Зимой из района понаехало начальство, стали загонять в колхоз крестьян, не желающих этого общего «рая». А поскольку отец заставлял всех работать, то посчитали, что люди не идут в колхоз из-за «дяди Егора».
Стали считать, у кого и сколько ещё до колхоза было скота, коней, коров и нехитрой сельхозтехники – конный плуг, молотилка, веялка, конная сенокосилка… Оказалось, что у дяди Егора! Нашли «кулака»! Наша большая трудолюбивая семья жила в одном доме. Рослые, здоровые парни под два метра работали от зари и до зари. Понятно, что в артели они заработали трудодней больше других, а значит, и больше получили зерна.
Василий Бобылев, 1946 год, Германия. Фото: личный архивОдним из признаков кулака было наличие батраков. У отца их не было, но раскулачили. Формальным предлогом для этого послужило проживание дальней родственницы, которую власти записали в батрачки. Главную роль в этом сыграл один из членов артели, которого мой отец часто отчитывал, а особенно его детей (их было столько же человек, как у нас), за недобросовестное отношение к работе: землю боронили плохо, с огрехами, зерно не закрывалось после сева вручную и т. д.
Осенью нашу семью исключили из созданного колхоза, который и состоял в основном из хозяйства отца. Заработанное семьёй зерно выгребли, увели последнюю скотину, имущество отобрали, раздали «батракам». В нашем доме сделали контору, а огромную семью выгнали из дома.
Распалась и артель. Лошадей и коров угнали в Кардойский колхоз. А куда делось всё наше остальное хозяйство – мне неизвестно до сих пор.
Повезло нам: в сибирской тайге ссылать дальше было некуда. И, как в песне Высоцкого поётся, «повезли из Сибири в Сибирь» всех мужчин семьи: отца и старших братьев – Степана, Лёню и Саню (19, 17 и 14 лет) – арестовали и в сопровождении милиционера увезли в тюрьму города Тулуна. Остались с матерью мы, несовершеннолетние: Дуся, Ваня, Маруся, я и другие дети.
Горе матери нашей не высказать словами. Осталась она с малыми детьми на руках без дома, без мужа, без еды, без копейки к существованию – без какой-либо поддержки. С возрастом всё острее чувствую безысходное отчаянное положение своей матери и её мужество.
Начались мытарства. Какое-то время жили у знакомых… Потом с мамой вернулись в свою деревню пешком, со скарбом на плечах. На окраине нашёлся захудалый домик без забора и огорода, там мы и поселились.
Наступил голод. Мама со старшим из нас – Ваней – пошла по ближайшим деревням побираться. Приносили кусочки хлеба и что-либо ещё из еды. Так доживали зиму. Да ещё маме надо было сэкономить на передачу в тюрьму. Насушит кусочков хлеба, положит картошки в рюкзак и отправляется пешком за сто вёрст в Тулун. Этот «поход» занимал у мамы несколько дней, справлялась иногда обернуться за 4–5 суток. В Тулуне, где мама останавливалась на ночь, хозяева были людьми образованными и порядочными, они познакомили маму с неким судьёй. Мама рассказала ему, как поступили с нашей семьёй местные власти, и он помог составить жалобу в высшие органы. Жалоба возымела действие. После этого постановили наше хозяйство считать середняцким. Через несколько месяцев братьев выпустили из тюрьмы за неимением состава преступления. Отца же заставили отбывать принудительные работы где-то между Тулуном и Гураном. Вернулся он к семье в Луговое осенью, когда я был уже пастухом. Тогда же было приказано из колхоза Гурана выдать семье то, что было заработано и отобрано, – это более 30 центнеров зерна и ещё что-то. Но руководство колхоза выдало вместо зерна мёрзлую картошку. Мама не стала добиваться полного расчёта, так и перебивались зиму на этой картошке.
Фото: личный архивСкитания семьи, голод, тюрьма жили во мне. Спустя несколько лет со мной был случай. Где-то в седьмом классе учитель пения для аттестации за полугодие вызывал к столу по одному, где надо было исполнить любую песню. Парень я был робкий, но вышел и затянул, как бывало в лесу, пася коров: «В воскресенье мать-старушка к воротам тюрьмы пришла…». Весь класс грохнул от смеха... Это равнодушное веселье товарищей глубоко уязвило меня, оставило обиду в памяти на всю жизнь. С тех пор я никогда не пою. И даже, служа учителем в начальных классах, заменял уроки пения заданиями по арифметике.
Весной следующего года образовали артель «Красный вздымщик» по добыче живицы (сосновой смолы) на базе нашего села. Прибывший начальник артели Чабин поселился в нашем доме.
Как-то летом голод загнал меня в бывший свой огород, и я сорвал морковку. Новая хозяйка, жена начальника подсочки Чабиха, пожаловалась маме. Мать не стала меня ругать, а вместо нотации сказала: «Сынок, это теперь не наш дом и земля». И заплакала.
Мы стали работать в артели, собирать живицу: трое старших братьев и сестра Дуся 12 лет. Привлекали и младших: меня, Ваню и Марию. Работа была непосильная для женских и детских рук. На сосне надо было резать «усы» – бороздки, через которые в желобки стекала смола.
Но голод заставлял трудиться за пайку крупы и муки, а также давали лепёшку из мякины. Через некоторое время бригадир Дусю «уволил» с формулировкой «за неимением сил». Села она с братом Лёней под сосну, поели они лепёшки из мякины, поплакали, и пошла сестра восвояси. До конца дней своих сестра со слезами вспоминала эти скитания и голод: «Ни о чём я так не мечтала в жизни, как о корке хлеба».
Фото: личный архивТолько теперь, спустя почти сто лет, проясняется правда того времени. Сверху государством был спущен план на число раскулаченных хозяйств. И, как водится у чиновников всех времён, чтобы выслужиться, они докладывали о выполнении и перевыполнении плана, а для этого искали «кулаков».
Когда основное ограбление и уничтожение крестьян провели, появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», где вина была возложена на местные власти, которые перестарались с раскулачиванием.
В семидесятых годах вышло решение правительства, чтобы членам семей, пострадавшим от того лихого времени, компенсировать утраченное. Но где отыскать дело отца о раскулачивании? Да и дело не в имуществе, а просто мне, уходя в вечность, последнему из семьи «кулака», хотелось бы восстановить доброе имя отца.
Сейчас, когда социалистический строй закончился, уже признают, что «раскулачивание» – уничтожение наиболее трудолюбивого и крепкого крестьянина – стало непоправимым разрушением сельского хозяйства России. А батраки – как сейчас бомжи и нищие: нередко люди ленивые, неспособные к труду.
