– Как сложился ваш путь к монашеству?
– Крестился я в 20 лет, 7 ноября 1989 года, в недавно открывшемся приходском храме на территории женского монастыря, в котором тогда жили две монахини: игуменья и старенькая алтарница и с ними шестнадцать послушниц. К вере я шёл долго, и ещё большой вопрос, было ли крещение результатом веры или только интуитивным выбором, с которого вера начала зарождаться. Так или иначе сразу после крещения я стал ходить на все службы, которые были в этом храме. Появился и свой круг общения с теми, кто работал на территории монастыря. За трапезой мы часто общались с разными паломниками. Какие-то мысли о монашестве уже тогда стали появляться. В духовном училище, в которое я вскоре поступил, мы сблизились с инспектором училища иеромонахом Игнатием (Крекшиным), частенько беседовали с ним. И в наших беседах он иногда спрашивал о моих жизненных планах.
– Рассматривали Вы другие пути жизни в церкви?
– С момента поступления в духовное училище я стал там библиотекарем и имел возможность читать не только пожертвованные из Московской семинарии конспекты, где в каждой строчке в среднем по три иногда довольно забавные ошибки, но и книги издательств «Жизнь с Богом», «YMCA-PRESS» и других. Из разговоров с отцом Игнатием и особенно из читаемых книг я увидел, что в церкви есть не только монастырская жизнь. И было ещё одно событие, открывшее для меня другие пути в церкви.
После первого класса училища, в конце летних каникул, в Москве, в Сретенском храме на Лубянке, я познакомился с отцом Георгием Кочетковым, он благословил меня бывать на всех огласительных встречах, каких только смогу. В результате с конца августа 1991-го по Рождество 1992 года жизнь у меня была по ритму и духовной наполненности вполне иноческая, правда, тогда я этого ещё не сознавал. К 8:00 – на занятия в училище, после обеда к 15:18 – почти бегом на московскую электричку. В Москве было по две подряд огласительные встречи (встречи для научения вере перед крещением), домой возвращался около 3 часов ночи, сон и опять к 8:00 – в училище.
Когда на Рождество всё закончилось, я почувствовал такую пустоту! Но выход нашёлся почти сразу. Ко мне уже приходил время от времени один мой школьный друг с вопросами о вере, о Троице, о том, о сём... И я ему сказал: «Если хочешь по-настоящему в чём-то разобраться, давай оглашаться». Он спросил: «А могу я взять с собой ещё нашего общего знакомого?» Так собралось человек десять... Это я о том, что любые пути в церкви должны начинаться с оглашения, то есть научения вере и христианской традиции.
– Но Вы выбрали монашеский постриг. Как это случилось?
– После Пасхи 1992-го приближалось окончание училища, отца Игнатия (Крекшина) поставили игуменом Бобренева монастыря. Он сказал, что в монастыре нужен дьякон, и спросил, не хотел бы я пойти. Я обещал подумать. Через несколько дней он опять спросил, подумал ли я над его предложением. Я ответил: «Апостол Павел говорит: „Оставайся в том звании, в котором был призван“. У меня есть некоторое количество людей, которым я помогаю обрести веру, утвердиться в ней, войти в Церковь. Я за них отвечаю и не могу вот так взять и бросить. Смогу ли я продолжать с ними оглашение?». Он ответил, что нет проблем. Тогда и я сказал, что в таком случае и у меня нет проблем. На открытии монастыря меня рукоположили во диаконы, а через неделю-две постригли. На открытии монастыря и рукоположении были сразу два владыки – Ювеналий и Григорий, а на постриге только игумен Игнатий и иеромонах Амвросий. Помнится, что я всё ждал каких-то особенных обрядов, ощущений… Не дождавшись, спросил у игумена. Он мне ответил: «Ну, это же всё формальность…»
С отцом Павлом Адельгеймом в храме Рождества Христова, г. Коломна, 2009 год.– Какие-то чувства и надежды всё же был с этим связаны?
– Надежда на углубление веры. Практически всё лето я прожил в монастыре один. Игумен и второй иеромонах имели разные послушания от митрополита: преподавание, работа в комиссии по канонизации и ещё что-то. Вместе собирались только на субботние и воскресные службы. Наши беседы о вере с друзьями продолжались, но я быстро понял, что знаний, полученных в духовном училище, слишком недостаточно. Я стал проситься у игумена поступать в Свято-Филаретовский институт, но он дважды отвечал, что сперва нужно закончить семинарию, чтобы корочка какая-то была. Но после того как в августе к нам в Бобренев монастырь приехал отец Георгий Кочетков с Преображенским братством, я в третий раз приступил к игумену со своей просьбой. Он сказал: «Поступайте, в этом году в семинарии перебор». Как я был счастлив! И проучился я в СФИ до 1998 года.
– Что оправдалось из Ваших надежд?
– Что-то, как видите, сразу оправдалось, а что-то нет. Самая главная надежда оправдалась – не специфически монашеская: за время моего пребывания в монастыре удалось воцерковить семь групп. Я и те, кто уже после огласительных бесед воцерковился, то есть начал жить вдохновенной церковной жизнью, приводили своих друзей на оглашение. Удалось получить качественное духовное образование. Удалось, насколько это возможно в монастыре, максимально приблизить богослужение к его традиционному строю, духу и смыслу. Проповеди на положенном месте после Апостола и Евангелия у нас были правилом с августа 1992 года.
К 1998 году на воскресные службы в наш монастырь «в чистом поле» приходило по 100–150 человек из Коломны, Воскресенска, Егорьевска, не считая окрестных деревень. Это, увы, возмущало городское духовенство. Приходившие на наши службы люди рассказывали: «Нам священники в городе говорят: туда не ходите, там еретики. А куда нам ходить, когда тут хорошо?» Обычно мы отвечали: «Куда хотите, туда и ходите». Многие оставались, а тучи сгущались… Я думал, что буду жить в монастыре всю свою земную жизнь, но пришлось выбирать между стенами и людьми. И этот выбор в пользу людей дался мне легко.
– Совпало ли Ваше представление о монашеской жизни с реальностью?
– Не совсем. Какое-то время я жил в монастыре со своими юношескими представлениями о монашеской жизни, каком-то игуменском руководстве и т. п. Но жизнь по христианскому призванию, к счастью, оказалась сильней меня и моих представлений, богаче и интересней. Помню, как, читая «Древние иноческие уставы», находил, что они имеют между собой различия, а в одном из них обнаружил даже некоторое сходство с нашим монастырём. Там шла речь о том, что в обитель приходили миряне, там их учили вере, а после окончания научения одни оставались в монастыре, а другие становились христианами в обычной жизни за монастырскими стенами.
Латвия, г. Карсава. В гостях у архимандрита Виктора (Мамонтова), середина 1990-х годов.– Чего больше в монашестве: новых возможностей для служения Богу и Церкви или преград для этого?
– Этот вопрос для меня трудный, поскольку не считаю, что хорошо знаю монашество вообще. Для меня лично мой монастырь был своего рода оранжереей, где я мог свободно служить Богу и ближним, учиться. До монастыря пару раз приезжал в Иоанно-Богословский монастырь под Рязанью, от его посещения не был в восторге.
И ещё бывал в Псковском Мирожском монастыре, это уже когда сам был монахом. В последнем я видел, что монахи там – реальная община, которая служит Богу, они все вместе и молятся, и трудятся. Про другие монастыри мало чего знаю. Но, как я теперь понимаю, даже растение не предназначено только для жизни в оранжерее, рано или поздно его высаживают на грядку. Монаху, как и любому христианину, не нужно прятаться от жизни для Бога ни в монастырь, ни в семью, ни в болезнь, ни в работу.
– Есть какие-то примеры, образцы иноческой жизни для Вас?
– Несколько примеров есть, все они очень разные. Объединяет их, пожалуй, только открытость – пусть и в разной степени – миру, людям. Это архимандрит Виктор (Мамонтов) из Латвии, архимандрит Зинон (Теодор), старец общины беседников в Самарской губернии протоиерей Павел Алексахин и протоиерей Павел Адельгейм, которые не были монахами. Правда, они не вполне «стандартные», но это только подтверждает их иночество, они иные.
Бобренев монастырь, после рукоположения во пресвитеры. 1997 год.Они остаются для меня примером и ориентиром в духовной жизни, хотя встречи наши были нечастые. Например, с отцом Зиноном мы последний раз виделись в августе 1998-го: как раз закончилась моя жизнь в монастыре и я поехал к нему в Псков посоветоваться, как быть дальше. У отца Виктора был позднее, в мае следующего года, когда я уже служил на приходе, осваивался потихоньку. Он хохотал, как ребёнок, когда я ему рассказывал разные приходские истории и про то, что теперь на месте нашего монастыря. Отца Павла Алексахина успел застать в январе 2008 года, а в апреле он преставился. Отец Павел Адельгейм сам приезжал к нам в Коломну на вечер памяти жертв политических репрессий, на следующий день мы братством отслужили и литургию. В Коломне же он написал одно из своих стихотворений, которое с небольшими изменениями вошло в его книгу «Своими глазами».
Автограф стихотворения отца Павла Адельгейма.И, конечно же, таким примером для меня был с самого нашего знакомства в 1991 году и по сей день остаётся московский священник отец Георгий Кочетков из Преображенского братства.
– Как узнать человеку, приходящему в церковь, призван ли он к безбрачию и монашеству или призван к служению человека семейного?
– Мне кажется, это просто: услышать, что тебе лично говорит Евангелие, и на него откликнуться. И озаботиться вопросом: что дальше? Где полнота жизни? Каждый, я уверен, получит ответ, ищущий обрящет, как говорит Христос. [
Важно, что человек ищет в жизни. Одни ищут, как бы поскорей жениться, и любые ответы расценивают как средство достижения своей цели. Другие грезят монастырём, и всё то же самое. Форм воплощения христианской жизни множество, но если человек ищет только формы, он может всё потерять. А если он ищет саму жизнь во Христе и со Христом, то форма его сама найдёт. Я впервые увидел Жизнь, когда познакомился с Преображенским братством, поэтому монастырь для меня был как бы бесплатным приложением, формой жизни, которая мне помогала собирать народ, учиться и т. п.
Отец Павел Адельгейм в гостях у Богоявленского малого братства г. Коломны, октябрь 2009 год.– Какой путь выше, свободнее, сильнее перед Богом, по-Вашему, монашеский или какой-то иной?
– Думаю, тот путь выше, свободнее, проще, сильнее и эффективнее, который перед Богом! А монашеский он или ещё какой, по-моему, значение имеет небольшое.
– Есть ли настоящее и будущее у монашеской жизни и монашеской традиции в церкви и какое оно, на Ваш взгляд?
– На мой взгляд, в монашеской традиции накопилось много духовных богатств и очень много общего с общинно-братской жизнью – основным способом церковной жизни с самого начала её существования. Монашество появилось как ответ на обмирщение и опустошение христианства, оно старалось вобрать в себя самое главное, чтобы сохранить огонь веры. Да, это было мощное движение в церкви, но невозможно, да и нельзя, всё время прятать огонь веры под сосудом – он должен светить всему миру, всем людям. Нельзя всё время его только сохранять и только охранять. Если это дар Божий – надо, по слову апостола, служить тем даром, который получил. И это должны делать все христиане, не только священники и монахи. Но для этого всем важно быть наученными христианской вере и жизни по вере. Думаю, если современное монашество проснётся от сна своего, услышит эти современные, а не средневековые, призывы, то у него может быть будущее, оно ещё сможет дать современному миру и свет, и соль, и мир, и веру, и любовь. Если вспомнить времена зарождения монашества, кто были эти первые монахи? Это были прежде всего горящие верой христиане, но иные по отношению не просто к окружающему языческому миру, но и по отношению к христианам, заснувшим в компромиссах и маловерии.
