«Мы мыли надгробия на субботниках, вот эти, – указывает Маргарита на треснувшие плиты Архиерейской дорожки Никольского кладбища Александро-Невской лавры, там покоятся монахи лавры. – Зачем это красить?» Она в недоумении останавливается у памятника, намазанного серебрянкой. На Никольском Маргарита бывает реже, чем на Смоленском лютеранском, и с интересом рассматривает памятники: восхищается узорчатой старой плиткой ветхих склепов и фотографирует фамилии мастеров надгробий. Она планирует написать работу об изготовителях могильных памятников.
Смерть и страх
Маргарите Николаевой 23 года, она приехала в Петербург из города Кинель Самарской области. Это маленький городок, без дореволюционных построек и некрополей. Маргарита после школы поступила в СПбГУ на факультет международных отношений. Также она дипломированный гид – переводчик по Петербургу. Став бакалавром, предпочла магистратуре поиск работы. Устроилась экскурсоводом на Пискарёвское мемориальное кладбище: выбор неожиданный для молодой девушки. А уже в этом году она начала вести блог о дореволюционных кладбищах. В свои выходные преподает историю в школе. Долгое время семья Риты жила в частном деревянном доме с печами-голландками. Жильцы должны были следить за печной заслонкой, чтобы избежать пожара. Случалось, что Рита представляла, как семья гибнет в пожаре, и страхи десятилетней девочки были наивными и горькими: «Вот умру я, а все останутся». На кладбище в детстве Рита бывала нечасто, с родственниками. Похороны бабушки – первая встреча со смертью.
«Меня всегда почему-то тянуло на кладбище. С детства особое отношение к кладбищам: что будет с человеком после смерти? Я очень рано начала об этом задумываться».
Мимо могил
Рита живёт на Васильевском острове, недалеко от Смоленского кладбища. Потому Смоленское лютеранское и православное стали местами частого посещения. Поначалу Маргарита с другом просто бродили и делились впечатлениями, сравнивая современные могилы и старые. Рите бросилась в глаза эпитафия-штамп на современных могилах: «В далекий край товарищ улетает» (строчка из популярной песни «Любимый город», исполненной Марком Бернесом), часто текст сопровождается изображением птицы. Тиражирование образа и текста, как ей показалось уже тогда, обесценивает и обезличивает горе и образ покойного, хотя девушка не сразу подобрала формулировку своим ощущениям. «Человека в этом высказывании нет, – говорит девушка. – Мы все ставим памятник, чтобы передать образ покойного, его деяния, то, как мы его видим… А в итоге шаблон. А дореволюционные надгробия всё же отражали человека».
Поначалу Маргарита присматривалась к эпитафиям, коллекционируя в памяти странные или курьёзные примеры: клички вместо имён, забавные и шаблонные тексты. Кладбище стало чем-то вроде «антропологической школы» для молодых наблюдателей: к надгробным памятникам девушка относится трепетно и щепетильно. Свой блог она начала вести в этом году, и довольно скоро у Маргариты появилось много знакомых и единомышленников. Задача блога девушки – просвещение и градозащита.
Родственники Маргариты её работу на кладбище и блог не слишком ценят, давая понять, что у них совсем другие ожидания: замуж бы вышла или училась дальше. Это внесло значительный разлад в отношения. Коллеги не без иронии относятся к радению Маргариты и надеются, что свой энтузиазм она будет направлять исключительно на Пискаревское кладбище. А вот друзья поддерживают и радуются успехам, тем более что эти успехи всё заметнее.
Не первые и не последние
«О смерти важно говорить, – убеждена Маргарита, – потому что в обществе эта тема табуируется. Из-за этого люди боятся и жить, и умирать. Непонятно, как относиться к мёртвым. Мне кажется, если говорить об этом больше, люди перестанут бояться или хоть немного изменят взгляд на тему смерти. Ну и. конечно, рассказывая об умерших, я пытаюсь вернуть исторические имена. А ведь часто это люди, сделавшие очень много для Санкт-Петербурга, для всех нас. Их нужно помнить. И нужно знать: мы не первые и не последние в этой жизни, понимание преемственности поколений очень важно, чтобы осознать себя гражданином, членом общества. И умерший был не один, его окружала семья, которая хотела его помнить и поставила памятник. Возможно, потомки потеряли могилу этого человека. Отношения живых и мёртвых были разрушены в советский период. Думаю, их надо возродить. Мы не знаем своих корней, истории страны. А такими людьми легко управлять».
Маргариту удручает позиция «старое кладбище должно быть разрушено», «зачем оно нужно». Она далека от мистики и нуарной атрибутики, хотя не спешит назвать себя «позитивистом». Девушка не религиозна, однако свой этический кодекс общения с мёртвыми у неё выработался. «Когда я прихожу на кладбище, мысленно здороваюсь с теми, к кому пришла, – улыбается Маргарита. – Когда захожу за ограду могилы, чтобы что-то сфотографировать, извиняюсь и прошу разрешения. Когда ухожу – прощаюсь. Мистика? Возможно. Звучит, понимаю, странно. На Смоленском лютеранском мы (я и волонтёры) недавно нашли надгробие женщины, умершей в 1819-м. Надгробие в виде колонны, так вот когда мы подняли колонну, вышло солнце…»
Покой Порфирия
В этом году по инициативе Риты удалось спасти два дореволюционных надгробия. Летом на Лиговском проспекте за садом Сан-Галли во дворе заброшенного дома петербуржец Илья нашёл надгробие. Написал Маргарите, а она обратилась в КГИОП и Музей городской скульптуры. Но КГИОП занимается только объектами культурного наследия. В музее ответили: надгробие не имеет художественной ценности. На памятнике-пирамидке было высечено имя Елизаветы Рыдзевской, умершей в 1889 году в годовалом возрасте. Девочка была дочерью Константина Рыдзевского (товарища министра внутренних дел, он заведовал полицией и командовал Отдельным корпусом жандармов). Рыдзевский, лютеранин по вере, был не последним человеком в городе. Маргарита и Илья спрятали надгробие кустом, чтобы не смущать прохожих. Маргарита ломала голову, куда бы пристроить надгробие, обратилась в Митрофаньевский союз (это общественная организация, выступающая за сохранение исторических петербургских некрополей). В итоге надгробие обрело пристанище на мемориальном участке бывшего Митрофаньевского кладбища. Маргарите не нравится формулировка «бывшее кладбище», когда речь идёт об участке, расположенном на месте захоронений. Сейчас там промзона, свалка и гаражи.
Спустя несколько месяцев в подвале жилого дома на Кузнецовской улице нашли новое дореволюционное надгробие – и снова детское. Принадлежало оно Порфирию Кельнеру, умершему в 1869 году. Где был похоронен мальчик и как попала его могильная пирамида в подвал, загадка. Коммунальщики подивились энергии девушки, так и не взяв в толк, зачем ей надгробие, но отдали памятник, получив документ от ВООПИКа, который взял на себя ответственность за памятник. Но вот перевозка надгробия легла на плечи Маргариты. Сумму (около пяти тысяч рублей) помогли собрать подписчики в инстаграме. Надгробие – тоже гранитное – оказалось больше и тяжелее первого, которое пришлось грузить втроем: Маргарита, заместитель председателя Санкт-Петербургского Митрофаньевского союза и водитель такси. «Я очень рада, что люди отозвались помочь. Мне кажется, мы искупаем ошибки прошлого», – размышляет Маргарита.
Она рассказывает о некрополях не только онлайн, но и очно на лекции. А речь там идёт о том, как искать могилы людей, умерших до революции. Людям хочется понять, как отыскать родственников. Подписчики помогают ей не только рублём, но и делом: несколько раз Маргарита организовывала субботники на любимом лютеранском кладбище. Свой интерес к этому некрополю девушка объясняет просто: живёт рядом, как международник тяготеет к «иностранным контактам», к тому же лютеранское небольшое, по сравнению с православным, – вроде как работы меньше. «Умерших до революции найти проще, потом – тишина, – говорит Маргарита. – До революции велись адресные книги, публиковались справочники, например “Весь Петербург”. Генеалогические базы в интернете тоже облегчают поиск. Многое можно найти дома за компьютером».
Склеп и «Брат»
В конце прошлого года студентки СПбГУ решили отреставрировать склеп Александра фон Бёкмана, а деньги на это собрать краудфандингом, но назвали его могилу «Беседкой брата», потому что это надгробие снято в эпизоде фильма «Брат» Алексея Балабанова. Бёкман был обычным человеком, современники о нём не знают.
Кампанию девушек поддержал КГИОП, но вышло неловко: дело хорошее, а вот с формулировками – беда. Дело в том, что на кладбище не бывает беседок, а металлическое навершие надгробия называется «сень». Да и «брата» в этой могиле нет, то есть формулировка запроса некорректна. Это и возмутило Маргариту и её старшую коллегу – Татьяну Жильцову. Татьяна ведёт сайт лютеранского кладбища – электронный перечень захоронений. Маргарита помогает. Они обе волонтёры. Когда склеп Бёкмана привлёк внимание, к нему началось паломничество любопытствующих. Маргарита и Татьяна пытались урезонить сограждан, чтобы те не распивали на могиле и не устраивали там «пати», но сограждане не понимали, почему их гонят из «беседки». Народное внимание бесследно не прошло: от склепа оторвали металлическую стенку, разбили плитку. Люди вытоптали и окрестные могилы.
«Нет у нас этики поведения на кладбище, – сокрушается Маргарита. – Но я считаю: каких-то вещей на кладбище в принципе нельзя допускать! Мы вытаскивали из склепа решётки для барбекю. Внимание к этому месту было и раньше, но не такое… Девушки, которые собирали деньги, не знали, кто такой фон Бёкман. Как можно что-то делать, не зная ничего о человеке. Сотрудники журнала “Сеанс” сфотографировались в этом склепе с едой и выпивкой. Я была в шоке. С какой стати чужой человек уселся на чужой могиле с выпивкой? Ведь есть лавочки на том же кладбище. Вчера я встретила на кладбище женщину в карнавальном костюме, что-то она вытворяла у креста… А для меня важно, чтобы некрополь не разрушался».
* * *
Маргарита уверена: старые могилы нуждаются в заботе живых хотя бы потому, что с каждым годом всё больше ветшают, стирая из памяти имена покойных. Гранит обрастает мхом, надписи исчезают, мраморные изваяния и металлические ограды рушит непогода и варварство потомков. Девушка подчёркивает: любимых надгробий у неё нет, но героев своих текстов она навещает: например, могилы купцов Флугов. Это не её родственники. К семьям почивших Герике или Эларовых девушка тоже не имеет кровного отношения, как и к итальянцу Джузеппе Дациаро, об удивительном надгробии которого рассказала, как и о самом покойном. А свою позицию сформулировала просто: живые в ответе за память о мёртвых, независимо от того, кто покоится в могиле.
«Я не считаю себя русской, – признается Рита. – Во мне чувашская, мордовская кровь, крымских татар. Я россиянка. О предках, увы, знаю мало: крымских татар по линии отца раскулачивали два раза. Я отождествляю себя со своей семьёй, а родиться в другое время не хотела бы. Кладбища нужно сохранять, беречь, это часть истории. Иначе… Мы не люди…»
