Протоиерей Константин Костромин (Санкт-Петербург): Это по-своему позитивный посыл, если человек отвечает так, то это по крайней мере означает согласие и готовность на эти темы говорить. Обычно вера у такого человека не главное, и можно попробовать показать ему, как восполнять своё православие.
Протоиерей Александр Лаврин (Москва): В известном смысле так и есть: русский значит православный. Поколение, которое родилось после 1917 года, казалось бы, это уже поколение таких, в общем, вдохновенных неверов. Но я заметил, что эти люди, как ни странно, при всём своём неверии, порой принципиальном, умели терпеть и смиряться. Почему? Меня долго мучил этот вопрос. А очень просто! Их этим качествам научили их ещё верующие родители – которые сами другой жизни не знали и были в этом воспитаны. И это как раз говорит о том, что та самая православная христианская традиция была очень крепкая. В христианстве моим родителям, оказывается, было многое близко, хотя они совершенно неверующие люди. Но так как после 1917 года это была уже обезбоженная традиция, потому своим детям, к которым и я отношусь, они уже это передать не могли.
Эти христианские качества мы узнаём в пушкинской Татьяне: «но я другому отдана и буду век ему верна». Верность, о которой мы читаем в «Онегине» и в «Дубровском», – тоже православная традиция. Что нас больше всего удивляет в образах святых – та самая верность, которую нужно хранить до конца.
Священник Иоанн Казанцев (Тобольск): Тема «русский» для меня очень важна потому, что у меня мама немка, папа русский, а я казах. Когда я жил в Казахстане, я был русским, приехал в Россию – стал казахом, а как-то меня оперировали в Турции – и турки во мне признали немца. Я русский, конечно, но это не столько нация, сколько культура. Поиск русского человека – это поиск отчасти тупиковый. Я внук репрессированных, мой отец родился в Караганде в лагере. С одной стороны, это поколение лучших русских крестьян – с честью, с верой. С другой стороны, тяжело разделить, где там русский, а где советский человек – слишком всё срослось. И сейчас наша проповедь обращена и не к русскому, и не к советскому, а к какому-то новому типу человека, который культурно русский, но при этом национально может быть кем угодно.
Наша церковь недостаточно русская, но не национально, а культурно. Например, в Русской церкви табу на русский язык – и это большой-большой минус. Поэтому у нас церковь отчасти занимается идолопоклонством: почитаем византийское, почитаем греческое, почитаем дореволюционное, почитаем дониконовское, но мы сейчас обращены к человеку не дониконовскому, не к дореволюционному, не к ГУЛАГовскому, а к современному во всей его сложности. И порой поэтому приходится отстаивать русскость церкви, которая обращена вроде бы к людям современным, но при этом богослужебные тексты пишут в основном для монашествующих. Мы не заботимся о простых нуждах простых людей, у нас нет молитвословий о семейном благополучии, о бесплодии, мы осудили ЭКО, но при этом не дали никакой альтернативы людям. Как помолиться человеку, который не может зачать детей? Такое ощущение, что чин краткого соборования составляли люди, которые никогда не совершали соборования и просто далеки от церкви. Ты приходишь в больницу к умирающему и читаешь «восставь от одра болезни» – это, мягко говоря, кощунственно звучит.
Я русский немец из Казахстана. Раз в месяц мы собираемся с православными татарами города Тобольск в Балахском монастыре и служим молебен на двух миссионерских языках – русском и татарском. Русская церковь должна открыто идти к современному русскому обществу во всем его культурном и национальном многообразии, и украинском, и русском, и казахском, и татарском, и якутском. Закрепив какие-то византийские богослужебные традиции, мы зачастую упускаем то, в чём нуждается современный русский в широком смысле человек. К нему должны быть устремлены наши мысли, силы и чаяния. Не в прошлое, а в настоящее и через настоящее в будущее.
Священник Павел Бибин (Архангельск): Иногда приходится сталкиваться с тем, что слова «я русский – значит православный» человек может приводить в качестве аргумента своего крещения. Когда начинаешь разговаривать с таким человеком, кроме того, что он считает себя русским, поэтому он хочет креститься, в общем-то он ничего сказать не может. И если такого человека крестить, то это ему ни русскости не прибавит, ни православности. Но в этом проглядывается тяга к обретению какой-то целостности жизни, обретению корней не только национальных, но и религиозных. Это нужно поддержать, но это только начало разговора с человеком, чтобы выйти на какие-то более глубокие темы. Иногда это удаётся, хоть и редко. Но важно ещё сказать о том, что сегодня на этот вопрос можно посмотреть с противоположной стороны: человек, который приходит в православие, обретает свои национальные корни. Вот если православный, то я могу быть русским, могу быть там татарином, могу быть ещё кем-то. Потому что через обретение веры человек обретает свои корни. И на мой взгляд сейчас это единственный путь обретения корней, в том числе национальных. По-другому они не обретаются, они настолько раздроблены, настолько изувечены, что без исцеления через прямое вмешательство Божье никто это восстановить не может.
Игумен Кирилл (Сахаров, Москва): На самом деле очень много русских вне православной церкви, у протестантов и католиков, мы знаем и про русских мусульман. Половина старообрядцев – это бывшие прихожане обычных православных храмов. Почему так?
Да, Достоевский говорил, что «русский человек без православия – дрянь». Мой родственник-пенсионер – раньше он был высокопоставленным чиновником в администрации одного из районов Подмосковья – говорит мне: «Вы упустили шанс в 90-е годы, не смогли привлечь народ к себе». И дальше серия иллюстраций. Например, он живописно рассказывает об открытии какого-то памятника, как собрался народ, ждут батюшку на освящение, подъезжает роскошный лимузин, из него выходит нехилого телосложения священник, два амбала расталкивают народ, чтобы он прошёл, окропил, буркнул что-то, не глядя ни на кого, и отправился восвояси. Конечно, мне это неприятно, горько слышать.
Русский человек «крещён, но не просвещен». Вот, вспоминается такой случай: в одном приходе собирали деньги на приобретение нового богослужебного Евангелия. Приобрели, идёт служба – какой-то богородичный праздник. Священник возглашает: «От Луки Святаго Евангелия чтение». Голос из народа: «батюшка, почему от Луки?! Я тоже пожертвования вносила». Одним словом, ситуация не идеальная, и время теперь работает не на нас. Общее место – что храмы наши не наполняются. Года три, как нет крестин на приходе моего знакомого отца Константина и, конечно, не только эпидемия причина этому.
Священник Георгий Кочетков: Я ни разу в жизни таких заявлений не слышал: «русский – значит православный». Может быть, они действительно иногда звучат где-то как ответ на вопрос: «зачем ты пришёл креститься или крестить своих детей и внуков?». Но я слышал другие подобные высказывания: грузин – значит православный, или армянин – значит православный. Я говорил: «прекрасно, я очень рад, значит я грузин, или хорошо, значит, и я армянин». И меня это всегда немножко веселило своей наивностью – я прекрасно знал и грузин, и армян, причём не в малом количестве, которые были совсем не православными. Это, так сказать, некоторая идеализация, очередной такой идеальный проект.
Впрочем, зная уникальную судьбу всего русского народа в XX веке, я бы, наверное, обрадовался, услышав: «русский – значит православный». Именно потому, что очень много русских не православных или неверующих, а часть – просто советские люди. Они сейчас выходят из этой советскости, будучи на бобах и на нулях. И кто первый подхватил их, туда они и пошли. У них нет сознания «я русский», а значит, что нет ответственности за свою историю, за свою землю, уж не говоря про Русскую церковь. Отношение к церкви именно русского народа было несколько критическим. Надо сказать, что и до революции среди русских было много людей не относящихся к Российской православной церкви. Часто это были староверы, но не только они. Сколько там было молокан, таких-сяких сект – огромное количество. Особенно если мы будем под русскими людьми подразумевать общерусский народ, как это было до революции, то есть вместе и великороссов, и малороссов, и белороссов.
Вот так уникально сложилась история, как в еврейском народе. Еврейский народ – это народ, который был призван Богом нести веру в Единого Живого Бога. И большинство этого народа, конечно, не соответствовало этому призванию и в каком-то смысле не может быть названо евреями. Хотя по крови они евреи. Но то же самое с русскими. Так сложилось, что русский народ появился всерьёз тогда, когда он принял крещение, в X–XI веке. И вся его история связана с православием. Просто другого русского народа никогда не было. Армяне были и до того, как они стали христианами. У них не вся история связана с православием. У грузин, наверное, то же самое. А вот у русских не то же самое. Все-таки нужно учитывать реалии истории.
Действительно, можно уйти от советскости только тогда, когда у тебя появляется вера. И лучшим образом это делается, когда ты становишься православным. Очень часто русские люди теперь теряют свою советскость, слава Тебе, Господи. Но, становясь не православными, они теряют и свою русскость. Мне очень много приходилось общаться с такими людьми, и я знаю очень хорошо, какие русские протестанты, какие русские католики, какие русские кришнаиты, мусульмане. Со всеми приходилось общаться. Они чаще всего уже не русские, они цитируют не русских авторов, а какое-то барахло из популярных книжек, привезённых с Запада или из Америки, их не интересует русская культура, русская история.
Да, церковь должна быть для всех. Православная церковь существует не только для русских и Русская церковь не только для русских – это элементарно, это не нуждается в защите. Просто в нашей стране и в нашей церкви очень много зависит от возрождения русского народа, и это так же не значит, что никакого значения не имеют другие люди. Но в нашей ситуации возрождение страны, народа и церкви в первую очередь связано с русским народом, хотим мы этого или не хотим. Нравится это нам или не нравится. И поэтому русским надо говорить: русский – значит православный. Я не могу татарину сказать: татарин – значит православный. Он меня просто засмеёт и всё. Скажет: у меня все родственники мусульмане, одни стараются меня убить, другие отвернутся, узнав, что я православный. Что, я не знаю таких случаев что ли? Если они православные, они молодцы, они пошли против течения. Это то же самое, что еврею стать православным в еврейской среде. Это я видел и в Израиле, и в нашей стране. Это тоже часто настоящие герои. А некоторые не выдерживают, ломаются и отступают – и такое видел.
Русскому человеку я могу сказать: «русский – значит православный» совсем не для того, чтобы воспитывать националистические чувства, а чтобы он всерьёз подумал о том, за что он отвечает. Он ведь не может отвечать только за себя и свою семью. А за кого ещё? Не так легко человеку это объяснить и тем более доказать. Церковь Христова для всех людей в мире, все призваны к общению с Богом. Нет ни одного народа, который был бы проклят и не допущен Богом к этому общению. Но чтобы возродить русского человека, чтобы в нем проросли настоящие русские корни, не советские – а это вещи противоположные – то надо ему иногда напомнить, что русский – значит православный. Какие бы представления у него ни были сформированы разными средствами массовой информации или всякими глупостями, звучащими нередко от имени церкви. Так что я могу только сожалеть, что я ни разу в жизни не слышал выражения «русский – значит православный». Почему русские очень стесняются таких выражений? Потому что им кажется, что другие обязательно истолкуют это в том смысле, что православие только для русских. Зачем этот комплекс, я не понимаю. Это комплекс. Но почему-то русские люди боятся, что их так поймут. И часто добиваются того, что их начинают понимать именно так – абсолютно неадекватно.