Нельзя не удивляться напору и свежести их мысли, бесстрашию браться за самые трудные вопросы жизни церкви и русского народа: отношений церкви и общества, христианства и культуры, преодоления церковных расколов. Пересказывать не буду, да и не получится в одной колонке. Кому интересно – могут всё увидеть и услышать сами. Но нельзя не задуматься о проекции в современности тех тем, о которых много размышляли эти священники – цвет Русской церкви.
Причащаться с англиканами?
Отец Сергий Булгаков считал единство Церкви великим Божьим даром и переживал разделение христиан как большой грех, с которым нельзя мириться. Он был одним из активных членов (вице-президентом) православно-англиканского Содружества святого Албания и святого Сергия, основанного в 1927 году и существующего поныне, в 1949 году капелланом Содружества был будущий митрополит Сурожский Антоний.
Видя, что отношения между членами сложившегося союза становятся по-настоящему дружескими, отец Сергий предложил «частичный интеркоммунион» (intercommunion – совместное участие в Евхаристии христиан разных конфессий. – «Стол»), что воспринимается многими как нарушение церковных канонов, например 45-го и 46-го Апостольских правил «о молитве с еретиками». Булгаков опирался в своей инициативе на то, что в Содружестве есть одно понимание веры («догматический минимум» – исповедание веры во Христа и Св. Троицу на уровне Никейского символа веры) и общая жизнь – встречи членов Содружества св. Албания и св. Сергия могли длиться не по одной неделе. Отец Сергий надеялся, что интеркоммунион снимет психологические и духовные барьеры, которые невозможно устранить путём дискуссий. Про одну из таких конференций духовная дочь отца Сергия, монахиня Елена (Казимирчак–Полонская), написала: «произошло благодатное озарение Духом Святым и соборное переживание веры во Христа и любви к Нему… Духовный подъём и единение в братской любви, пережитые участниками конференции, остались в их душах и закрепились сознанием ответственности за начатое дело, которое следует продолжить и довести до победного конца».
Прежде всего Булгаков подразумевал осуществление «духовного интеркоммуниона», когда в опыте общения «преодолеваются конфессиональные границы, несмотря на стены, отделяющие конфессии друг от друга». Обретение христианского единства он рассматривал как «духовное сопричащение единого Христа задолго до того, когда может совершиться фактическое причащение из одной чаши».
Интересно, что сторонниками частичного интеркоммуниона выступили президент Содружества от православной стороны митрополит Евлогий (Георгиевский) и известный церковный историк, последний обер-прокурор Синода профессор Антон Карташёв. Митрополит Евлогий считал предложение Булгакова рискованным, но необходимым, потому что в решении вопроса о воссоединении «невозможно сдвинуть с места большие церковные массы» и нужно допустить частичность воссоединения. Профессор Карташёв допускал даже риск исключения участников интеркоммуниона из состава своих церквей как раскольников. Антон Владимирович считал, что на этот риск стоило пойти, так как новое церковное сообщество «станет центром притяжения, побуждающим церкви ко всеобщему объединению».
Митрополит Евлогий (Георгиевский). Фото: общественное достояниеНового церковного сообщества тогда не сложилось. Сегодня трудно представить себе в Русской церкви официальное или неофициальное братство с англиканами, лютеранами, католиками и даже старообрядцами, что, конечно, говорит о большом ослаблении кафолического сознания в православии и не только. Глядя на современную РПЦ, не верится, что русское православие даже в самые тяжёлые для него годы заботилось не только о восстановлении своего положения, но осуществляло дерзновенную попытку переломить ход всей церковной истории и от разделения церквей перейти к их объединению не на политической платформе (такие попытки случаются и теперь), а через живое общение и подлинную христианскую дружбу.
Церковная культура и культурная церковь
Заботиться о собирании не только своей конфессиональной церкви, но единстве Церкви Вселенской может дерзнуть только свободный человек, а скорее свободные собранные вместе люди, потому что одному такое не под силу.
Но дары жизни в большей свободе от государственной опеки, похоже, всё ещё не восприняты нами на церковном уровне, как и дары просвещения – русской религиозной философии и богословия, и дары русской святости – опыт жизни новомучеников и исповедников нашей церкви. Всё же в Содружество св. Албания и св. Сергия и с англиканской, и с православной стороны входили люди, укоренённые и в своей церковной традиции, и в культурной традиции своих народов.
С начала XX века для русской интеллектуальной элиты вопрос о связи веры и культуры был особым полем напряжения, соединяющим православие и судьбу России. Вспоминаются и дореволюционные Московское и Петербургское религиозно-философские общества, и основанная Бердяевым после революции в Москве «Вольная академия духовной культуры», и Свято-Сергиевский богословский институт в Париже, открытый русскими изгнанниками, в числе коих был и отец Сергий Булгаков.
Отец Павел Флоренский писал, что происходящее много веков отдаление друг от друга «высших духовных интересов и целостной духовной культуры» привело к вражде против Бога. Духовная жизнь, считал отец Сергий, развивается под знаком светского внерелигиозного и антирелигиозного начала. Культура, стремясь к автономии от религии, пишет отец Павел: «не только не противодействовала греху, но и сбивала с толку совесть». Церковь и культура разделились так, считал Флоренский, что никакого возвращения назад невозможно, культура уходит из церкви, прикрываясь христианскими словами и формулами. Интересно, что преодоление этого разделения церкви и культуры может совершиться, как думал отец Павел Флоренский, если произойдёт соединение церквей – Католической и Православной, то есть Церковь явит своё единство.
Булгаков же, сравнивая культуру и церковь с младшим и старшим сыновьями из евангельской притчи о блудном сыне, считал, что уход младшего в атеистическое творчество даилектически необходим в истории. Принципиально, каким будет возвращение. Перед церковью стоит творческая задача «победить эту противоположность церковного и светского», а для этого создать «христианскую, церковную культуру и возбудить жизнь в церковной ограде». То есть церковь неверно понимать узко как храм, или церковь-культуру, или даже церковь-человечество – церковь должна быть во всём. Церковь – это «не один только дом для инвалидов и богадельня, для которых в ней находилось место до сих пор, но и рабочая мастерская, и учёный кабинет, и художественная студия».
Мне видится неточным противопоставление понятий «церковь» и «культура». Можно ещё различить церковь и науку, церковь и искусство – живопись, архитектуру, музыку. Но культура есть в любом сообществе, тем более таком древнем, как церковь. Эта культура может быть утончённой и грубой, она может по-разному быть причастна красоте и смыслу, апеллировать к высотам духа или низменным инстинктам – но культуры не может не быть.
Фото: Кузьмичёнок Василий / Агентство «Москва»В церкви должно быть и есть много разных пластов культуры прежних веков и современной, разных народов и разных социальных сред – есть сельская и городская церковная культура, простонародная и утончённо-интеллигентская, русская и греческая и т.д. Хорошо, если эти пласты церковной культуры находятся во взаимообщении и взаимообогащении. Плохо, если каждый замкнут на себе. Видно, как сегодня недостаточно пересекаются разные пласты. В современных храмах мы очень редко встретимся с подлинным искусством и высокой культурой – будь то культура богослужения, миссии, культура личных отношений или культура убранства храма. Но самая большая проблема современной церковной культуры, что она всё менее церковна, её всё дальше уносит течением от основоположника нашей веры и нашей Церкви – от Иисуса Христа. Не так часто в проповедях услышишь, чтобы Его ставили в пример или говорили о действии Духа – личных и соборных дарах людей. Всё убого сводится к быту, семье, назиданиям о хорошем поведении. Ещё реже Христос, Евангелие и Дух Святой становятся темой для частного разговора отдельных христиан. Что нужно, чтобы это скорее возвращалось в церковь? Невзгоды? Но гром уже грянул не однажды за постсоветское тридцатилетие. Нужно, чтобы ищущие Христа и живой веры ещё больше искали друг друга. Флоренский и Булгаков – яркий пример такого поиска.
Царственный мой друг
Чтобы понять силу их отношений, достаточно прочитать первые строки письма Булгакова к Флоренскому в 1922 году: «Дорогой и единственный, царственный мой друг! Тебе я пишу теперь церковную эту исповедь… Лично для меня сейчас нет ничего более важного и нужного, как то, чтобы Ты меня понял и одобрил, ибо при мысли о расхождении (я даже не решаюсь сказать о разрыве, ибо в него не верю) с Тобой ломит сердце, трепещет и изнемогает душа, и я не знаю, как я это переживу. После семьи, которая есть моё же распространённое я, я люблю Тебя больше всех на свете…».
Для отца Павла Флоренского дружба не только личная драгоценность, это высшая форма воплощения церковности. Особенное значение у Флоренского имеет дружба двоих. В письме о дружбе, одной из глав его книги «Столп и утверждение истины», он вспоминает такие пары друзей-христиан, как Григорий Богослов и Василий Великий, Марк Минуций Феликс и Октавий, Лактанций и Пентадий. «Одиночество – страшное слово: “быть без друга” таинственным образом соприкасается с “быть вне Бога”, – пишет Флоренский. – Лишение друга – это род смерти».
Булгаков, надо сказать, считал, что из всего спектра христианских отношений не стоит иерархически возвышать именно дружбу, – и в этом с ним трудно не согласиться. В противном случае ещё один шаг – и пришлось бы поставить под сомнение качество христианской жизни абсолютного большинства христиан, ведь дружба и в церкви явление не рядовое. Много ли мы видим настоящей дружбы на приходе среди мирян или среди клириков, много ли среди современного епископата примеров дружбы, как у Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского? Мало. Я говорю не о приятельстве и добрых отношениях, а именно о дружбе как виде любви, как образе жизни, когда один без другого не живёт, не имеет полноты жизни. Дружбу невозможно сконструировать или организовать. Это дар, своего рода чудо. Она или есть, или её нет. Мы можем лишь желать этого дара или бояться его, потому что дружба поглощает человека, отрывает его от себя самого и отдаёт другому. В человеческих силах созидать церковь как дружество, стараться быть дружелюбным, делать всё от нас зависящее, чтобы наша Русская церковь была притягательна для людей и для обретшего на земле дружбу и друзей Христа. Как говорил Самуил Маршак: наше дело разложить дрова – огонь сойдёт с Неба.
Статуя Христос-Царь в Португалии. Фото: Filiz Elaerts / UnsplashМы видим сегодня, что дары русского религиозного возрождения, как и мученичества и исповедничества ХХ века, в том числе богословские идеи и церковные чаяния отца Павла Флоренского и отца Сергия Булгакова (софиология, например, как и всё вышеперечисленное), по преимуществу застряли в истории. Возможно ли их сегодня извлечь и применить? Что в первую очередь? Каким образом? Что этому мешает, а что способствует?
Время ли богословствовать
Я пишу это в то время, когда в Киеве, Львове, Донецке и многих других городах нашей церкви гремят взрывы. Это обещанный «несимметричный» ответ РФ на подрыв украинскими спецслужбами российского моста в Крым. Когда я впервые услышал, что российский ответ будет несимметричным, то подумал, что настоящим таким ответом может быть только действенная мирная инициатива без боязни быть признанным слабым. Бывает ли такое? Нет, мы знаем, что по-человечески такое невозможно. Людоедская логика войны предполагает победу и путает великодушие с малодушием и предательством. Война слепа, а в случае военного противостоянии двух бывших советских республик практически невозможен мирный исход – только поражение одной из сторон остановит бойню.
Резонно ли сейчас говорить о богословии Флоренского и Булгакова, когда мы видим, что за XX век церковная действительность не только не шагнула вперед, но откатилась по мнению некоторых чуть ни к XVIII веку? Я думаю, резонно, и благодарен организаторам и спикерам упомянутой конференции, в которой участвовали христиане из стран, отношения между которыми колеблются от прохладных до враждебных: России, Франции, США, Великобритании, Швейцарии, Германии, Польши… Писать и говорить об открытиях богословия XX века сегодня – это не бегство от реалий, а скорее, знак свободы. Когда мир поглощён войной, моя надежда в том, что остаются люди, которые стараются мирно и вдумчиво отыскать решение проблемы зла и вражды в опыте христиан, прошедших через подобные испытания.
