой, озерами и заливом.
– Дачи как движение импрессионистов – получили толчок развития, когда стала строиться железная дорога, – говорит историк Елена Травина. – На дачный бум повлияли и гигиенисты, которые сказали: «В Петербурге жить невозможно – отвратительный воздух». Все мужчины курили. И разговор о дачах стал убедительным поводом подумать о здоровье. После крестьянской реформы 1861 года возник средний класс, который сильно пополнился бывшими крепостными крестьянами и мещанами. Эти люди могли позволить себе дачный отдых. Пригороды стремительно осваивались, как, например, район современной станции метро Лесная – сегодня спальный район, а в 1870-е – дачный пригород с деревянными домиками. Ну а с 1870-х начинается дачный бум.
Бегство из рая
Дача – это рай. Ну то есть, если ты мчишься с рюкзаком по жаре в бытовку на шести сотках, это не вполне рай. Даже и не рай вовсе. Но изначально дача – это загородный парадиз, причём свой собственный, удобный и в окружении «своих», а не случайных людей вроде соседей или коллег. А сценарий этого дачного уклада хозяин творит на свой манер: он на даче господин и единится с природой.
Дача Воронцова "Новознаменка". Фото: gov.spb.ruРусская классическая литература от Золотого до Серебряного века дачу воспела. И дачу пушкинского аристократического салона запомнила в незаконченной повести «Светский человек», задуманной в 1828 году. Дача живёт по своим законам: между светским салоном и деревней. Мария Жукова в повести 1845 года «Дача на Петергофской дороге» рассказала о женском дачном мире аристократического Петербурга, где соседи переживают мелодраматический сериал, пока не поймут: «Пора в город». А вот на павловских дачах в «Идиоте» (роман написан в 1869-м) Достоевского соседствуют и состоятельные чиновники, и разночинцы. Дачник «мелеет», опошляется, тем не менее «скука загородных дач» вдохновляет и Блока, и Чехова, максимально ёмко передавшего пошлость нового мира – дачников – в «Вишневом саде». Мещанин вытесняет аристократа, и дача со временем теряет образ рая. Вот и Федор Сологуб «Рассказ о двух отроках» начинает со слов: «Два дачные мальчика забрались в глухой лесной уголок на берег реки и ловили рыбу на удочку». А закончит: «Мертвая луна, ясная и холодная, висела над темным обрывом» – Сологуб верен себе и погубит своих малолетних героев-дачников. Так в даче, задуманной как рай, Россия на излёте своего существования всё больше прозревала мещанский ад – не зная, впрочем, что придёт ему на смену. И когда дачи закончились – как мы ждали возвращения хотя бы «6 соток»...
* * *
Юрий Лотман определил особое место дачника в русской культуре: «Дачник – не дворянин-помещик, не крестьянин-труженик и не буржуа. Он “повисает” между культурными стереотипами».
Современный дачник тоже «повисает», но уже в пробке, курсируя между городом и деревней. Дача по-прежнему ассоциируется с «идиллией» и «раем», «отдыхом» и «настоящей жизнью», а то, как это удается воплотить – лучший пример нашего овеществлённого выбора и опыта. Дача невольно становится нашим зеркалом, ведь это тот островок жизни, который мы творим, исходя из самого сокровенного своей души.
