– Как выглядела церковная община на Руси в первые столетия после принятия христианства, была ли это та самая покаяльная семья, о которой писал профессор Сергей Смирнов в своей книге «Древнерусский духовник»?
– Принято считать, что в Древней Руси не было прихода как территориально организованной единицы христианской жизни, а была «покаяльная семья», объединённая вокруг покаяльного отца. Лишь потом, в Московском царстве в конце XV века, возникают приходы как конформистские структуры, навязанные властью. Это и правда, и неправда.
Прежде всего термин «покаяльная семья» не средневековый. Его появлению в начале ХХ века мы обязаны Сергею Ивановичу Смирнову, профессору Московской духовной академии, доктору церковной истории, которому, как и многим церковным интеллигентам того времени, была свойственна идеализация Древней Руси на фоне неприятия синодальной бюрократии Российской империи.
Смирнов обратил внимание на слова архиепископа Нифонта, который в середине XII века в ответ на одно из вопрошаний новгородских клириков о том, можно ли человека отправить на исповедь к другому священнику, написал, что «покаяние вольно есть». Считается, что, согласно этому принципу, мирянин свободно, «вольно» может выбирать себе духовником любого священника. Вокруг таких духовников собирались люди, которых Сергей Иванович Смирнов назвал «покаяльной семьёй». Для историка это была община людей, исповедующих одни ценности. Её границы редко совпадали с церковно-административной единицей, которую сейчас мы называем приходом. В то же время такая семья могла совпадать и с обычной семьёй, что давало дополнительную прочность связям между духовными чадами.
Однако из ответа архиепископа этого не следует. Владыка лишь позволяет священнику отправить исповедующегося к иному клирику, если сам чувствует недостаток духовного опыта. Средневековый новгородец мог пойти на исповедь к другому священнику, но это не значит, что он мог «выбрать себе духовника» в современном значении такой возможности. К тому же пойти на исповедь к другому священнику можно было лишь в городе, где было несколько храмов, несколько священников. Но куда мог пойти крестьянин на Русском Севере, если церкви отстояли друг от друга на сотни километров?
Стоит вспомнить, что средневековье было одновременно эпохой свободы и несвободы. Человек средневековья зависел от социальных условностей своей жизни в гораздо большей степени, чем мы сегодня. Он был связан прочными узами со своей общиной, городской или сельской, которая, по сути дела, и являлась приходом, даже если сам термин «приход» в то время не употреблялся.
Однако мы можем наблюдать особый феномен той эпохи – высокую мобильность населения, которая позволяла людям перемещаться по Руси и, соответственно, исповедоваться у разных духовников.
Фреска В. М. Васнецова «Крещение Руси». Фото: Владимирский собор в КиевеОбратимся к археологии. Раскопки в Новгороде, прежде всего на Торговой стороне, выявили городские дворы небольших размеров, где буквально каждые 15–20 лет происходила смена хозяев. Менялись жители, менялось их ремесло, следы которого сегодня изучают археологи. Это соответствовало, по-видимому, той «круговерти» князей династии Рюриковичей, которые постоянно перемещались между разными землями Восточной Европы. Вместе с ними могло пускаться в путь и зависимое от них население, которое князья поселяли на подведомственных им городских дворах.
Впрочем, могли быть и другие причины. Прочтём берестяную грамоту № 424, найденную во время археологических исследований в Новгороде на Ильинском раскопе в слоях первой четверти XII века. Некто Георгий, то ли из Киева, то ли из Смоленска, пишет в Новгород отцу и матери. Приведём его письмо в переводе: «Продайте двор и идите сюда, в Смоленск или Киев: дёшев здесь хлеб». В то время можно было всё бросить, продать и отправиться искать своё счастье в другом месте. Это неизбежно сопровождалось и сменой церкви, в которой люди молились, и сменой священника, которому исповедовались. Мобильность населения была, но я не вижу здесь «покаяльной семьи».
Более отчётливо следы «покаяльной семьи» просматриваются в эпоху позднего средневековья – в XV–XVII веках, хотя и в эту эпоху такого термина не существовало. В одном из рукописных сборников конца XV–XVI века указано количество духовных детей, рекомендуемое покаяльному отцу, – 15–20 человек. Особенно часто упоминания о покаяльном отце и покаяльных детях встречаются в письмах протопопа Аввакума. Эти отношения стоит рассматривать как несогласие с несправедливым изменением духовного мира, в котором он жил, как реакцию на создание приходской системы. За этим стоит протест против того, чтобы людям навязывали из Кремля, куда и к кому им идти исповедоваться.
Но я хотел бы заметить, что если существует покаяльный отец и у него есть покаяльные дочери и сыновья, то это ещё не значит, что существует покаяльная семья как община единомышленников, исповедующих кроме общей Чаши ещё и общие культурные, социальные, политические и исторические ценности.
Я хорошо помню, как в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века все пригороды Ленинграда-Петербурга съезжались на Серафимовское кладбище к протоиерею Василию Ермакову на исповедь и духовные советы. Он был для них духовным отцом, они были его духовными чадами. Была ли эта «семья» общиной единомышленников? Мой опыт говорит, что нет.
Вымышленный в начале XX века профессором Смирновым термин – это ностальгия по несуществующей Святой Руси, которая для него сопоставлялась с Московской Русью святых митрополита Макария и протопопа Аввакума. Мы не имеем права проецировать созданный историком образ покаяльной семьи на прошлое. Мы можем только вдохновиться им и попытаться оживить общинную жизнь в рамках современного прихода, на евхаристическую жизнь в котором мы обречены.
Если мы сегодня говорим о необходимости «покаяльной семьи» и общины как союзе единомышленников, в котором люди не только причащаются из одной Чаши, но могут сесть рядом и откровенно поговорить друг с другом (покойный патриарх Алексий (Ридигер) называл такое общение «литургия после Литургии»), то не надо апеллировать к древнерусской практике. Жизнь меняется, условия существования Церкви меняются. Не меняется только смысл этого существования: спасать людей, делать их цельными, возвращать человеку целостность. Если для этого нам нужна покаяльная семья или община единомышленников, то нужно её создавать.
– Если я правильно понял, человек мог искать себе духовника в других приходах и мог его сменить?
– Это было бы слишком условным и ограниченным взглядом на средневековье. Общая молитва, исповедь и причастие не создавали тогда прочных социальных связей. Скорее, было иначе: социальные связи создавали связи духовные.
Давайте ещё раз прочтём вместе, что пишет новгородский архиепископ. Для нашего удобства сделаем это в русском переводе. В тексте, который обычно датируется 1130–1156 годами, но скорее относится к началу 1150-х годов, священник Савва, который сомневается в своих пастырских возможностях и называет себя «грубым», спрашивает владыку Нифонта:
– Если кто-то приходит ко мне на исповедь, могу ли я его отправить к другому попу?
Нифонт отвечает ему:
– Если станешь его отсылать и не примешь его, то это твой грех. Он тебе хочет всё исповедать, доверяя тебе, а к иному не пойдёт или, устыдившись, не исповедует всего. Но если знаешь мудрого священника, то можешь с любовью послать исповедника к нему.
Нифонт Новгородский. Фото: Киево-Печерский монастырьИ вот тут-то и звучит знаменитая фраза «покаяние вольно есть». Прежде всего речь идёт об исповеди, а не о духовном наставничестве. Кому-то можно рассказать всё, а кому-то – нет, потому что стыдно. Исповедь у любого священника будет действенна. Кстати, владыка Нифонт обосновывает возможность пойти к другому священнику тем, что «всяк поп брат есть попу». Современные священники лишь грустно улыбнутся наивности средневекового архиерея...
Эта «вольность» была не столько свободой выбора, сколько следствием многообразия форм церковной и литургической жизни. Вполне в духе того времени. Она совпадала с другими «вольностями». Например, в следовании определённому богослужебному уставу. Моя самая любимая из новгородских берестяных грамот – грамота № 727. Она найдена на Троицком раскопе на усадьбе «И» в слоях начала XIII века. Усадьба, судя по всему, принадлежала располагавшемуся рядом ныне несуществующему Варваринскому монастырю. В грамоте содержится краткая запись пасхального чина на Фомину неделю. Но начальные стихи пасхальных псалмов в ней не совпадают ни с сегодняшней практикой, ни с практикой новгородского Софийского собора, который располагается в трёхстах метрах от усадьбы, ни с текстом Студийского устава, распространённого тогда на Руси. Это говорит о литургическом плюрализме: рядом могли существовать две общины, два храма, которые использовали разные уставы, разные богослужебные последования. В главном – единство, в неглавном – свобода, во всём – любовь. Это основополагающий принцип церковной жизни.
– Когда в русском православном обиходе появляется термин «приход» и какая реальность за ним стоит?
– Историки обратили внимание на то, что впервые термин «приход» появляется в грамоте рязанского князя Ивана Васильевича 1485 года: «А приходу Златоусту сребреники все, да пищальники». Некоторые исследователи считают, что это просто люди, которые приходят к своему покаяльному отцу, и здесь нет никакой территориальной подоплёки. На самом деле это неверно, потому что князь специально создаёт новую слободу – поселение для серебренников и пищальников (считается, что сребреники – крестьяне, которым господин давал в долг деньги с условием последующей уплаты с процентами – «серебро ростовое» – или работы за проценты – «серебро издельное», а пищальники – пехотинцы, вооружённые огнестрельным оружием – пищалями; однако это могли быть серебряных дел мастера и ремесленники-оружейники. – «Стол»). Эта слобода была прочной территориальной основой прихода. Подобная практика создания новых профессиональных поселений и приходов при них известна в Новгороде середины XVI века. Вслед за этими жёстко структурированными приходами становились и остальные городские и пригородные церкви, знавшие долгую историю средневековой свободы церковной жизни.
Таким образом, уже с конца XV века термин «приход» – это вполне определённое территориально-социальное, территориально-профессиональное образование, распространяющееся на все виды организации церковной общины, которые в XVII веке приобретают две основные формы. Это обычная сельская или посадская община и вотчинная церковь, где частное собственническое право на храм как материальную ценность проявилось со всей своей полнотой.
Переходя к событиям христианизации Восточной Европы в X–XI веках, или, как принято говорить, к Крещению Руси, необходимо сказать несколько слов о первичной церковной организации в Византии. Известно, что современное название прихода в европейских языках – parochia (лат.), parish (англ.) – восходит к греческому термину παροικία, ἐνορία, который местную локальную общину не обозначал. Он относился прежде всего к епископским владениям на окологородской территории – хоре (от греч. χώρα – место, область, земля. – «Стол»). Использовавшаяся гражданами античного полиса для занятия сельским хозяйством хора была структурной частью большинства античных полисов и могла включать большое церковное образование: епархию, митрополию и так далее.
Церковь Хора в Стамбуле. Фото: Gryffindor / WikipediaДля обозначения первичных общин не территории хоры существовали другие термины – οδός, περίοδος (путь, обход), – связанные с посещением подведомственной территории священником. Такой священник именовался περιοδευτής или visitator («обходчик») – пресвитер, объезжающий известную местность, совершающий здесь Евхаристию и исповедь и осуществляющий канонический надзор.
Первичные церковные единицы, зафиксированные ранним древнерусским текстом – уставом князя Ярослава о церковных судах – уже в XI–XII веках в точности соответствуют этой терминологии. Здесь говорится о приделе, переезде или уезде. Во всех трёх случаях это некая территория, ограниченная либо административно, либо возможностями её объезда со стороны священника, который посещает паству на определённой территории. Впоследствии именно термин «придел» – определённая ограниченная территория – будет основным для древнерусского канонического права вплоть до XV–XVI веков. Несмотря на это территориальное ограничение, миссионерская деятельность духовенства предполагала активное перемещение священников по территории Восточной Европы.
– То есть появление приходов – следствие централизации государства?
– Да, но здесь нужно понять одну вещь. Территориальная община в церкви существовала всегда, даже если она не называлась приходом, а приделом, переездом, уездом. Но придел, переезд, уезд возникал на естественных основах, на семейных и социальных связях, которые тогда были, в форме естественным образом сложившейся территориальной общины. А вот когда на обломках Древней Руси вырастает Московское царство, то происходит как в песне «Наутилуса Помпилиуса»: «Здесь суставы смяли, чтобы сделать колонны». То есть я, пищальник, работаю на рязанского князя, и вдруг приходит от этого князя какой-нибудь чинуша и говорит: «С завтрашнего дня ты в приходе Златоуста вместе с другими пищальниками». Реакция на такое понятна: «Я против».
Дискуссия начала XX века о том, каким быть российскому приходу, была мотивирована именно тем, что мы не хотим, чтобы синодальные и консисторские чиновники нам объясняли, «како надлежит спасатися и колиже». По-моему, у Станислава Лема есть забавный пассаж о том, что такое коммунизм. Если вы приходите к умывальнику, а там висит инструкция, как умывать руки, – это коммунизм.
– Были ли выборы священников в Древней Руси?
– Мы не имеем свидетельств о выборности духовенства в Древней Руси. Скорее это было назначение. Глава общины или князь говорит так: «Ты будешь священник». Иногда ставленник даже не освобождался от холопства, что следует из грамоты никейского патриарха Германа 1228 года к митрополиту Кириллу или деяний Владимирского собора 1274 года. Только с приходом Московского царства, быть может, как форма сопротивления государственному гнёту, прежде всего на Русском Севере (по крайней мере это зафиксировано в документах, описывающих быт Русского Севера), можно говорить о том, что община начинает влиять на поставление священников. Правда, тут возникает проблема, которую прекрасно описал архиепископ Новгородский Геннадий (Гонзов) в письме митрополиту Симону около 1503 года. В переводе это звучит так: «Я просил государя, чтобы велел устроить училища. Для чести своего государя и спасения общего напоминал я о том, и в том бы нам была лёгкость. Но вот приводят ко мне мужика (для возведения во священство), я приказываю дать ему Апостол, а он и читать не умеет, приказываю дать ему Псалтырь, а он по той еле бредёт. Я отказываю ему, а они кричат: “Возведи!”... Я приказываю учить ектеньи, а он слово не умеет сказать. Ты говоришь ему одно, а он другое. Приказываю учить азбуку. Они, поучась немного, просятся домой, не хотят учиться. От того-то на меня брань – по их нерадению не могу я ставить неуча. Земля такова, господин, не можем достать, чтоб умел грамоте».
Митрополит Московский Симон и архиепископ Новгородский Геннадий освящает церковь архистратига Михаила. Фото: фрагмент Лицевого летописного свода XVI векаТак архиепископ описывал ситуацию, в которой община приводит ему ставленника, а он не может его рукоположить в силу элементарной безграмотности. Вот такая печальная ситуация в Новгороде, жители которого постоянно переписывались между собой берестяными грамотами в предшествующие 500 лет. А что говорить про русскую деревню?
Стоит ли это связать с подчинением Новгорода Москве? Думаю, да. Но любопытно, что к этому времени развитие христианской общины в городе достигает определённого уровня, и это связано с развитием соборной системы. Так, в Новгороде в середине XIV века церковная организация оформляется в виде 7 соборов. Это число не имеет никакого отношения ни к 7 Вселенским соборам, ни к 7 церковным таинством. Количество новгородских соборов сложилось естественным образом на основе существовавшей тогда социальной структуры города. Во Пскове к середине XV века постепенно возникают 6 городских соборов. Основой этого соборного управления был общий церковный суд, распределение доходов между клириками и поочередное служение всех священников соборного округа в его главном храме, который тоже назывался собором.
Здесь бы я хотел предостеречь читателя от понимания соборности как какой-то элитарности, исключительности. Это понимание не было присуще ни византийской, ни древнерусской церкви. Соборная церковь – это общая, кафолическая/католическая церковь, открытая для всех. Универсальная церковь не в смысле универсума как вселенскости, а в смысле своей доступности. Такое соборное развитие и епархиальной, и общинной жизни, наверное, и сделало возможной выборность духовенства, зафиксированную для Русского Севера.
Не буду подробно останавливаться на выборности епископата. Скажу, что в Новгороде практиковалась выборность по жребию. Три кандидата тянули жребий, кто вытягивал – назначался «чернецом на сенях», то есть он не был епископом, но мог распоряжаться архиерейским хозяйством, после чего его отправляли на хиротонию-поставление к митрополиту.
Такова версия новгородских летописей. Однако акты канцелярии митрополита Феогноста 1320–1340-х годов однозначно свидетельствуют, что Новгород прислал ему всех трёх кандидатов. Он рассматривал все три кандидатуры и выбирал одну. В силу «неслучайной случайности» им оказался тот кандидат, который вытянул жребий в храме Святой Софии в Новгороде. Митрополит был вынужден считаться с мнением новгородской общины: политика, в том числе и церковная, есть «искусство возможного». К сожалению, у нас практически не сохранилось сведений, как проходили выборы епископов в других епархиях Киевской митрополии, но эти епархии точно так же были обязаны представить митрополиту трёх кандидатов.
– Кто становился священником в Древней Руси?
– Говорят, «каков поп, таков и приход». Для Древней Руси я бы сформулировал это иначе: «Каков приход, таков и поп». Священник был членом своей общины: городского квартала, сельского округа, княжеского двора и окружения князя. Он мог быть выходцем из этой общины или мог быть принят в неё.
Утверждения о принадлежности средневекового клира к своим общинам не голословны. В средневековом Новгороде археологические раскопки зафиксировали городские дворы, где проживало духовенство. Это Троицкий, Неревский, Дмитриевский, Ильинский раскопы. На чём основаны такие заключения? Прежде всего на берестяных грамотах, которые адресованы священникам. Логично предположить, что если берестяная грамота начинается со слов «Челобитье к попу», то скорее всего адресат – священник и проживал на этой самой усадьбе. Другой важный археологический критерий – более богатый набор предметов, связанных с религиозным культом, чем на соседних усадьбах. Среди этих предметов встречаются и совершенно уникальные вещи. Впрочем, это характерно и для современного духовенства и активных прихожан.
Берестяная грамота "Челобитье от Семена попу Ивану. Пересмотрел бы ты мое добро, чтобы моль не попортила — я тебе, своему господину, бью челом о коробке. А ключ я послал со Степаном. А помета — горностай". Фото: Новгородский государственный объединенный музей-заповедникОднако древнерусский священник практически неуловим с средневековых юридических текстах. Как его найти? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, что представляла собой Восточная Европа в X–XI веках, отказаться от стереотипов в истории. Прежде всего от стереотипа «Киевская Русь», который мы все хорошо знаем из учебников. Киевскую Русь как централизованное и унитарное государство «изобрёл» академик Борис Греков в 1930-х годах как средневековый аналог СССР.
Однако не все территории, искусственно включённые в Киевскую Русь, считали себя Русью. Так, в 1149 году архиепископ Нифонт был вызван в Киев к митрополиту, по поводу чего новгородский летописец записал: «Пошёл архиепископ новгородский Нифонт в Русь». То есть Новгород не Русь. Русь – Киев. 1142 год, киевские князья ссорятся с галицкими князьями и выступают в военный поход. Летописец скрупулезно фиксирует: «Того же лета ходила вся Руськая земля на Галич». Ни Галич, ни Новгород себя в качестве мужей русских не рассматривают. Русские мужи живут в Киеве, в Новгороде – мужи новгородские, в Галиче – мужи галицкие. Я вам открою тайну: никакой «Русской земли в широком смысле» как пространства от Белого моря до Чёрного и от Западного Буга до Волги не существовало. Русская земля – это только земля вокруг Киева. Только потом, во время борьбы за «киевское наследство» в XIII–XIV веках, Москва объявит себя «новой Русью», а в XV веке начнёт использовать этот исторический миф для вооружённой экспансии на юг и на запад.
Заглянем в «Правду Роськую», древнейший юридический памятник XI века, который пытается нормализовать социально-политические отношения в обществах и общинах Восточной Европы. Священника здесь не встретить. Всё общество состоит из трёх категорий. Это хорошо видно из текста первой статьи, которая заменяет кровную месть выплатой штрафа в 40 гривен за любого свободного человека : «Аще будет русин, любо гридин, любо купчина, любо ябедник, любо мечник, аще изъгой будет, любо словенин». Есть «русин», связанный с княжеской Русью. Он может быть гридином, купцом, ябетником, мечником. Есть «словенин», представитель славянской общины, большой патриархальной семьи. Есть «изъгой» – личность свободная, не закрепощённая в холопстве, но выбывшая из общины.
В отношении «русина» и «словенина» подчёркивается их юридическое равноправие, а «изъгой» оказывается под защитой княжеского права. Из этих трёх категорий – «русин», «словенин», «изъгой» – и складывались первоначальные христианские общины. Духовенство было неотъемлемой частью этих социальных групп. Священник прежде всего мог быть связан с княжеским населением и быть «русином» или «изъгоем» – либо принадлежать к славянской общине и быть «словенином». Мы хорошо знаем, что в окружении княгини Ольги был свой пресвитер, когда она путешествовала в Константинополь, что зафиксировано в сочинении Константина Багрянородного «О церемониях византийского двора». Свой священник был у князя Бориса в ночь убиения на реке Альте в 1015 году. Так же свой священник был у княжеского чиновника Яна Вышатича в 1071 году, когда он противостоял волхвам на Белом озере. Свой священник Иванко Леген был и у новгородской боярской дружины под водительством воеводы Ядрея, которая в 1193 году отправилась грабить Югру. Как известно, большинство захватчиков погибло.
– Каковы были отношения священника с князем, со светской властью?
– У князя было личное духовенство. Прочие священники также зависели от своих общин. Известно, что в 1136 году архиепископ Нифонт запретил князю Святославу брак, как мы можем догадываться, с дальней родственницей. Как святой Иоанн Предтеча, он говорил: «Не достоит ти её поять». Это не произвело никакого впечатления на князя, который венчался в Никольском соборе на Дворище «своими попы». В это время определённо существовало духовенство, которое больше зависело от князя, а не от епископа. Любопытно, что, казалось бы, архаичное право князя иметь духовенство в своём окружении полностью совпадало с тем, как византийский император относился к подведомственному ему духовенству и изымал его из юрисдикции Вселенского патриарха.
Только в середине XII века в Восточной Европе появляется канонический документ с очень сложной историей – «Правило о церковных людях», где говорится, что священник, попадья, дьякон, просфорница – они все должны подлежать суду и власти епископа. Но сказать, что после появления этого документа сразу произошли кардинальные изменения в положении духовенства – значит, неправильно оценить историческую перспективу. Мы уже знаем, что и в XIII веке в Восточной Европе были известны случаи поставления в священники без предварительного освобождения от социальной зависимости – холопства. На протяжении XII–XIV веков идёт серьёзная борьба за вывод духовенства из юрисдикции князя.
– Где жило духовенство в средневековом русском городе и селе?
– Академик Михаил Тихомиров в своё время, характеризуя христианизацию древнерусского города, писал: «Картина множества храмов, рядом с которыми располагались церковные слободки, населённые попами, дьяконами, просвирниками, нищими, становится типичной для древнерусских городов». Если подобное когда-то и стало типичным, то это произошло в позднем средневековье вместе с государственным формированием приходской системы. До этого священник жил там, где жили его духовные чада. Его повседневная жизнь мало отличалась от жизни его «прихожан». Мы уже видели, что новгородские священники XII–XIV веков, судя по данным археологии, жили в гуще городских кварталов, а не рядом с церковью. Во Пскове во второй половине XVI века значительная часть духовенства, как свидетельствуют Писцовые книги (описания средневекового города), жила вдалеке от своих церквей. Такая повседневная бытовая связь обеспечивала особую прочность и особый характер отношений между духовным отцом и детьми. Священник знал о нуждах своих прихожан не понаслышке. А когда в XVI веке появляются приходы, то из писцовых, лавочных и прочих описаний Новгорода мы видим, насколько резко меняется картина. Городская власть сознательно освобождает территорию около храма и поселяет там в «добровольно-принудительном порядке» местное духовенство. Именно тогда и возникает картина, описанная Михаилом Тихомировым.
– Сохранили ли какие-то черты общинного устроения в Киевской Руси братства Юго-Западной Руси XV–XVII веков?
Изображение русина из книги Чезаре Вечелло «Древняя и современная одежда со всего света». Фото: Wikipedia– Не стоит говорить о «юго-западной Руси». Это для средневековой Польши жители этих земель были русинами. Уже в XIV веке это население вошло в Руськое воеводство Короны Польской. Поляков тогда мало интересовали этнические различия. Но именно тогда процесс сложения украинской нации приобрел новый импульс. Однако вы правы. Здесь действительно, как и на Русском Севере, сохранились традиции раннесредневекового церковного самоуправления. Такая активная позиция православной общины на землях Украины сохраняется до сих пор. Это не наши прихожане, которые способны на бунт против архиерея, но не способны вести с ним диалог на равных. Один из моих сокурсников, который сейчас является архиереем Православной церкви Украины, рассказывал как-то: «В России епископам хорошо, а здесь приходится постоянно считаться с прихожанами. Вот была неприятная история, от батюшки матушка ушла, он себе другую нашёл. Я бы закрыл глаза, но поскольку “всяк поп брат есть попу”, то на него написали донос, ну и, соответственно, нужно было реагировать. Вызываю этого священника и говорю: “Не могу дозволить, чтобы ты служил, принимай решение, как жить дальше, а пока временно запрещаю”. Ну, я помолился, лёг спать, а в полночь стучат в окно. Открываю, а там пол местного прихода, и люди мне говорят: “Нет, владыка, ты не прав, этот батюшка никогда нам в требах не отказывал, в любое время дня и ночи шёл к нам, с детьми занимался, проповеди хорошие говорил, и вообще мы его любим. Поэтому, владыка, давай ты нам его возвращаешь, а с его новой матушкой мы сами разберёмся”. И что мне делать? Вернул, а новая матушка от него ушла. Разобрались, как обещали».
Братства Украины (известные в исторической науке как братства Юго-Западной Руси. – «Стол») – это, конечно, традиция, которая создавалась задолго до Нового времени, но нельзя не учитывать и общеевропейского фактора второй половины XVI века: реформация, контрреформация и поствизантийские влияния. Естественно, все эти братства прекрасно знали, насколько активно община участвует в европейской реформации, насколько активно она противостоит диктату епископа. И здесь оказались востребованы и старые традиции, и рецепция новых церковных практик, которые в это время широко распространились в Европе и были хорошо известны.
