Собственно, та же печальная картина и с несчастными слугами, пострадавшими вместе с семьей, причисленной к лику святых. Люди из ближайшего окружения, погибшие вместе или в одно время с царской семьей, интересны разве что церковным историкам и краеведам. Только доктор Боткин был прославлен в прошлом году, а остальные, такие же страстотерпцы, и даже, осмелюсь сказать – более страстотерпцы, чем царская семья, потому что имели возможность избежать страшной участи в отличие от Романовых – в чине святых не прославлены, и будут ли?
Мало кто интересуется и священником, имя которого упоминается во всех рассказах о екатеринбургском убийстве – он и убит-то не был. Но как выясняется, отец был очень неординарной личностью, достойной отдельного рассказа. Жизнь его по крупицам восстановил уральский краевед Юрий Сухарев.
Иоанн Сторожев , 1913 годЛюбопытнейшее упоминание можно найти об отце Иоанне у Сергея Нилуса в его книге «На берегу Божьей реки». Кто читал этот неофитский бестселлер, вспомнит душераздирающую историю студента Духовной академии, неудавшегося молодого послушника, который домолился и допостился до глюков и влез голый на храмовый престол во время утрени во Введенском храме Оптиной пустыни. При чем тут Сторожев? Дело в том, что впоследствии этот оскорбитель святыни, Сергей Смарагдов, загадочным образом прошел параллельным путем с о. Иоанном и был с ним знаком. Он, после пребывания в сумасшедшем доме, учился и стал присяжным поверенным, причем тоже в Екатеринбурге, а потом вдруг разочаровался в служении Фемиде и стал священником – на месяц позже отца Иоанна. Это сходство позволило Нилусу помянуть вместе со Смарагдовым и отца Иоанна Сторожева, известного на тот момент в Екатеринбурге проповедника, тоже бывшего адвоката, и намекнуть на то, что на Урале рукополагают непонятно кого.
Популярный историк-конспиролог Петр Мультатули строит на этом целую «теорию»: если, мол, у отца Сторожева товарищ был с таким богохульным припадком в анамнезе, то само служение о. Иоанна в Ипатьевском доме в 1918 году – возможно, часть некоего зловещего ритуала. (Мультатули при этом путает время рукоположения Сторожева, утверждая, что священником он стал после Февральской революции, хотя на самом деле – в 1912 году.)
Итак, юрист, ставший священником, Иван Владимирович Сторожев по происхождению своему принадлежал к старинным арзамасским купеческим родам – как по линии отца, так и по линии матери. Окончил юридический факультет университета Св. Владимира в Киеве в одно время с Валентином Войно-Ясенецким (будущим святителем Лукой).
Чтобы платить за свое образование, Иван работал инструктором по верховой езде, а еще преподавал детям одной аристократической семьи.
В 1903 году он поступил на государственную службу судебным следователем в селе Воскресенское Макарьевского уезда Нижегородской губернии.
Женился в 1906 году на представительнице нижегородской элиты – Марии Дмитриевне Тихонравовой. Известно, что она была талантливой пианисткой, не раз аккомпанировала молодому Федору Шаляпину, занималась живописью.
М.Д.Сторожева, 1940 гВ 1909 году молодая семья, в которой к тому времени родилось двое сыновей, переехала на Урал. Иван Сторожев стал участковым товарищем прокурора Екатеринбургского судебного округа Верхотурского участка.
Чин его был невелик – титулярный советник, он предоставлял чиновнику личное (но не потомственное) дворянство.
В 1911 году Иван Владимирович – товарищ прокурора по Нижне-Тагильскому судебному участку. Здесь, в Нижнем Тагиле, родится третий сын Сторожевых – Серафим.
Тогда же, в 1911 году он переходит служить присяжным поверенным (адвокатом) в окружной суд.
Он мог бы стать блестящим адвокатом – есть свидетельства о юридическом таланте Сторожева, особенно о его ораторских способностях. Но в 1912 году происходит радикальный поворот в судьбе нашего героя – он оставляет место присяжного поверенного для того, чтобы стать священником.
Памятная табличка. Фото ЛепешкинЕго сын, Серафим Сторожев писал: «В самый расцвет его карьеры ему в руки попал очередной документ: ожидалось следствие по обвинению влиятельным лицом какого-то крестьянина в изнасиловании его племянницы». Ивану Владимировичу не советовали браться за это дело, потому что у обвиняемого нет средств, чтобы уплатить за хлопоты, а обвинитель – лицо влиятельное, может испортить карьеру. «Отец был возмущен и вопреки советам доказал в суде ложность обвинения, бедный мужичок был освобожден и выпущен на свободу». А в другом случае адвокат Сторожев выступил с блестящей речью и отстоял крестьянина, уличенного в воровстве. Обвиняемый был оправдан, но оказалось, что он на самом деле вор, которому удалось обмануть суд и адвоката и впоследствии откровенно насмеяться над наивной доверчивостью фемиды. После этого Иван Сторожев понял, что не человеческий суд, пусть даже справедливый и милостивый, а только Христос в человеческом сердце может переменить этот мир.
Протоиерей Николай Буткин, расстрелянный в 1937 году, в своем автобиографическом романе, опубликованном недавно Вестником ЕПДС, пишет: «В 1912 году в Екатеринбурге, на одном из архиерейских служений совершено было посвящение во священники бывшего товарища прокурора Ивана Владимировича Сторожева. Факт был исключительным и говорили о нём много. До о. Григория доходили слухи, что Преосвященный Митрофан на прошение Сторожева дал согласие не сразу, но послал к нему кафедрального протоиерея с целью выставить перед ним все невыгодные стороны священнического служения. Протоиерей, как говорили, явно старался отклонить его от рискованного шага, выставляя на вид унизительность способа обеспечения духовенства подаяниями, случайность в поступлении средств и трудность в воспитании детей. Но Сторожев не хотел отступать. Посвящение состоялось. Ивану Владимировичу было 40 с лишним лет».
Протоиерей Николай Буткин16 августа 1913 года о. Иоанн занял второе священническое место при градо-Екатеринбургской Вознесенской церкви, а в феврале 1914 года перемещен в церковь Екатеринбургского Уральского Горного училища, где выполнял обязанности настоятеля училищного храма, а также преподавал Закон Божий и русский язык.
Отец Иоанн стал в епархии заметной фигурой, входил в состав практически всех комитетов, комиссий, братств и советов. Как принято писать в биографиях, «революцию он встретил» настоятелем градо-Екатеринбургского Екатерининского собора, того самого, что будет взорван в 1930 году, и по поводу восстановления которого в столице Урала до сих пор ломаются копья.
Первого марта в Екатеринбург из центра поступили первые телеграммы о переходе власти от правительства к Государственной Думе. «При этих необыкновенных известиях душа рвалась к небу; хотелось радоваться и без конца славить Господа, давшего нам дожить до такого времени», – писал о вестях из Петрограда редактор епархиальной газеты протоиерей И. Уфимцев.
Нет сомнений, что о. Иоанн вполне разделял эту эйфорию.
4 марта в Екатеринбурге узнали об отречении Николая II и великого князя Михаила от престола. В тот же день в Нуровском приюте епископ Серафим отслужил литургию, на которой в Екатеринбурге последний раз гласно возносились молитвы о царской фамилии.
Екатеринбургская Духовная Консистория приветствовала новое правительство и направила телеграммы об этом обер-прокурору Синода, Председателю Государственной Думы и в Комитет Общественной Безопасности (КОБ) Екатеринбурга. Епископ Серафим был заключен под домашний арест, будучи обвинен в монархизме, распутинщине и антисемитизме.
«Передача семьи Романовых Уралсовету». Художник В. Н. Пчелин. 1927 годНа первом же свободном собрании духовенства, прошедшем в Екатерининском соборе 8 марта, Сторожев был избран председателем, а потом и представителем от духовенства в комитет общественной безопасности – временный коллегиальный орган власти городского самоуправления, подчинявшийся Временному правительству России.
После коротких прений духовенство решило, что 9 марта после вечернего богослужения во всех городских храмах будет совершена панихида по павшим борцам за свободу; утром 10 марта во всех храмах будет совершено благодарственное моление, а днем – торжественное молебствие при участии всего духовенства города и церковных хоров на площади кафедрального собора.
Кто сидел рядом с о. Иоанном в зале заседаний комитета общественной безопасности? Кадеты Л. Кроль, А. Ардашев (родственник Ленина), Н. Ипатьев (владелец того самого «расстрельного» дома), эсер А. Кощеев, анархист П. Жебенев, а также большевики, будущие участники и соучастники убийства царя – А. Парамонов, С. Мрачковский, В. Воробьев, П. Быков и Я. Юровский. (Правда, на допросе в 1918 году о. Иоанн утверждал, что до встречи в доме Ипатьева с Юровским знаком не был.)
Вот еще строки из романа о. Николая Буткина. Главный герой (фактически сам о. Николай, в то время шадринский протоиерей, в романе – под именем о. Григория) получает письмо из Екатеринбурга от друга-священника. Тот пишет: «Покончив с архиереем, отцы навязчиво спешат заявить себя сторонниками переворота. Служат панихиды по убитым в борьбе за свободу, провозглашают Многолетие Временному правительству (иронии не чувствуют)».
В мае 1917 г. состоялся епархиальный съезд. (Протоиерей Сторожев избран вторым товарищем председателя съезда.) Его участники выразили полную поддержку Временному правительству, сдали большую сумму денег (более 30 тыс. рублей) на ведение войны и послали от имени съезда приветствие екатеринбургскому комитету партии эсеров, назвав эту партию «защитником трудового народа».
Епархиальные съезды один за другим продолжались практически до конца 1917 года. После третьей неудачной попытки выборов епископа Синод, «не признавая возможным назначение новых (четвертых) выборов кандидата», назначил епископом Екатеринбургским и Ирбитским епископа Григория (Яцковского).
17 апреля (30 апреля н.с.) 1918 г. в Екатеринбург привезли бывшего Императора с семьёй и разместили в «доме особого назначения», принадлежащем инженеру Николаю Ипатьеву. Это метрах в пятистах от Екатерининского собора, где служил о. Иоанн.
Ипатьевский дом в ЕкатеринбургеВ период с 30 апреля до расстрела Царской семьи, последовавшей в ночь с 16 на 17 июля 1918 года, священники Екатерининского собора Иоанн Сторожев и Анатолий Меледин, чередуясь, пять раз совершали богослужения – пасхальную заутреню, литургию на Троицу и три обедницы. (Обедница – замена литургии, служится либо мирянским чином, либо священником, когда нет возможности совершать Евхаристию, иногда в конце обедницы происходит причащение запасными Дарами. В Екатеринбурге обедница служилась без причащения – последний раз узники приобщались Святых Тайн в Тобольске 23 марта).
Отец Иоанн, в октябре 1918 года давая показания своему бывшему коллеге, члену Екатеринбургского окружного суда Ивану Александровичу Сергееву, сказал: «Почему именно на нас, священнослужителей Екатерининского собора (в то время я был настоятелем сего собора), возложена была обязанность совершать богослужения в доме Ипатьева, я не знаю».
Разводящий караула охраны «дома особого назначения» А. А. Якимов, между тем, показывал следователю Н. А. Соколову в мае 1919 года: «Первый раз послал меня Авдеев (комендант ДОНа) за священником и указал мне церковь, из которой требовался священник». Странно, ведь напротив, на горке – Вознесенский храм, зачем идти в Екатерининский собор? Какими же соображениями руководствовался комендант?
Парадное крыльцо дома Дома Особого назначения, май 1918 годаКраевед Юрий Сухарев предлагает следующее объяснение: «Большевики допускали, что какие-то группы могут пытаться освободить Царскую семью. Вознесенская церковь – крайне удобная база для этого. С её колокольни наверняка просматривался двор Ипатьевского особняка. (…) Настоятель Вознесенского храма о. Василий Львович Топорков – батюшка старорежимный, во священстве с 1884 г. Допускать в «дом особого назначения» людей из этой подозрительной соседней церкви, с точки зрения комиссаров, было опасно.
Другое дело Екатерининский собор. (…) Клир церкви с марта 1917 года известен как приверженный идеалам свободы. (…) Настоятель, священник Иоанн Сторожев – лидер церковных реформаторов, ещё год назад публично отмежевался от промонархической позиции епископа. Да и о. А. Меледина трудно заподозрить в симпатиях к царизму – в 1906 году за участие в кружке «Свободная Церковь» он был сослан из Екатеринбурга в Березовский завод».
14 июля, за три дня до убийства, в Ипатьевский дом служить обедницу был приглашен именно Сторожев – так распорядился второй комендант ДОНа, Яков Юровский. Сначала позвали отца Меледина, он жил ближе, но Юровский дал отбой, потребовал отца Иоанна. Почему? Вот версия Юрия Сухарева: «Юровский сделал нормальный “чекистский” ход. Меледин был в доме Ипатьева уже три раза и его могли использовать для передачи узникам какой-то информации, тем более он предупрежден о службе заранее». По другой версии Сухарева, «Юровский хотел показать общественности, что отношение к узникам со стороны власти (т.е. его, Юровского) вполне цивилизованное. Был у него при этом и личный интерес. Он знал, что скоро предстоит эвакуироваться, а в городе останется его мать, а также фотоателье, собственником которого он являлся. (…) Приличный имидж увеличивал шансы сохранить и жизнь матери, и имущество после захвата города колчаковцами.
Екатеринбургская Вознесенская церковьОтец Меледин фигурой был не публичной и для такой миссии не подходил. Другое дело священник Сторожев: лидер городского духовенства, интеллектуал с большим кругом знакомств. Юровский встречал о. Иоанна в Комитете общественной безопасности, слышал его речи, имел о нём представление. (…) И Юровскому эта PR-акция удалась.
Сторожев говорит о нем уже после того, как злодеяние вскрылось: «Юровский держал себя безо всякого вызова и вообще был корректен с нами». Комендант охотно говорил со священником на медицинские темы. Предлагал услуги: «Надо окно закрыть, чтобы не продуло». Сторожев: «Я поблагодарил, сказав, что все равно сейчас пойду на улицу». Юровский: «Можете переждать». Неожиданно Юровский продемонстрировал свою толерантность, если не более: «Ну вот, помолились и от сердца отлегло». Сторожев: «Сказаны были эти слова с такой, мне показалось, серьезностью, что я как-то растерялся от неожиданности и ответил: “Знаете, кто верит в Бога, тот действительно получает в молитве укрепление сил”.
Юровский, продолжая быть серьезным, сказал мне: “Я никогда не отрицал влияния религии и говорю это совершенно откровенно”. Тогда и я, поддавшись той искренности, которая послышалась мне в его словах, сказал: “Я вам тоже откровенно отвечу – я очень рад, что вы здесь разрешаете молиться”. Юровский на это довольно резко спросил: “А где же мы это запрещаем?” (…) На прощание Юровский подал мне руку, и мы расстались».
На допросе о последнем богослужении в доме особого назначения отец Иоанн рассказал: «Едва мы запели, как я услышал, что стоявшие позади нас члены семьи Романовых опустились на колени, и здесь вдруг ясно ощутил я то высокое духовное утешение, которое дает разделенная молитва. Еще в большей степени дано было пережить это, когда в конце богослужения я прочел молитву к Богоматери, где в высоко поэтических, трогательных словах выражается мольба страждущего человека поддержать его среди скорбей, дать ему силы достойно нести ниспосланный от Бога крест».
Серафим Сторожев вспоминал: «Все время его отсутствия мама, стоя на коленях перед образами, тихо плакала и молила Бога сберечь отца. Поздно вечером он вернулся в целости и сохранности».
Из рассказов Сторожева на допросе видно, что, испытывая сочувствие по отношению к несчастной семье, он, однако же, считает их судьбу если не справедливым, то по крайней мере закономерным итогом правления Николая II – никаких слов, выражающих теплые чувства или сострадание, от священника узники не услышали. По крайней мере, он об этом не рассказал. Да и жестов сочувствия тоже не было. Хотя, например, тобольский священник Владимир Хлынов, как вспоминал Пьер Жильяр, нагнулся и поцеловал в лоб Алексея, когда тот подошел ко кресту после водосвятия. Что думал и переживал о. Иоанн после того, как узнал о гибели всей семьи Романовых, жалел ли о своей сдержанности, о том, что пожал руку палачу Юровскому – мы, наверно, никогда не узнаем.
Младший сын Сторожевых Серафим писал: «Что произошло в доме Ипатьева, я не знал, а отец не вдавался в подробности, так как воспоминания причиняли ему душевную боль…»
25 июля 1918 года чехословацкие и русские части под командованием генерала С. Н. Войцеховского вошли в Екатеринбург.
В кафедральном соборе епископом Григорием было совершено торжественное богослужение, во время которого на площади перед собором строились войсковые части: чехословацкий, башкирский и казачий полки, офицерская рота, добровольцы и артиллерия. Приветственную речь перед соборным торжественным молебном произнес протоиерей Иоанн Сторожев.
Ровно через год Екатеринбург был занят красными.
В своих воспоминаниях Серафим Сторожев пишет: «В смутное время папа был назначен военным священником, и в помощь ему были приписаны два солдата. До сих пор в своих молитвах я поминаю их имена – Фома и Прохор. Они вывезли нашу семью из России. Отец отказывался покидать родину, но Прохор хорошо был осведомлен о том, что происходило в городе, и, уловив момент, когда папа пошел служить в собор, приказал маме уложить необходимые вещи в чемоданы и сказал, что отвезет нас на вокзал, так как последний поезд с эвакуирующимися семьями уходит вечером. (…)
Когда эшелон уже приближался к китайской границе, поступили сведения, что какой-то пограничный город на нашем пути захвачен большевиками и они не пропустят наш поезд, в котором было около 370 юнкеров, полдюжины «господ офицеров», генералов и несколько семейств. Все эти отважные «господа генералы», обвешанные медалями (не знаю, за что?), собрались на совещание – что делать? Так как эти «командиры» боялись за свою шкуру, попросили отца обратиться к бунтовщикам со словом. Когда остановился поезд, папа вышел, надев епитрахиль и держа в руках образ Нерукотворного Спаса. Встав на какое-то возвышение, обратился к толпе (мне тогда было девять лет от роду).
Прослушав его проповедь, бунтовщики стали расходиться. В это время какой-то пьяный воскликнул: «Да ну, чего слушать этого попа!» – и когда папа, подняв образ над головой, стал благословлять толпу, в тот момент, когда образ находился на уровне его лица, раздался выстрел. Пуля попала в лоб изображения Христа, благодаря чему отец остался жив.
Эшелон благополучно доехал до Харбина. В Харбине мой брат Дмитрий захворал гнойным плевритом, и находящийся при этом поезде врач Владимир Алексеевич Казем-Бэк увез его в городскую больницу, так как требовалось сделать немедленную операцию. Наша семья осталась на время в Харбине, пока брат не поправится».
В сентябре 1920 г. о. Иоанн стал настоятелем Харбинского Софийского собора, с февраля 1923 года – настоятелем Алексеевского храма при Коммерческих училищах КВЖД. Здесь же, а также в Новой смешанной гимназии он исполнял должность законоучителя.
Софийский собор в 1910--е годыВ октябре 1924 году китайское правительство передало КВЖД Советской России. Таким образом, под советскую юрисдикцию попали и четыре средних учебных заведения, в том числе и Харбинское коммерческое училище. Вскоре после этого преподавание Закона Божия в них было отменено.
Выселена была из Коммерческого училища и церковь. Она была перенесена в Торговые ряды Косаткина на Зелёном базаре в 1925 году и стала существовать как приходская.
Усилиями о. Иоанна при Алексеевской церкви была открыта школа для детей бедняков района церкви на 70 учащихся. Детей не только бесплатно учили, но и кормили.
Умер отец Иоанн в ночь на 5 февраля 1927 года – от повторного кровоизлияния в мозг. Ему шел 49-й год.
На могиле о. Иоанну был установлен обычный, как вспоминал Серафим Сторожев, «квадратный памятник». На одну из сторон прихожане прикрепили мраморную плиту с надписью (перефразирующей пушкинскую цитату): «Глаголом жёг сердца людей».
Сыновья о. Иоанна, Владимир и Серафим, дожили до глубокой старости, скончались в США.
