Что мы ценим в опыте новомучеников

У Дня памяти новомучеников и исповедников Русской церкви есть особенность: он был объявлен пророчески 18 апреля 1918 года определением Поместного собора: «Установить по всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января (7 февраля)… всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников». Бесчисленный сонм мучеников и исповедников XX века был как будто вызван к подвигу этим поминовением. 

Митрополит Владимир (Богоявленский). Фото: berluki.ru

25 января по старому стилю (7 февраля по новому) 1918 года – день мученической кончины митрополита Киевского Владимира (Богоявленского). Митрополит Владимир был не первым, убитым новой властью: до него от большевистских пуль погибли священники Иоанн Кочуров в Царском Селе и Пётр Скипетров в Петрограде. Но это было лишь начало. За советское семидесятилетие большевики истребили тысячи и тысячи верующих. Если в 1918 году на Соборе список новомучеников состоял из 17 имён, то теперь только в святцы вошло более 1 700 имён новых святых. Сколько ещё безвестно пострадавших и погибших за веру в нашей церкви – известно лишь Небесам. Кого-то из них уже некому вспомнить. Других – и таких немало – почитают, не дожидаясь канонизации, некоторым даже сложили тропари, кондаки и величания – как, например, основателю братств епископу Макарию (Опоцкому).

Загоняете нас в Царство Небесное

В советские годы этот день поминовения христиан, гонимых и замученных советской властью, конечно, не отмечался в Русской церкви, и лишь 25 марта 1991 года Синод РПЦ смог принять определение «О возобновлении поминовения исповедников и мучеников, пострадавших за веру Христову, установленного Поместным собором». С тех пор отношение верующих к этому февральскому празднику, на мой взгляд, один из принципиальных индикаторов того, насколько вера человека или общины живая и связанная с подлинной русской православной традицией. 

Во-первых, потому, что по вниманию к этим людям, новомученикам и исповедникам, видно, насколько нас интересует, тревожит, вдохновляет то, что происходило с самой верой и церковью, которая, сохраняя свою связь с верой апостолов и святых отцов, всегда обновляется. Волнует ли нас на глубине жизнь, откровения, чувства наших ближайших предшественников в церкви, считаем ли мы себя их преемниками, наследниками, дорогими и близкими соотечественниками, наконец.

А во-вторых, всегда значимо, что из наследия, опыта, чаяний новомучеников и исповедников мы признаём своим и выбираем в первую очередь. Там ведь чего только не найдёшь в их жизни, служении, письмах, протоколах допросов, страданиях, смерти. От нас – тех, кто сейчас в церкви, – зависит, окажется ли их опыт востребованным и какой именно. Будем ли мы их чтить лишь устами или станем продолжателями того, что было ими открыто, накоплено, обдумано?

Заседание Поместного собора Русской православной церкви. Фото: Wikipedia

Даже простая жалость к их судьбе – это уже немало, это уже может быть святая связь, которая нас роднит, как это видно из жизни отдельных новомучеников. Вспомним Татьяну Гримблит: она этим и жила, и вдохновлялась. Едва окончив в 1920 году Мариинскую гимназию в Томске, семнадцатилетней девушкой Татьяна решила посвятить свою жизнь помощи гонимым. И так и поступила: устроилась в детскую колонию, а зарплату тратила на помощь заключённым в тюрьме. Много помогала сидящим за веру, четырежды была арестована, а пятый арест – в 1937 году – закончился приговором к высшей мере за «антисоветскую агитацию, помощь заключённым, религиозные разговоры» и расстрелом на Бутовском полигоне.

Новомученица Татьяна Гримблит. Фото: histor-ipt-kt.org

Часто в проповедях мы слышим о несгибаемости новомучеников перед мучителями-безбожниками, о героизме их жизни и бесстрашии перед смертью в уповании на Христа и вечную жизнь. Таких было немало. Не бывает настоящей веры без верности. Но мне вспоминается уральский протодиакон Николай Тохтуев – священномученик, который дважды подписывал документ о сотрудничестве с НКВД, однако нашёл в себе силы отказаться и от своих показаний, и от сотрудничества, ушедший на расстрел, оставив восемь детей и жену.

Протодиакон Николай Тохтуев. Фото: из личного архива В.Н. Тохтуевой

«Так я хочу очиститься страданиями, которые будут от вас возложены на меня, и я их приму с любовью, потому что я знаю, что заслужил их, – писал протодиакон Николай следователю. – Вы нас считаете врагами, что мы веруем в Бога, а мы считаем вас врагами за то, что вы не верите в Бога, но, если рассмотреть глубже и по-христиански, то вы нам не враги, а спасители наши, вы загоняете нас в Царство Небесное, а мы этого понять не хотим, мы как упорные быки увильнуть хотим от страданий, ведь Бог же дал нам такую власть, чтобы она очищала, и ведь мы, как говорится, заелись пузом».

Подонков я там не встречал

Для меня величайшим даром новомучеников, тем, без чего современная церковь вряд ли сможет восстать, является стяжание мирного человеколюбивого братского духа. Это не примиренчество, не толерантность, понятая как умение принять без скандала дурное вместе с хорошим и отказ осудить безобразное и злое, а именно мир, восстающий на зло и нечистоту, но не отказывающийся от злых и нечистых людей в церкви и за её пределами.

Однажды на конференции Преображенского братства исповедник веры отец Павел Адельгейм, сидевший в самой жёсткой зоне для опасных преступников, где его сделали калекой, на вопрос, каково ему было там жить с подонками, ответил: «А знаете, я подонков там не встречал». Как-то в поезде отец Павел оказался в одном купе с начальником той самой злосчастной зоны и поздоровался с ним, а бывший начальник отвернулся лицом к стене и так пролежал всю дорогу, пока не вышел. «Думаю, такое было тогда его покаяние, ему неудобно было смотреть мне и моей семье в глаза», – заключил свой рассказ отец Павел.

Отец Павел Адельгейм на конференции "Равнина русская", 2013 год. Фото: Евгений Фоминых

Правда в этой жизни никогда не была равна достоверной информации – дважды два четыре это ещё не правда. Но то, что в недостоверной информации человеческой и Божьей правды может быть больше, чем в достоверной, многим христианам открылось через тяжелейшие события того времени. На очной ставке новомученицы Екатерины Арской из Александро-Невского братства Петрограда и епископа Гавриила (Воеводина) следователь называл имена людей, с которыми епископ Гавриил и Екатерина ходили в один храм. Екатерина сказала следователю, что не знает ни одного из упомянутых людей. Епископ Гавриил удивился: «Екатерина Андреевна, как же можно не знать, мы же вместе ходили в один храм много лет». «Владыка, я никого не знаю, никого никогда не видела и не могу ничего подписать», – сказала мученица Екатерина Арская, после чего владыка Гавриил отрёкся от всех своих признательных показаний. 17 декабря 1937 года оба они были расстреляны.

Всё новое

При внимательном взгляде на опыт исповедников веры XX века видишь, что практически все сферы церковной жизни подверглись испытанию и обновлению.

Богослужение часто стало проходить тайно по ночам. Вот как вспоминал о ночных литургиях священноисповедника архимандрита Севастиана Карагандинского отец Павел Адельгейм: «От этих собраний шёл аромат раннего христианства, там в четырнадцать лет я понял, что хочу быть священником». Иногда молитвы возглавляли не только не клирики, но и женщины – больше было некому. Храмом могла стать московская квартира, деревенская изба и даже баня. Я сам был в такой бане, переделанной в пятидесятые годы под храм в посёлке Берёзовском под Екатеринбургом. Конечно, там не было ни царских врат, ни алтарной преграды, а престолом служил обычный стол. Там, за этим храмом на огороде, у алтаря был похоронен и священник, подпольно служивший здесь в советские годы, – отец Александр Шабельник, бывший епархиальный миссионер Харбинской епархии Дальневосточной церкви (РПЦЗ).

Есть легендарные воспоминания о ежедневной – точнее, еженощной – Евхаристии, которую ученик священномученика Павлина (Крошечкина) архимандрит Таврион (Батозский) служил на своей груди вместо престола, лёжа на лагерных нарах. Вино заменяли вода или клюквенный сок, хлеб – простой сухарь. Как нам отнестись к такой Евхаристии? Должно ли это как-то повлиять на то, как мы сегодня служим литургию в наших храмах?

Опыт передачи веры и традиции также обновился существенно. Старцев было не сыскать, а те,что оставались, говорили, как святой праведный отец Алексей Мечёв: «Не ищите старцев». Исповедник веры архимандрит Сергий (Савельев) считал, что каждый верующий должен жить не для себя, а становиться пастырем для тех, кто новичок в вере. «Теперь каждый должен быть пастырем», – говорил он. То есть пастырь – это не чин, не звание, а ответственность за другого. Разве не это требуется и сейчас, чтобы открывались искусные в вере, могущие её передавать и поддерживать в других?

О новом горчичном зерне

Протоиерей Сергий Мечёв и маросейская община во дворе храма святителя Николая в Клённиках. Фото: psmb.ru

Ну и самое важное как для человека, так и для Церкви, что и для самих новомучеников было сокровищем, которое доверяли не всякому верующему, – умение вместе жить и служить Богу, братство. Да, конечно, все верующие церковные люди имели особое родство в стране, захваченной агрессивными силами, даже не атеистическими, а антитеистическими, как говорил Бердяев, то есть богоборческими, а не просто не признающими Бога. Но под сокровищем я подразумеваю конкретные общины и братства, обильно народившиеся в Русской церкви в первой четверти XX века. Как писал об этом священномученик архиепископ Иннокентий (Тихонов), один из основателей Александро-Невского братства, братство «есть жизнь Церкви в Церкви, Которая не есть какое-то внешнее учреждение, но – напротив – семья наша, истинное единение наше во Христе». Кроме Александро-Невского братства, в самые суровые годы неизменно поддерживали друг друга духовно и материально братья и сёстры Крестовоздвиженского братства, созданного Николаем Неплюевым, братства Макария (Опоцкого) в Великом Новгороде и Череповце, мечёвских общин Москвы и киевских общин священномученика Анатолия Жураковского. 

Архиепископ Иннокентий (Тихонов). Фото: guriyegorov.ru

Сами слова «братство» и «община» почти перестают звучать среди верующих в те годы – для них находят эвфемизмы: родные, родная жизнь, семья, чтобы у чекистов не было повода искать контрреволюционные организации. Всё труднее собираться вместе, многие отбывают заключения и ссылки по разным уголкам страны. Но посеянные семена купножительства продолжают плодоносить всё советское время. 

Братский опыт, упомянутая родная жизнь – кажется, меньшее их всех семян, посеянных бесчисленными новыми мучениками и исповедниками. Но, подобно евангельской горчице, именно оно способно стать тем деревом, в ветвях которого могут быть свиты гнёзда возрождённой Русской церкви.