– Есть мнение, что в предыдущие эпохи в периоды эпидемий, войн и прочих бедствий люди устремлялись в храмы, и в Церкви всегда становилось больше людей. Похоже, что сейчас это правило не сработало. И людей всё равно меньше. Как в этом плане обстоят дела на вашем приходе?
– Конкретно у нас – я бы не сказал, что людей меньше. У нас не было людей только в самый строгий карантин, когда мы служили без прихожан. Сейчас посещаемость, мне кажется, восстановилась. Не хочу хвастать, но у нас ковид только подстегнул развитие прихода. У нас сейчас очень хорошо поставлена трансляция богослужений, проводятся разные онлайн-встречи, концерты. Сайт собора, соцсети – всё это, конечно, помогает нам. Другое дело, что в целом в обществе запрос на церковь снизился. Потому что появилось много других мест, где человек может получить помощь – психологическую, социальную и прочую. Есть социальные сети, психологи, коучи, разные общественные организации... Церковь – далеко не единственное место, где человек может, что называется, излить душу. Мы живём в так называемом секулярном обществе, и поэтому то, что происходит, – естественно.
– Как бы Вы описали психологическое состояние людей, впервые, может быть, приходящих сегодня к вам в храм?
– Люди, конечно, очень страдают. Время сейчас очень скорбное и тяжёлое. Многим сейчас очень тяжко на душе. Некоторые говорят, что просто не могут больше выносить весь этот информационный фон, не могут смотреть новости. У многих родственники в Украине. Я их прекрасно понимаю, у меня тоже...
Храм священномученика Ермогена в Гольяново. Фото: Авилов Александр / АГН "Москва"– А что переживает молодёжь? Недавно у вас была приходская встреча «Как оставаться христианином в меняющемся мире». Как она прошла?
– У нас регулярно проходят встречи для молодёжи. Но я заметил, что на этой встрече народу было сильно больше, чем обычно. Пришло, наверное, человек пятьдесят. В начале встречи наша прихожанка, которая была ведущей, попросила каждого из ребят ответить на три вопроса: как тебя зовут, чем ты занимаешься и одним словом описать, какое у тебя сейчас душевное состояние. И вот многие молодые люди говорили: «Я в замешательстве», «Я в растерянности», «Я в беспокойстве».
– Что вы им посоветовали?
– Я говорил, что нужно сохранить мир хотя бы вот в этом их кругу, между собой. Что мы не в силах изменить то, что мы не в силах изменить. И пожелал им мыслить самостоятельно. Правда, я понимаю, что для того, чтобы мыслить самостоятельно и делать правдоподобные выводы, надо обладать полнотой информации, – а этого у нас, к сожалению, сейчас нет...
– Правда ли, что с начала «военной операции» стало больше конфликтов на приходах, что даже семьи распадаются из-за разногласий по политическим мотивам?
– Я не слышал, чтобы семьи распадались на почве последних политических событий. По крайней мере я не имею таких сведений о своём окружении. Скорее, это всё имело место в связи с ковидом и изоляцией. Потому что жизнь в изоляции и в самом деле не всем семьям оказалась по силам. Другое дело, что сейчас, действительно, много стало конфликтов между друзьями и родственниками. У многих ведь есть близкие в Украине. И понятно, что нынешняя ситуация для всех – большое испытание. Потому что люди звонят, например, с Украины и сообщают, что их бомбят и обстреливают, а отсюда им говорят: мы вам не верим. Как тут сохранять мирные отношения? Поэтому, мне кажется, сейчас особенно востребованы любые усилия людей, направленные на мир. Я имею в виду не международные отношения, а отношения между родственниками. И я советую людям, которые не могут избежать ссор при обсуждении политики, хотя бы просто не разговаривать друг с другом на эту тему. Чтобы сохранить мирное расположение друг к другу при всех разногласиях.
– По Вашим ощущениям, верно ли, что РПЦ – на грани раскола? Что набирает силу движение «непоминающих» патриарха Кирилла?
– Есть важный нюанс. Из тех священнослужителей, кто служит в России, никто, насколько я знаю, не отказался поминать патриарха. По крайней мере я не слышал такого. В Украине – да, это всё известно. Движение «непоминающих» в России я не могу себе представить. По-моему, это невозможно. Другое дело, конечно, что среди священников есть люди, которые в целом не приемлют происходящее в церкви и в обществе сегодня. Очевидно, что это меньшинство и оно не является сколь-нибудь организованным. Про себя скажу, что многое в их критике мне созвучно.
Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Фото: Ведяшкин Сергей / АГН "Москва" – Насколько едино это меньшинство в своих мнениях?
– Наверное, оно едино в главном: оно считает военные действия трагедией, тогда как большинство явно приветствует «военную операцию». Но в остальном, конечно, есть полутона.
– Можно ли считать, что выразителем позиции этого меньшинства является, например, публицист Сергей Чапнин?
– С одной стороны, во многих вопросах – да, можно так сказать. С другой стороны, лично я расхожусь с Чапниным в общей оценке происходящего. То, что у него и его единомышленников вызывает оптимизм, у меня вызывает пессимизм. Я остаюсь при мнении, что ничего в Русской церкви невозможно изменить. Так было, так есть и так будет. Чапнин, на мой взгляд, слишком большой оптимист. Или, скажу сильнее, в его оценке перспектив, на мой взгляд, есть определённый отрыв от реальности. Здесь всё равно будет Русская церковь, как бы она ни называлась или оформлялась, со всеми её особенностями.
– Вы сказали о наличии «полутонов» в позициях священников. В чём это выражается?
– В том, что, с одной стороны, есть разделение в плане отношения к «военной операции». А с другой, есть разделение в плане готовности к диалогу с оппонентами. И с той, и с другой стороны баррикад есть некоторое количество людей, способных слушать оппонента. Людей, не реагирующих на провокации. Людей, согласных на то, чтобы в мире были инакомыслящие. Лично мне хочется быть именно на этой, «третьей» позиции. Конечно, каждый непроизвольно внутренне присоединяется к одному из двух флангов – потому что мириться с какими-то вещами ему душа не позволяет. Конечно, мы все в плену недостатка информации. Конечно, ведётся очень жёсткая пропаганда с обеих сторон. Но и в этих условиях нужно сохранять мирный настрой в отношении ближнего.
– По Вашим наблюдениям, стали ли церковные люди более политизированными, более радикальными в своих высказываниях за прошедшие три недели?
– Здесь сложно судить. Если говорить о клириках, то у них сейчас ещё больше возросла мера ответственности за все свои высказывания. Поэтому многие стараются вообще поменьше говорить. Потому что есть дилемма: с одной стороны, есть ты со своими политическими взглядами, с другой стороны – приход и люди, которые от тебя зависят. Если говорить обо мне, то я всю жизнь живу с этой дилеммой. Она меня напрягает, но я понимаю, что от неё никуда не деться. Кстати, на днях, например, я впервые за все свои тридцать с лишним лет священнического служения услышал живой отклик на свою воскресную проповедь – потому что она касалась текущей ситуации. То есть, конечно, бывало, что после удачной проповеди два-три человека подойдут и скажут: «Ой, как замечательно Вы сегодня сказали, спасибо». И на этом всё. А тут просто уникальный случай: очень много людей после службы подходили и благодарили. При этом были два человека, которые высказали мне своё недоумение.
– А что именно было сказано?
– В частности, один молодой человек рассказал, что он сам бежал из Киева, от преследований «нацистов», и поэтому удивлён, что я в своей проповеди указал только на одну пострадавшую сторону. Для меня эти слова оказались очень важными. Потому что этот парень не высказывал мне никаких претензий – он просто поделился своей выстраданной правдой. После этого случая я подумал, что нужно быть ещё более аккуратным в высказываниях и нельзя явно склоняться к какой-то одной стороне. Нужно слышать другого.
– Большой резонанс в обществе имели слова предстоятеля УПЦ митрополита Онуфрия о том, что нынешние военные действия – это повторение греха Каина против своего брата Авеля. Вы с этим согласны?
– В речи митрополита Онуфрия мне прежде всего понравились мысль о том, что церковь должна быть со своим народом.
Митрополит Онуфрий. Фото: Українська Православна Церква– Но Каин и Авель – это странное сравнение. Нет ли здесь дополнительного стравливания русских с украинцами?
– Думаю, здесь речь надо вести не о народах, а о государствах. Но согласен, что это сравнение не самое удачное. Эмоционально оно безусловно звучит оправданным из уст архипастыря, который находится в пекле событий, где гибнут люди. Судить же, находясь тут, в уюте, применяя те же эмоционально окрашенные, но небезупречные с точки зрения смысла сравнения, очень рискованно и даже невозможно. Сейчас мне гораздо яснее видна неоднозначность или – точнее – однобокость этого сравнения.
– Так называемое «Антивоенное письмо священников» – почему Вы его не подписали?
– Я вообще не люблю жанр коллективных писем. Но дело даже не в этом. Я, конечно, читал его и думал, подписывать или нет. Этот текст звучит очень проникновенно и душераздирающе. И надо отдать должное, нужно было определённое гражданское мужество, чтобы его подписать. Но если отбросить эмоции, некоторые формулировки в этом письме мне показались недодуманными.
– В этом тексте есть слова о том, что все военнослужащие РФ, «отдающие смертоносные приказы» (не вполне понятно, кто тут считается: все, кто старше ефрейтора?), если они православные, будут «причащаться в муку вечную», – насколько они обоснованны?
– С Вашим сомнением насчёт приведённой фразы я соглашусь. Клирикам свойственно иногда перегибать палку и грозить анафемами, тем самым «превышая свои полномочия».
– Как Вы смотрите на будущее нашей страны и Церкви?
– Я не вчера родился. Я стараюсь относиться к происходящему как к явлению природы. Ну вот мы живём в северных краях, у нас суровый климат и солнца гораздо меньше, чем, например, в Италии. И есть естественная смена времён года. Сейчас наступает зима. Поэтому одевайтесь потеплее, надевайте шарф. Это наша родина, нам здесь жить. Здесь такой народ, такая культура и такая ментальность. Иногда приходится применять эзопов язык. Наверное, в такие эпохи, как сейчас, – больше и чаще, чем обычно. Что ж, будем учиться – точнее, вспоминать забытые навыки. Ничего с этим не поделаешь, это нужно принять.
