Последний раз мы с коллегами видели митрополита Каллиста восемь лет назад, в день его 80-летия. Тогда он открывал в Ходдсдоне, пригороде Лондона, конференцию, посвящённую женским служениям в церкви, и даже задувал свечи на торте. Кажется, их и впрямь было восемьдесят.
Митрополит Каллист угощает участников конференции «Вдохновение через века: женские служения в Церкви». Ходдсдон (Великобритания), сентябрь 2014 года. Фото: архив СФИРусское богословие под турецким омофором
До этого мне повезло видеть митрополита Каллиста в Оксфорде во время паломничества в Великобританию с отцом Георгием Кочетковым. Здесь владыка служил и преподавал с момента своего пресвитерского рукоположения в 1966 году, возглавив оксфордскую кафедру по восточно-православным исследованиям.
Митрополит тогда рассказал нам и о своём приходе в Православную церковь в 1958 году. «Я не встречал других людей, которые бы перешли в православие под влиянием Алексея Хомякова, но со мной было именно так», – сказал он.
Помимо Хомякова не обошлось без прямого влияния представителей русской эмиграции: архиепископа Василия (Кривошеина), отца Георгия Флоровского, Николая Зёрнова, Владимира Лосского. «К сожалению, – добавил владыка, вспоминая своих учителей, – мне не посчастливилось лично застать отца Сергия Булгакова, одного из наиболее значимых богословов XX столетия».
Хотя религиозная философия, как писал Николай Бердяев, «есть очень русский продукт», XX век обошёлся с её представителями так, что большинство из них после революции оказались высланы из России и умерли в изгнании. Так что Русской церкви пока не пришлось воспользоваться плодами их трудов в той мере, в которой это было доступно христианам в Западной Европе, таким как светлой памяти митрополит Каллист (Уэр).
«Он был человеком западного воспитания, западной культуры, англичанином, и в то же время он был прямым питомцем русского религиозно-философского возрождения – это было очевидно с первых секунд общения с ним, – говорит отец Георгий Кочетков. – К слову, здесь можно вспомнить ещё одного подобного человека, который тоже заслужил светлую память, – это Оливье Клеман. Мне кажется, это преемство – одна из главных причин, почему с владыкой Каллистом было легко говорить, с ним очень легко было вступать в общение».
Наша паломническая группа во главе с отцом Георгием в гостях у митрополита Каллиста в Оксфорде. Фото: архив СФИ
Отец Георгий и митрополит Каллист в Оксфорде. Фото: архив СФИ
Наша паломническая группа во главе с отцом Георгием в гостях у митрополита Каллиста в Оксфорде. Фото: архив СФИНесмотря на столь сильное влияние русской традиции, будущий митрополит присоединился не к Московскому, а к Константинопольскому патриархату, в чьей юрисдикции оказались многие русские эмигранты и их потомки, прежде всего в составе Западноевропейского экзархата русских приходов. Сам владыка назвал две причины, почему он присоединился к Константинопольской юрисдикции. «Тогда, в 1950-е годы, Русская церковь была разделена на Московскую и Зарубежную, – вспоминал митрополит Каллист. – К счастью, сейчас они объединились, но тогда между ними даже не было евхаристического общения. Присоединившись к Константинопольскому патриархату, я мог сохранить общение с обеими частями Русской церкви. Другой причиной, повлиявшей на моё решение, стало то, что я знал греческий язык, но не знал русского».
Квантовый скачок в богословии
Главной богословской темой XXI века митрополит Каллист считал учение о человеке. Я помню, как он обрадовался во время нашего визита в Оксфорд, узнав о том, что отец Георгий работает над «Новой христианской антропологией».
«На мой взгляд, в современном богословии наиболее важна тема о том, что такое человек, что мы понимаем под человеческой личностью, – говорил владыка. – На протяжении XX века наиболее важным для нас, православных, по всей видимости, был вопрос о том, что такое Церковь. Причём этот вопрос был поставлен ещё в XIX веке Алексеем Хомяковым. Но я бы сказал, что теперь акцент сместился от экклезиологии (учения о Церкви. – «Стол») к антропологии. Что мы подразумеваем, когда говорим, что человеческая личность есть образ и подобие Божьи? Какое значение это имеет для нашей ответственности перед природой, перед экологией? Это явно предполагает более глубокое понимание отношений людей не только с природой, но и друг с другом. Мы человечны не сами по себе; мы человечны через наши отношения с другими».
К слову, в этом стремлении отвечать на богословские вызовы через учение о человеке тоже можно проследить преемство с русской традицией. Один из ведущих современных англиканских богословов отец Джордж Паттисон подчёркивает, что этот антропологический ход – то, чем мы все обязаны Достоевскому, а вслед за ним Бердяеву и другим русским религиозным мыслителям. Это своего рода квантовый скачок в богословии XX века.
«Я считаю точно так же, что экклезиология, как это ни странно звучит сейчас, была каким-то приуготовительным шагом, так же как учение о Духе Святом, – говорит отец Георгий Кочетков. – Это то, что так важно было в ХХ веке и привело к тому, что в центре христианской традиции оказалась антропология, которая как раз и открыла и личность, и соборность. Здесь, конечно, главная заслуга принадлежит русским мыслителям, которых трудно даже назвать богословами – они больше экклезиологи и антропологи, начиная с Хомякова, а может даже и с Пушкина, через Достоевского, Бердяева и до наших дней. И, конечно, здесь есть свой весомый вклад и самого владыки Каллиста».
Одна из активно обсуждаемых в богословском мире проблем, которая, по-видимому, не разрешима без обращения к антропологии, – вопрос о женском рукоположении и – шире – о служении женщин в церкви. Греческий богослов Петрос Василиадис связывает огромный вклад митрополита Каллиста в христианскую антропологию именно с этой сферой. Здесь владыка сотрудничал с ведущими исследователями, такими как Элизабет Бер-Сижель. Доктор Василиадис цитирует митрополита Каллиста: «В 1978 году я считал рукоположение женщин в священство чем-то невозможным. Сейчас (то есть в 1999 году) я гораздо более колеблюсь. Современные аргументы, выдвигаемые в пользу женского рукоположения, как и ряд аргументов, выдвигаемых с другой стороны, кажутся мне сегодня гораздо менее убедительными, чем двадцать лет назад. Православные должны теперь рассматривать этот вопрос как по существу открытый. Пусть никто не воображает, что в этой области всё ясно и окончательно решено. Это касается и нас, православных, и других христиан».
Петрос Василиадис. Фото: sfi.ruАнгло-Русское братство
Митрополит Каллист был активным членом Англо-Русского братства святого Албания и святого Сергия, основанного в 1928 году при активном участии отца Сергия Булгакова для диалога между англиканами и православными. Также митрополит Каллист был попечителем двух экуменических домов, основанных Николаем и Милицей Зёрновыми: дома святителя Григория и Святой Макрины и дома святой Теосевии.
Хью Уайбру (слева). Фото: архив СФИКоллега митрополита по Оксфорду англиканский священник и литургист Хью Уайбру вспоминает, что они с Тимоти Уэром впервые встретились в Оксфорде, когда будущий отец Хью был студентом, а будущий митрополит Каллист – аспирантом. «Он был тогда традиционно настроенным англиканином, – пишет отец Хью. – Но опыт богослужения в Русской православной церкви в Лондоне настолько впечатлил его, что в возрасте 24 лет он был принят в греческую православную Фиатирскую и Великобританскую архиепископию».
Вместе с тем епископ Каллист никогда не терял привязанности к Англиканской церкви, в которой он вырос. Он был участником международного англиканско-православного богословского диалога, а в 2017 году был награждён за выдающийся вклад в этот диалог Крестом Ламбета за экуменизм.
«Владыка Каллист примирял какие-то основные партии, которые сейчас нередко враждуют между собой в православии и во всём христианском мире, – говорит отец Георгий Кочетков. – Он очень поддерживал общинно-братскую ориентацию устроения церковной жизни, понимал всё значение этого. Более того, он стремился кое-что делать даже у себя в Оксфорде. Когда-то они могли служить вместе – в одном храме константинопольские архиереи с московскими, и было всё нормально. Так было при владыке Василии (Осборне) и далее».
«Потому он и общинно-братскую жизнь ценил, что это проявление той самой соборности и личностности, а именно это и для него, для таких людей, как Оливье Клеман, стоит в центре, – продолжает отец Георгий. – Но ведь не только для них! Это откровение православия всему христианскому миру, которое должно стоять в центре для всех нас. К сожалению, ещё многие православные этого не поняли».
Одной из главных угроз современной церковной жизни митрополит Каллист считал секуляризм: «Коммунисты были открытыми врагами церкви, с таким врагом легче вступить в диалог. Секуляризм – это скрытый враг».
«Он это сказал в духе наследия отца Александра Шмемана, и поэтому я сразу удвоил своё внимание к его словам, – вспоминает отец Георгий. – И когда он закончил свою мысль, я сказал ему, что это верно, только к этому надо кое-что добавить. А именно то, что на православном Востоке самая большая опасность – не секуляризм, а фундаментализм, хотя и то и другое на грани ереси, если не за гранью. Во всяком случае, это ересь жизни, а иногда и не только жизни, которая сильно влияет на разного рода взгляды и толкования самой христианской православной традиции».
Митрополит Каллист на несколько секунд задумался и ответил: «Да, это интересная мысль. Это огромная ошибка – превращать православие во что-то негативное, отвергающее всё, что не попадает в узкие рамки. В этом случае оно утрачивает своё внутреннее содержание. В богословской мысли начала XX века, у Булгакова, Бердяева, Лосского, Флоровского меня больше всего привлекает то, что это были искатели, они не только знали и почитали свою традицию, но и были готовы учиться у западной культуры и философии. Они понимали, что православие – это утверждение, а не отрицание».
Последние годы
В 2015 году владыка также поделился, что последние двадцать лет работал над переводом последнего тома «Добротолюбия» на английский язык: «Мои коллеги Джеральд Палмер и Филипп Шеррард отошли ко Господу, остался только я. Мне надо использовать материал, подготовленный ими, для публикации пятого тома».
«Что касается моих сочинений, мне бы хотелось свести воедино свои труды по вероучению о человеческой личности, разработка которого, как я уже сказал, мне видится первоочередной задачей для нас на будущее. Я также исследовал дискуссии XII века в Константинополе о природе Евхаристии. В каком смысле Божественная литургия есть принесение жертвы? Что мы подразумеваем, когда применяем это понятие жертвы к таинству причащения? Этого объема работы вполне достаточно для моих сил», – делился митрополит Каллист.
«В 1963 году, ещё будучи мирянином, он опубликовал “Православную церковь”, исправленное издание которой вышло в 1993-м, – вспоминает Хью Уайбру. – Эта книга до сих пор считается одним из лучших введений в православие, за ней последовал “Православный путь”, не менее ёмкое и ясное сочинение о православной духовности».
«В 1970 году он был избран членом Пембрук-колледжа, где ему нравилась университетская жизнь Оксфорда, а коллегам – его мудрость и остроумие, – вспоминает отец Хью. – Он сохранил связь с колледжем после того, как вышел на пенсию в качестве научного сотрудника, время от времени проповедуя в часовне. Нынешний капеллан, отец Эндрю Тил, сказал, что студенты любили его и называли Гэндальфом. Среди историй, которые сам митрополит Каллист любил рассказывать, одна повествует о том, как он однажды заснул во время проповеди, а проснувшись, обнаружил, что проповедником был он сам».
