«Быстро он». Это была главная мысль тогда. Приход Михайловского не был богатым и комфортным. Казалось, это нормально убежать из села через два года после назначения. Сейчас бегут и тогда бежали. Дело было зимой и, казалось, в холодную пасмурную зиму все куда-то должны убегать что сейчас, что сто лет назад.
Эта история как-то забылась. Осталось просто имя.
Священник Александр ВершинскийДальше не помню, как было дело, но Вершинского я осудил зря. Как-то сразу попалась информация о том, что некий Александр Вершинский, начинавший свой путь пастыря в селе Михайловском, уже 80 лет лежит мёртвый на Бутовском полигоне в Москве и уже много лет как святой.
Есть такое выражение: зазвучать по-новому. Он больше не убегал хмурым зимним вечером из сельского прихода, захватив книжки и кутаясь в воротник, он как-то стал больше, значимее, и ему в моем сознании требовалось стать кем-то другим, причем срочно.
Так началась история священномученика Александра Вершинского. Не его биография, а местная история, его путь от короткой записи в архивном документе до литургии, которая служится ему каждый год в Михайловском 8 декабря – день, когда в его затылок прилетела пуля.
Икона Святого мученика ВершинскогоДа и вообще сегодня сложно понимать такое явление, как новомученик. Погибшие в недавние лихие времена, когда жили наши деды, почти современники, разве могут они сравниться с глыбами из синодиков – первыми христианскими мучениками, погибшими тысячи лет назад. Их имена – легенды. А новомученики – кто они?
Это понимание гораздо важнее дежурного почитания. У Александра Вершинского жива внучка. Мы с ней встречались в кафе «Му-Му» на Фрунзенской. Она принесла с собой пачку семейных фотографий, и я прямо на столике сканировал их. У нее было свое переживание семейной трагедии – личное. У меня, как исследователя – свое, опосредованное, и мы, наверное, даже не пытались друг друга понять, просто казалось, что важно говорить об этом, изучать и рассказывать другим.
Семейный портрет ВершинскихВ этом была большая правда. Не знаю, можно ли сказать, что приходу села Михайловского не повезло в отличие от тех приходов, откуда батюшек забирали ночью пресловутые воронки и увозили навсегда. Сегодня местночтимый новомученик, местный расстрелянный батюшка – это бренд. Это не цинично, это нормально. Гордиться своими святыми не зазорно. Именно поэтому для меня было важно, чтобы у моего прихода появился свой святой. Важно и потому, что Вершинский был единственным, чья судьба известна от и до. Священник Полозов – последний в Михайловском, у которого не менее трагичная биография, потерян и не найден…
Хоть мученический путь отца Александра не связан с Михайловским, где он начинал свою священническую деятельность, однако даже тот короткий период, когда он был здесь, по праву делает его сегодня местночтимым святым прихода. Единственным таким святым.
Клировые ведомости показывают, что после ухода прежнего священника Фёдора Протопопова от должности в 1900 году его место занимает молодой священник Александр Вершинский (с 6 февраля). И, как мы видим в документах, совсем ненадолго. В декабре 1901 года умирает тесть Вершинского – священник Ильинской церкви Торжка Михаил Никольский, и спустя неделю Вершинский из Михайловского переведен на его место. В 1902 году в Михайловском уже служит отец Михаил Полозов.
О. Михаил Никольский (тесть Вершинского)Вершинский промелькнул в Михайловском быстро. В общей биографии этого человека служба в Михайловском занимает две строчки, вторая из которых говорит о том, что «с 20 августа по 15 декабря 1901 года отец Александр состоял законоучителем в Яковлевской земской школе Тверского уезда». И все. Казалось бы относительно обычного священника эти строки не более чем информация к сведению.
Родился Александр Вершинский 6 марта 1873 года в селе Кунганово Старицкого уезда Тверской губернии (ныне Торжокский район Тверской области) в семье диакона Андрея Вершинского.
Долгие и самые плодотворные годы служения связаны у Вершинского с новоторжской землей.
Будучи клириком Ильинской церкви Торжка, в 1922 году Вершинского возводят в сан протоиерея, спустя год отец Александр был назначен благочинным I округа Тверского уезда, в этом же году – благочинным Борисоглебского монастыря в г. Торжке. В 1924 году награжден палицей, в 1925 году, к 25-летию служения, золотым наперсным крестом с украшениями. В Ильинской церкви г. Торжка Вершинский прослужил до ее закрытия в 1927 году, после чего архиепископом Фаддеем ильинская община переведена в городской Спасо-Преображенский собор, а Вершинский назначен его настоятелем. В 1931 г. собор закрывают власти, священника переводят в Николопустынскую церковь. В 1937 году храм захватывают обновленцы, и отец Александр остается без места.
Никольский храм в Торжке (не сохранился) рядом с Дальней Троицей«Будучи хорошо известен священноначалию, он был приглашен в марте 1937 года в Смоленский храм в поселке Ивантеевке Пушкинского района Московской области, где прослужил до дня своего ареста».
В Ивантеевке отец Александр прослужил с марта по ноябрь 1937 года. 21 ноября его арестовали. Причиной для ареста стало донесение сотрудника местной школы. Причинно-следственные связи в этих делах очень неоднозначны, поэтому постараемся не ставить оценок никому, кто сыграл свою роль в судьбе Вершинского. Исследователь дел новомучеников игумен Дамаскин, основываясь на архивном деле, описывает, что в местную школу был вызван дьякон церкви в Ивантеевке Александр Якиманский. Якобы его слова легли в основу донесения. Но прежде чем цитировать это донесение, нужно понимать, что в этой школе учились дети Якиманского – раз, контекст ответов Якиманского неизвестен и может не совпадать с контекстом донесения – два.
«Священник церкви в поселке Ивантеевка Александр Андреевич Вершинский говорит проповеди по праздничным дням. Эти проповеди носят монархический характер. Он неоднократно был предупреждаем гражданином Якиманским и священником Успенским, чтобы не говорил проповеди, но Вершинский не обращает внимание на предупреждения и продолжает говорить проповеди».
Вершинский с супругой«У нас возникает мысль – с какой целью он, Вершинский, сюда прибыл, когда он в городе Торжке был благочинным, пользовался авторитетом, имел двухэтажный собственный дом», – говорит Якиманский. Например, он говорил проповеди на Воздвижение относительно Креста Господня, на Рождество Богородицы, где говорил о библейской истории царя Давида, царя Константина (Византийская империя). Перед Пасхой говорил проповедь о распятии Иисуса Христа, Который был распят властями. Устраивает торжества, которые раньше не устраивались в церкви, – например, на третий день Успения организовал вынос плащаницы и погребение Божией Матери и ход по церкви. Есть подозрение, думает диакон Якиманский, что священник Вершинский состоит в какой-то партии».
Действительно ли такая странная мысль могла принадлежать диакону? Якиманский на допросе в НКВД 10 ноября говорит, если верить протоколу, следующее: «Я знаю, что Вершинский пользуется большим авторитетом. Я предполагаю, что он завоевал себе авторитет среди женщин своими проповедями, которые он часто произносил в церкви; если говорить о его церковной службе, то служит он неважно. Поначалу, когда Вершинский только приехал в Ивантеевку, он в церкви говорил проповеди чисто религиозные. Впоследствии он стал в своих проповедях протаскивать монархические идеи, при этом восхвалял бывший царский род и отдельных царей. Во все бывшие религиозные праздники, имевшие свое значение в Церкви в дореволюционное время, Вершинский устраивает торжественное богослужение, и в некоторые такие праздники он говорит проповеди, в которых протаскивает свои монархические идеи; так, в частности, в один из праздников весной 1937 года восхвалял отдельных царей, как-то: царя Давида и других. Осенью 1937 года в своей проповеди говорил о царе Константине и его деятельности, при этом старался преподнести слушателям все в лучших красках. Весной 1937 года в одной из проповедей Вершинский, связывая свою проповедь с ожившей после зимы природой, говорил: “Природа расцвела… мы должны искать лучшей жизни, раньше жизнь была лучше”».
Семья ВершинскогоАрестовали отца Александра 21 ноября 1937 года, а через день ещё двух человек: председателя церковного совета Павла Кузовкова и члена совета Николая Копнинского. Их поместили в московскую Таганскую тюрьму. Связь между ними троими Якиманский объяснил позднее тем, что «находясь во главе церковного совета, совместно решали все вопросы, касающиеся церкви, и вообще у них были личные дружественные отношения». Далее Якиманский заявляет об антисоветских настроениях арестованных, а лидером этой антисоветской группы называет Вершинского. Стандартный механизм того времени. Свои показания в пользу этой версии привел и священник Смоленского храма в Ивантеевке Николай Успенский на допросе.
Когда пришло время допроса Вершинского, он отрицал обвинение в проведении контрреволюционной агитации, объяснял, что не имеет контрреволюционных взглядов и ничего против Советской власти не говорил. Ни Кузовков, ни Копнинский не признали обвинений в контрреволюции.
Сегодня мы знаем, что это непризнание не играло роли. Следствия как такового не было, никто не проверял, врут ли доносчики или говорят правду. Каждый делал свое дело. Работала система.
1 декабря 1937 года Тройка НКВД приговорила Вершинского и Кузовкова к высшей мере – расстрелу. Спустя неделю, 8 декабря приговор привели в исполнение, и тела Вершинского с Кузовковым пропали в безвестной могиле на Бутовском полигоне. Николай Копнинский был приговорен к восьми годам исправительных лагерей и умер в Мариинском лагере в Кемеровской области 15 марта 1938 года.
Фото из следственного дела 1937 годаДоносчики доводили до органов НКВД интересные слова, которые Вершинский якобы произносил, что Советская власть душит священнослужителей и за каждое оплошное слово дает им по пять лет. Эти слова тоже вменялись в вину. Мы не знаем, что говорил Вершинский, что думал и как относился к Советской власти, хотя можем о чем-то догадываться, но в те годы оплошные слова для священников чаще всего заканчивались именно безвестной могилой, а не пятью годами тюрьмы или лагерей. Вершинский, как и любой другой на его месте, имел право относиться к действующему режиму как ему хотелось, думать об этом и говорить эти мысли. Он, наверное, считал это справедливым, но была ли справедливой реакция государства на такие слова, ответило время. Не была.
Архиерейский собор 2000 года определил включить в числе прочих в состав Собора новомучеников и исповедников Российских XX века Александра Вершинского и Павла Кузовкова. Чтобы в 21-м веке стать святыми, протоиерею Александру и простому мужику Павлу нужно было умереть за свои слова и мысли без суда и следствия.
Икона священомученика Александра ВершинскогоПамять об этих святых чтят сегодня в Ивантеевке. В числе многочисленных новомучеников, которые засыпаны на полигоне под Москвой, чтят их и в Бутово, здесь же можно увидеть икону, на которой изображены вместе Вершинский и Кузовков. Нет на ней Копнинского, хотя мог бы быть, как исповедник.
В течение уже многих лет, как была обнаружена связь Вершинского с приходом в Михайловском, чтят его и здесь. Каждый год 8 декабря в Михайловском служится литургия в память об отце Александре, который прошел по истории прихода почти незамеченным вначале, но стал таким значимым сегодня.
***
Я никогда не был на Бутовском полигоне. Знаю, что сегодня там сложно прочувствовать зримо атмосферу смерти и представить, что в буквальном смысле ходишь по людям, которые проросли травой. Еще сложнее понять и почувствовать связь человека и места, когда человека уже нет, а места изменились до неузнаваемости. Но в этом, наверное, и заключается исторический парадокс, справедливость времени, которые позволяют представить произошедшее, исходя из собственных знаний и ощущений. И каково внукам этих людей знать, что теперь их деды святые, видеть их на иконах и главное – молиться им. Невероятно сложно и необычайно прекрасно.
Когда Вершинский уехал из Михайловского в Торжок, сюда назначили отца Михаила Полозова, которого дети-комсомольцы буквально вынудили снять с себя сан и ликовали, когда это произошло в 1929 году. Пройдя через лагеря, Полозов вернулся в Михайловское в пустой дом – все поразъехались, да и дом был уже чужой. Сгинул Полозов в мельнице времени – ни фотографии, ни родных. Что с ним стало – неизвестно. Вот почему-то в особенно сентиментальные моменты и дни, такие, как сегодня, хочется думать, что где-то в высоком небе эти два священника могут встретиться на каких-то своих условиях, даже если славословия адресованы только одному, а второму – лишь имя в записке. В конце концов, вся наша жизнь начинается только с имени, с двух строчек в документе… Но точно знаю, что ни святой, ни расстрига не заслуживают забвения ни на земле, ни в вечности.
