В конце ноября в издательстве НЛО выходит монография антрополога Анны Соколовой – научного сотрудника Института этнологии и антропологии РАН. Книга называется «Новому человеку – новая смерть? Похоронная культура раннего СССР». Долгое время смерть была темой неудобной, табуированной, и советский период в значительной степени повлиял на подобное отношение общества. Миф о счастливом будущем здоровых крепких людей плохо резонировал с разговором об уходе человека из жизни. Тем временем в ранний советский период человек постоянно сталкивался со смертью. О том, как похороны в нашей стране сроднились с манифестацией, почему советский погребальный обряд оглядывается на традиции Российской империи, а в крематорий ходили на экскурсии, рассказано в книге.
Фото: издательство НЛО– Переход от дореволюционного к послереволюционному времени можно рассматривать как переход от доминирования религиозного, конфессионального взгляда на мир к светскому и даже атеистическому. Происходит коренное изменение. И оно касается того, как мы смотрим на природу человека и на его место в этом мире. В дореволюционное время главенствовал религиозный взгляд на человека, соответственно, и на смерть тоже. Российская империя была многонациональной и многоконфессиональной страной. Для людей, какую бы веру они ни исповедовали, понимание человека было религиозным. Потому смерть интерпретировалась в рамках той традиции, к которой принадлежал человек. Для большинства религиозных традиций смерть не является абсолютным концом, это скорее «запятая», а не «точка». Смерть воспринималась как переход куда-то дальше. Но уже к концу XIX века у многих возник запрос на иное понимание человеческой природы – внерелигиозное. А после революции парадигма стала меняться, начался процесс переформатирования понимания смерти и того, что её обрамляет, и того, что происходит с мёртвым телом.
– То есть не исключительно революция стала тем рычагом, который изменил отношение к смерти? Почва уже была готова?
– Да. Большевиков было очень мало. Говорить о том, что небольшая группа людей перевернула общественное сознание, не стоит. Запрос на изменения был очевиден. Точно известно, что до революции многие образованные люди, далекие от религии, хотели легализации кремации. Этот запрос раз за разом блокировался Синодом. Известны просьбы о разрешении вывезти тело за границу для кремации – они тоже получали отказ. По законам Российской империи, все подданные приписывались к той или иной конфессии и должны были быть похоронены согласно её обряду. Нельзя было находиться вне религии.
– С приходом новой власти меняется и отношение к смерти. Как?
– Революционер Владимир Бонч-Бруевич говорил о важности выбора хоронить по тому обряду, какой выбрал человек. Известный публицист Викентий Вересаев писал: признать, что после смерти остаётся только туша гниющего мяса, очень тяжело. Для кого-то в первые послереволюционные годы был ценностью отказ от религии, но в тот момент, когда человек осознавал, что после смерти – только гниющий труп и конец, возникала серьёзная проблема. Теоретически говорить об этом было легко, а применить к себе – гораздо сложнее.
– Как воспринимал похороны человек рубежа веков?
– Похороны, свадьбы, крестины до революции отмечались масштабно. В них участвовали не только родные и близкие, но и широкий круг людей, связанных с семьёй социально, сословно, конфессионально. Похороны были публичным мероприятием, состояли из множества ритуалов и продолжались несколько дней и даже более, если включать в них поминальные тризны. Большевики, отказываясь от обряда, говорили не только об отрицании религии, но и об экономии времени, денег и вообще о рационалистическом подходе к смерти и похоронам. Декрет о свободе совести – важнейший документ советской власти, и в области обрядности он в первую очередь не запрещал что-либо, а разрешал более простой гражданский ритуал, оставляя возможность и для религиозного обряда, но – за свой счёт. Кроме того, в этот период смерть становится обыденной. Первая мировая война, гражданская война, эпидемии сыпного тифа привели к колоссальному числу смертей, и люди в некотором смысле привыкли к трупам.
– А ещё послереволюционные годы отмечены всплеском самоубийств. Почему, кстати?
– Да, в период перехода к НЭПу по стране прокатилась настоящая волна самоубийств. Многие старые большевики считали, что революция была предана после частичного возвращения к рыночным отношениям. Для большевиков самоубийство было непростым вопросом: как к этому относиться? Это отклонение, болезнь или это нормальное осознанное решение человека? Скажем, до революции суицид жёстко порицался. Обычно у общества есть объяснительная модель, почему этого нельзя делать. А большевики оказались в ситуации, когда такой модели нет. Непонятно, зачем нужен обряд, почему не стоит убивать себя, почему нельзя просто выкинуть мёртвое тело и утилизовать его, как мусор... Наконец, непонятно, что происходит с жизнью. Так возникают сценарии символического бессмертия, главным из них становится идея жизни в памяти потомков. Она не нова, как и многое, что предложили большевики, однако в советской культуре она приобрела особое значение, стала центральной идеей социалистического реализма.
– Советские похороны – это новый сценарий или он писан «с оглядкой» на прошлое?
– Советские похороны многое переняли у революционного движения. Собственно, победившие большевики и были вчерашними революционерами-подпольщиками. В XIX веке всё было жёстко прописано: что ты можешь делать на похоронах, а что – нет, сценарий обряда, дресс-код. А в 1860-х похороны – прежде всего известных людей – становятся площадкой для в некотором смысле «перформансов». Это связано с тем, что до революции похороны были социально значимым публичным мероприятием: о смерти сообщали в газетах, на кладбище следовала траурная процессия. И всем было ясно, человека какого статуса хоронят. На демонстрации выйти не дозволялось, а вот на похороны – можно. Похороны становятся площадкой для манифестаций. Присутствующие нередко начинали петь «Вечную память», что резонно, но и начинали акцентировать внимание на личности умершего. Например, к 1880 годам власти старались всеми силами не допустить публичных похорон и скрыть новость о том, что скончалась персона, смерть которой может вызвать волнения. Но демонстрации все равно происходили на похоронах. В ходе манифестаций на похоронах выработался канон, который включал в себя шествие на кладбище с пением гимнов, венки с надписями и символические предметы, речи у могилы. Всё это как будто не сильно выходило за рамки похорон, но давало возможность выражать и другие – сугубо политические идеи.
Траурное шествие во время похорон жертв февральской революции в Петрограде. Фото: РИА Новости– Возник и свой траурный гимн…
– Песня «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» стала гимном политизированных похорон революционеров и либералов. В Москве именно по новому канону хоронили Николая Баумана в 1905 году. В том, что жертвам Февральской революции в Петрограде необходимы особые похороны, не возникало сомнения. Церемониал похорон на Марсовом поле разрабатывался на самом высоком уровне. Церемониал торжественных похорон героических борцов за дело революции дальше был перенесён и на последующий период и стал актуальным во время Гражданской войны. В мирное время исполнение «Вы жертвою пали…» стало вызывать вопросы. Понятно, что на месте этой песни что-то должно быть, но что…
– В чьём ведомстве были похороны в Российской империи?
– В конфессиональном, то есть церемониал определялся традициями той религиозной традиции, к которой принадлежал человек.
– А с приходом советской власти расходы на похороны перешли государству?
– Да, хотя власти на это не рассчитывали. Власти в рамках идеи отделения церкви от государства хотели лишить Церковь контроля над наиболее важными социальными узлами. Секуляризация касалась в том числе церковных доходов и административных вопросов. В результате декрета об отделении Церкви от государства эти функции от Церкви переходили в ведение государства. Но государство не очень подумало, ведь к нему перешли не только доходы, но и расходы на содержание кладбищ.
– В книге вы пишете, что советский человек, мечтая о витальном будущем, города планировал без кладбищ. Румяный физкультурник о смерти думать вроде бы и не должен; вот и государство не рассчитывало заботиться о кладбищах.
– В общем, да. Вспомним героя романа «Как закалялась сталь» Павку Корчагина: даже будучи смертельно больным, он всё равно молод и витален. Главное для него – «прожить жизнь так, чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитые годы, чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы отданы самому главному в мире: борьбе за освобождение человечества».
– А как меняется язык разговоров о смерти? Или если мы отрицаем смерть, то и языка нет?
– Язык советского времени тяготеет к тому, чтобы говорить о героической смерти. Именно поэтому в регистре разговора о смерти вождя язык был сформирован. Но как говорить о смерти обывателя было – непонятно. Оставался традиционный (религиозный) язык, который был не очень приемлем в публичном поле. К тому же среди советских граждан были и по-настоящему искренние коммунисты, для которых он был невозможен. Но что предложить взамен, было непонятно. Если человек умер не героической смертью, у него не было больших перспектив на жизнь в памяти потомков. И это было проблемой. Так, в 1937 году разрабатывался проект постановления СНК о погребении, в котором значительное внимание уделялось рядовым похоронам. В нём говорится, что их нужно сделать по возможности незаметнее: без прощания у открытого гроба, похоронных процессий, оркестра. Перевозить тела рекомендовалось ночью в закрытом транспорте. А вот похороны статусных лиц, наоборот, должны проходить открыто и торжественно.
– То есть от «сословий» общество не ушло?
– Конечно. И на примере похорон отчётливо заметно, что советские классы всё больше и больше напоминают старые сословия, а классовая принадлежность наследуется так же, как раньше сословная. Во время НЭПа вводятся классы погребения, практически как в дореволюционное время. Это было связано с сугубо экономическими причинами. Доходов у похоронных администраторов не было, и это стало катастрофой. В дореволюционное время доходы от погребения в конечном счёте были связаны с представлениями о бессмертии души. Именно они определяли большое число ритуалов вокруг похорон, а эти ритуалы и их оформление стоили денег. Большевики настаивали на том, что это «ненужная роскошь», от которой следует отказаться. А с другой стороны, они не очень держали в голове, что именно плата за эту «бессмысленную роскошь» и компенсирует расходы на погребение. До революции большие расходы на погребение богатых людей покрывали не только часть расходов на погребение бедных, но и расходы по содержанию похоронной администрации. А когда большевики пришли к власти, они стремились выстроить систему, в которой похороны войдут в систему гарантированных социальных благ – как медицина и образование, а значит, будут или доступными для всех, или даже бесплатными. В этой системе больше не было тех, кто платит много. И они придумывают новую похоронную систему, при которой поражённые в правах представители буржуазии должны платить больше, причём не только за себя, но и за своих детей. Это фактически воспроизводит дореволюционную систему. Похоронный обряд – один из примеров возвращения к старым дореволюционным нормам после периода военного коммунизма.
– Но крематорий появляется довольно поздно.
– В середине XIX века в Западной Европе появляется кремационное движение. Ему противостоит церковь. Традиционно церковь была против кремации как вида погребения. Во многих европейских странах к концу Первой мировой войны либо была легализована кремация, либо об этом велась оживлённая дискуссия. В то же время в России Синод упорно сопротивлялся кремации. Российские гигиенисты интересовались этим вопросом, ездили в Европу изучать опыт. Но общественного движения в Российской империи не было. После революции оно начинается молниеносно. Первый крематорий начали строить в Петрограде уже в 1918 году, но закончить его не удалось. Потом было несколько попыток, также неудачных, построить крематорий в Москве и других городах. Проекты проваливались в основном по экономическим причинам. В какой-то момент построить крематории стало делом чести. В итоге в середине 1920-х решили закупить кремационные печи в Германии, которая была в этот момент лидером в развитии кремационных технологий. Первый крематорий в Советском Союзе открыли в Москве в 1927 году.
Донской крематорий. Фото: Mikhail Yakovlev/wikimedia.org– Знаменательно: он построен на месте храма.
– Да. 21 августа 1925 года Моссовет принимает решение о строительстве крематория, на этот раз он должен был располагаться в здании церкви Серафима Саровского и Анны Кашинской, находящейся на новом кладбище Донского монастыря. Мысль о постройке нового здания была, но стало понятно, что дешевле будет перестроить уже имеющееся.
– От чего зависит всплеск интереса к обрядности в обществе? Есть ли факторы, влияющие на этот интерес?
– Думаю, есть периоды, когда общество про себя более-менее всё понимает. А есть периоды смутные. И чем больше вопросов к себе, тем сложнее понять, кто я. А чем меньше ответов на эти вопросы, тем выше интерес к обрядности. Сегодня у нас серьёзный кризис в понимании того, кто мы.
– А говорить о смерти мы научились?
– Мне кажется, в последние годы есть прогресс. Об этом публично много говорят. В нашем постсоветском обществе определённо есть интерес к смерти, а языка, на котором мы можем спокойно говорить о смерти, до сих пор нет. И очень часто, если кто-то в семье говорит о смерти и просит похоронить себя согласно его воле, родные не готовы поддержать этот разговор. Во многом подобное умалчивание – наследие советского времени.
