«В настоящее время духовные училища – семинарии и академии – напоминают инкубаторы, в которых выращивают в основном гнилых цыплят. Они прилагают все усилия к тому, чтобы и здоровые цыплята стали рахитиками. А когда они добиваются этого, то выпускают их как пастырей церкви», – писал архимандрит Сергий (Савельев), исповедник веры, про советскую семинарию. Во многом кризис духовного образования не преодолен. «Стол» хотел бы уделять особое внимание этой теме и приглашает к разговору студентов и преподавателей духовных учебных заведений. Наш первый автор – священник Андрей Логинов, бывший семинарист и преподаватель пастырского богословия и гомилетики Нижегородской духовной семинарии.
Ах, какая же это непростая реальность – русская семинария сегодня! В ней, как в фокусе, соединено, собрано множество современных церковных проблем, кричащих и требующих признания, понимания и разрешения. Ещё будучи семинаристом и позднее преподавателем, больше всего я хотел найти здесь христианское общение и дружбу. Я тогда ещё не понимал, что этот поиск станет для меня ключом к пониманию жизни церкви.
Недоумение
Я поступил в семинарию в двадцать пять лет. За плечами были годы поиска, удивление перед Богом, радость и слёзы от принятия Его любви, прощения и веры. Друзей по вере я старался найти всегда: помогал людям в беде, в обретении Бога, искал на богослужениях в большом соборе – но тщетно.
С этой же надеждой я оказался и в семинарии, но быстро понял: это не то, что волнует здесь начальствующих и бывалых семинаристов. Первое недоумение при поступлении: почему мы, поступающие, здесь никому не интересны? Все заданные мне вопросы были канцелярски формальные, они касались проверки моих внешних возможностей для принятия сана: закончил ли школу, насколько здоров, не состоял ли ранее в браке, знаю ли базовые молитвы и т.п.
Оказалось, что между начальниками, работниками, преподавателями, учащимися нет простого дружества и доверия. Царит взаимное отчуждение, подозрительность, иногда и презрение у высших к низшим и наоборот. Меня не оставлял вопрос: даже если нет глубины духовного общения, почему отношения в семинарии не могут быть теплее, проще, дружелюбнее?
Сам став преподавателем, я как мог старался это исправить. Активно расспрашивал студентов младших курсов, зачем они пришли в семинарию, как сложился их путь к Богу и в Церковь. Я прекрасно понимал, что на такие личные темы человек не станет говорить по принуждению, если я буду для него лишь преподавателем, официальным лицом. Поэтому сначала я сам рассказывал о трудностях и радостях своего пути. После этого, как правило, получался хороший разговор, где эти 17–25-летние ребята делились тем, как они пришли к вере, кто для них Иисус Христос, когда и чем их удивило Евангелие, есть ли у них желание помогать людям, к чему призван священник, о чём их главная мечта…
Зачем ты пришёл сюда
В семинарию большинство ребят приходили из верующих семей, почти все они в подростковом возрасте покинули приходы, не увидев большого смысла в церковных обычаях и обрядах и не обретя такой веры и любви к Богу, которые бы укрепили их в стремлении жить без компромиссов с миром. Но кто-то – очень немногие – вернулся в поисках чистоты и смысла, потому что не захотел жить в грехе и пустоте этого мира. Эти молодые люди были замечены священниками, приглашены в алтарники и чтецы, но так почти ничего и не услышали об опыте веры, любви и жизни с Богом. Им было доверено делать уборку, выносить во время богослужения свечу или кадило, читать Часы и Апостол, порой они сталкивались с грубостью в свой адрес, если получалось не так. Встречались и добрые люди в условиях прихода, которые, впрочем, не умели объяснить, почему надо любить Бога и как жить по правде – лишь советовали регулярно ходить в храм. В поисках углубления своей веры эти молодые люди поступали в семинарию по рекомендации своих батюшек.
В семинарии я проводил опрос студентов всех курсов. Эти живые беседы с ребятами были для меня радостью, потому что они становились важным шагом к доверию и искреннему общению. Мы могли говорить о главном, не бояться друг друга, и это было важно. Но в этих беседах был и налёт грусти. Меня мучила мысль о неутолённом одиночестве этих молодых ищущих людей. Некоторые из них обращались к Евангелию, и только один из примерно шестидесяти опрошенных мной смог сказать, что в этом чтении он удивился и обрадовался Иисусу Христу, добавив от себя несколько живых и вдохновенных слов об этом. Многие говорили, что «хотели бы послужить Богу», но в чём это должно выражаться, почти никто толком не ответил. Редкие из них служение священника связывали с помощью людям. Им трудно было понять, чем священник собственно призван помочь. Большинству казалось, что надо просто научить людей ходить в храм, причащаться, и «чтобы они как-то знали свою веру». Многие были из неверующих семей (во время моей учёбы – больше половины курса), они сами ещё только искали Бога и с этим пришли сюда, в семинарию.
На вопрос о цели духовного образования они отвечали: «чтобы научиться совершать богослужения, узнать больше о Боге, вероучении и традициях церкви». За время учёбы наши семинаристы узнавали что-то о противоречивой истории церкви, рассматривали философские и богословские схемы, но центральные для совести и жизни человека вопросы взаимоотношений с Богом и людьми, о человеке и его призвании почти никто с ними не обсуждал. В семинарии был сделан упор на внешнюю исполнительность и умение усердно учить и сдавать зачёты, экзамены и письменные работы. А ещё важнее – «выполнять послушания», то есть работы по семинарии, кухне, столовой, храму.
Болезнь или традиция
В таком пространстве однажды тебя настигает тяжёлое открытие: здесь всегда так живут. Считается, что по-другому (вне канцелярского и армейского подхода) семинарский механизм не будет исправно работать. Поди-принеси-подай, пиши объяснительные по любому поводу – это хорошо, именно так вырабатывается правильный страх и уважение перед церковным начальством и строгое и безоговорочное подчинение. И, о ужас, некоторые считают это не болезнью, а традицией христианского воспитания и образования! К тому же все это обильно приправлено церковным лексиконом («послушание», «смирение», «самоуничижение»), которому придаётся другое наполнение – казарменное и рабское.
Ответственный за воспитательную работу в семинарии может с уверенностью рапортовать на педсоветах о достижениях. Работа ведётся на высоком уровне! Было проведено столько-то экскурсий! Это на одну больше, чем год назад! Было дано выговоров и строгих выговоров на десяток больше, чем в предыдущем, и это явный признак того, что мы усердно работаем над исправлением молодёжи! «Это работает, я сам в этом вырос, и я не знаю, как по-другому», – сказал мне один из начальников семинарии впоследствии. Я тогда поймал себя на мысли, что в семье с неверующими родителями наши отношения были намного более красивыми и здоровыми, чем здесь. Не говоря уже о том, что я не видел в своей семье лжи, пьянства, предательства, которые порождает пустота отношений в общности людей, никак не связанных на глубине любовью и верой. Парни увиливают из семинарии «налево», в магазин, попивают и покуривают, шалят и хамят. Некрасивые поступки при их обнаружении то сурово наказываются, то покрываются, но они неисцелимы, потому что люди не замечают истока этих явлений – отсутствия добрых отношений между верующими людьми. Подход «будут больше бояться наказания, работать и учиться – и тогда будут меньше грешить» ущербен не только с евангельской точки зрения, но и с педагогической.
Такая деформация отношений встретилась мне не только в нашей семинарии, я видел её и в других церковных учебных заведениях, ведь это прямая проекция того, что мы наблюдаем во взаимоотношениях между людьми на приходах, между ответственными лицами в епархиальных отделах и управлениях. Понимая ненормальность происходящего, сплошь и рядом оправдание этому находят в косных церковных устоях, сетуя на невозможность что-то поменять.
Встречались люди, которые соединяли это и с другими устоями: «Наши люди без сталинской руки распустятся. Иосиф Сталин – мудрый организатор и руководитель – сумел создать чётко работающую систему управления, построил каналы, заводы, страна одержала победу в войне и стала сильной и великой. Да, пришлось принести большие жертвы. Но без этого никак. Нам сейчас в церкви надо равняться на него, если мы хотим строить много храмов, создать мощную и верную делу армию священнослужителей, уметь быть успешными, чтобы нас уважали и ценили». С великой убеждённостью произносят: «Незаменимых нет, люди – это кирпичи для Божьего храма и материал для великих церковных достижений». Странно было бы соединить это со словами Иисуса: «По тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин 13:35), «вы друзья Мои» (Ин 15:14).
Соль и свет
Христос назвал Своих учеников «солью земли» и «светом миру». Если соль теряет свои свойства, свет гаснет, не имеющие между собой любви ученики остаются неузнанными, то и в этом мире истощается любовь и подлинные отношения в Боге, а значит, перед глазами и сердцами людей нет явления Бога, Который есть Любовь. «Пребывающий в любви в Боге пребывает и Бог в нём», – говорил ученик Христа Иоанн Богослов. Если этого нет, то проповедь – самая умная и красивая – пустые слова. Так говорит подлинная церковная традиция.
Если бы я наконец не встретил в жизни нашей церкви примера здоровых и глубоких общинно-братских отношений, то, пожалуй, впал бы в тяжёлое уныние. Да, по евангельским принципам люди живут, как жили от века. Это есть в нашей церкви, хоть этого и катастрофически не хватает. И люди в любви и свободе могут жить и живут, и ничего не рушится, и анархия не приходит, и ответственность в доверии и самоотдаче только возрастает. Но что такое случилось в нашем большом церковном сообществе, что люди перестали верить в возможность жизни по законам добра, красоты и по принципам жертвенной любви?
Почему этого так мало, а много прямо обратного? Какая-то тяжёлая болезнь вроде чумы или холеры пропитала отношения в нашем постсоветском российском обществе, частью которого является сообщество православно-церковное. Проблема вопиющая! Люди не знают и не умеют, а часто и не верят в возможность жить по Евангелию вместе!
Часто говорят о том, что у этой проблемы глубокие корни, уходящие ещё в дореволюционное время и «Очерки бурсы» Помяловского. Но до революции ведь были и другие примеры, которые оказались забыты: студенческие кружки будущих епископа Михаила (Грибановского), митрополита Антония (Храповицкого), архиепископа Иннокентия (Тихонова) и другие. Зато самые тоскливые и безжизненные примеры не только сохранились, но и обильно умножились за счёт советских, ленинских и сталинских принципов и стереотипов.
Чьи мы наследники
Само по себе это не удивительно после десятилетий гонений не только от внешних, но и от лжебратий. Специальные органы долгие годы проводили отбор кадров в церковных структурах в соответствии со своими задачами: образованных людей не брали в семинарии, руками церковных начальников прижимали хороших проповедников и активных пастырей, заботящихся о людях, ссылая их если не в тюрьмы, то в далёкие деревни. Епископы сами должны были следить, чтобы не возникало на приходах общей деятельности, не только братских движений, но и групп слишком уж дружащих людей. «Не надо, иначе нам всем попадёт. Служите службы – и хватит». Всё свелось к храму и богослужению на древнем языке. Дружба верующих вне храма преследовалась властями и называлась сектантством, негативно оценивалась церковным начальством с подачи советских органов. Практически во всех приходах и во всех епархиальных структурах были доносчики. Из страха и желания угодить властям внутри церковной структуры совершалось много греха, неправды, компромиссов с совестью. Под лозунгом «лишь бы не закрыли храм и было богослужение» можно было кого-то сдать, от чего-то отказаться, что-то подписать. Увы, многие грехи прошлого не раскаяны и поныне. И не видно, чтобы в наших семинариях этому придавали значение, говоря о неизжитых советских недугах и прося за это прощения у Бога и людей. Скажу больше (и моя прямота происходит не из желания очернить, а из боли сердца): многих устраивает подобная ситуация.
Кажется, что она нужна ради порядка и благополучия церковной организации, но на самом деле это плодит страх, заглушает совесть будущих священнослужителей, ранит их сердца, формируя веру, отвергающую простоту и подлинность Евангелия.
Исцеление от безверия и одиночества
Первый путь исцеления – это созидание братской жизни в Боге, Его истине, правде и любви Христа. Пусть сначала это будут островки такой хорошей и доброй творческой свободы и общения среди семинаристов, а лучше – семинаристов и преподавателей! Этой свободы не нужно бояться. Она только украсит и обогатит Церковь, послужит её развитию. Нам нужны духовные школы на других принципах: подлинно братские, где в центре будет пробуждение настоящей веры и евангельских принципов жизни.
Во-вторых, едва ли это должно быть учебное заведение для целенаправленного воспитания исключительно священнослужителей и регентов. Нужна среда воспитания, общей жизни и служения настоящих христиан – людей разных, с многими дарами и призваниями. Странно думать так (как я не раз слышал): «Если вас приняли в духовную школу, то это уже признак вашей признанности, и Господь хочет, чтобы вы учились и были священниками; если уйдёте – вы измените этому призванию». Совершенно очевидно, что у многих совсем и не было такого призвания, и его вообще нельзя было выявить в тех странных условиях. Нужна живая среда искренне верующих христиан. А вот из них уже будут выявляться ответственные и служащие другим в духе любви – те, кто уже могли бы быть старшими в церковных общинах, среди братьев и сестёр.
«Священник» (то есть «жрец», тот, кто приносит ритуальные жертвы) – слишком неточное случайно приклеившееся наименование. В церкви поставляют на служение не «священников», а «пресвитеров» («пресвитер» в переводе с греческого означает «старший»). А старшинство выявляется как дар и служение в жизни общины верующих, а не за партой, где к этому можно лишь немного подготовиться – не более.
Наши теперешние семинарии очень отдаляют учащихся от обычной жизни и быта людей, создают свой изолированный мирок, где культивируется специфическая дисциплина и осознание себя как особой касты людей иной породы. Вольно или невольно это разрывает церковь, превращает старших в ней в священных оракулов, наделённых властью над людьми. Из-за этого священники и епископы нередко думают о себе как о людях с изменённой сущностью, могут верить в непререкаемость своего авторитета просто в силу рукоположения, в несмываемую благодать, данную свыше и действующую независимо от их нравственного достоинства и духовных даров. Эти трагические искажения апостольской традиции только навредили исторической церкви. Из-за этого она становилась всё меньше похожа на братство Христовых учеников и всё больше походила на структуру, организацию, государственный департамент со своими классами-кастами.
Нужна практика настоящей братской жизни. Сегодняшние семинаристы не имеют примера и опыта общей жизни в Господе, который необходим им как хлеб и как воздух. Он должен стать главным духовным фундаментом для получаемых ими знаний, опытом веры в Бога и ближнего. Их лучшие надежды о жизни в служении часто угасают именно из-за отсутствия этого опыта.
В одиночку вообще трудно. Для возрождения церковного образования нужны совместные усилия многих людей, братств и общин нашей церкви, совестливых людей в обществе, которые видят зло, называют его своим именем и хотят благих перемен.
Материал подготовил Олег Глаголев
