Несколько лет назад мне нужно было написать эссе на тему «Я и Другой в истории русской философии». Я долго не могла выбрать, о чём конкретно писать, пока на помощь не пришёл тот самый другой. Или друг. А друзья – так уж бывает – любят порой проводить жизнь вместе. Так поступили и мы – мой друг Л. и я: мы решили пройтись вдоль берега Волги. Прогулка наша была неспешна и достойна, по мнению Л., кисти Нестерова. По истечении где-то получаса мы остановились около одиноко стоящей скамейки, сели на неё и стали читать статью «Христианство» из словаря Сергея Аверинцева. Ну право, разве можно идти гулять с другом и не иметь при себе томик какого-нибудь философа?!
За чтением мы провели ещё часа полтора, и уже на обратном пути я поделилась с Л. своими сомнениями в выборе темы для эссе.
– А пиши по Аверинцеву! – воскликнул мой друг, и моя правая бровь в недоумении взметнулась вверх. – «Другие – это ад»...
– Но позволь, – возражаю я. – Это же Сартр…
– Да! Но и Аверинцев тоже. Вот послушай:
«Другие – это Ад»; так правду Ада
Ад исповедал…
«Правду Ада Ад исповедал…» У Ада есть своя правда, и она звучит: «Другие – это ад».
О сколько раз я переживала этот ад! Не углубляясь далеко в воспоминания, остановлюсь лишь на событии (хотя со-бытия там как раз и не было – просто факт)... Так вот, остановлюсь на факте. Ранним утром ничем не примечательного понедельника, затерявшегося среди множества других похожих понедельников, я приезжаю в Москву, подхожу к турникету, прикладываю карту и… ничего. В раздражении я подхожу к кассам, упираюсь в гигантскую очередь таких же неудачников, оказавшихся на Комсомольской в час пик без билета, поспешно ретируюсь к автоматам, чтобы хоть там оказаться подальше от этого легиона других. Но и там меня поджидают они. А я же опаздываю! Мне надо купить билет как можно скорее. Мне. Надо. Купить. Билет. А тут они – чужие, другие, безликие люди. Для меня тогда даже не люди, а люди-функции. Функция у которых лишь одна – помешать мне. И я не могу изменить их функцию в угоду моей воле. Я оборачиваюсь и в ужасе понимаю, что они – другие – кругом. Как удавка стягивает шею приговорённого к смерти, так и плотное кольцо чужаков обступает меня. Это был настоящий ад…
«Господи! Господи! За что? Как так? Почему их так много?» Обращение к Богу отрезвляет. «Господи! Как так? Почему я не вижу в них Тебя?» Это настоящий ад. И он внутри.
И было бы наивно и самонадеянно полагать, что такое переживание других знакомо лишь мне. Это, как мы говорим, типологическая ситуация. И Сартр, и Аверинцев лишь только обозначили проблему. Конечно, не только они, но именно Сартр в короткой хлёсткой фразе «Другие – это ад» предельно обнажил этот ужас.
Но как настоящий философ – любитель слова и Слова – Аверинцев даёт своему читателю надежду и начинает своё стихотворение об «аде других» эпиграфом из Евангелия от Матфея: «И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25, 40).
«”Другие – это Ад”, – повторю я первую строку Сергея Сергеевича. – Так правду Ада Ад исповедал…». Наш разум пугается этих слов, но Аверинцев ободряет своего читателя, обращаясь к его рацио:
Ум! ПОЙМИ: В ДРУГОМ,
во всяком, кто другой, во всяком, кто
не я, меня встречает непреложно
Единый и Единственный – услышь,
Израиль! – и отходит непреложно
к Его единству, и превыше всех
обособлений, разделений – то,
что отдано другому: хлеб – и камень,
любовь – и нелюбовь.
В другом, более того – в любом другом – нас встречает Бог. На этом стоит филолог и философ Сергей Аверинцев. Это знание заставляет меня приподнимать плечи и держать осанку в общении с любым другим. Но – увы! – как легко об этом забыть! И именно утрата этой памяти – о Боге, равно как и способности любить – и определяет то, что в других, вместо братьев и сестёр, мы видим ад. Вне Другого нет спасения, и христианский путь к Богу возможен только через Ближнего.
А когда в ближнем нет Бога, когда другие – ад для нас, то тогда и мы в аду. Прежде всего мы, а не они, не другие. Так же как безвозвратную утрату способности к любви, ад воспринимал не только Сартр, но и Достоевский и Бернанос. Другой, ближний может стать наивысшим блаженством, но становится мучением.
Фото: Oleg Sergeichik / UnsplashДальнейшие строки стихотворения нагнетают это переживание «ада другого», и Комсомольская (Господи, до чего же жуткое название!) площадь вновь предстаёт перед глазами, застилая взор и память нескончаемым мельтешением:
И пусть их тьмы
неисчислимые и толпы, этих
других; и пусть земному чувству близость
есть теснота, и мука тесноты, –
Как же тесно, когда вокруг миллионы других! И как одиноко, когда нет рядом Другого!
Сегодня «правда ада» предъявляет свои права на меня, на ближнего, на дальнего – на каждого из нас. «Я сам!» – кричит трёхлетний карапуз, и взрослые умиляются его «самостоятельности». Но когда «Сам Самыч» вырастает, то усвоенный им ранее идеал самости и самодостаточности уже не столь мил. Не столь мил и тот факт, что достоинство человека начинают соотносить (он сам и другие) со способностью не нуждаться в других. Какая ирония!
О других как аде Аверинцев говорит не только в этом стихотворении, но ещё и в своих проповедях. Где уже не в стихах, но суровым прозаичным слогом (насколько слово «суровый» можно отнести к добрейшему и смиреннейшему Сергею Сергеевичу) он напоминает, что именно из-за нашей «самости» наличие других – других личностей, других «я» – является адом для греховной стороны нашего «я». Тогда и в глаза другому смотреть больно, и по улице идти тесно, и другой для тебя – не созидание, но разрушение.
А что Главный Другой, что Господь? Господь ждёт от нас другого. Создав нас «по образу и подобию Своему», Он ожидает от нас подражания Ему во всём. Как же? Ответ читаем дальше у Аверинцева:
Себя отречься Он не может: другу –
и Друг, и Дружество; для нелюбви –
воистину Другой. Любовь сама –
неотразимый, нестерпимый огнь,
томящий преисподнюю. Затвор
блаженной неразлучности – Геенне
есть теснота, и мука тесноты.
Другой – иль Друг; любой – или Любимый –
враг – или Бог. Не может Бог не быть,
и всё в огне Его любви, и огнь
один для всех, – но Аду Бог есть Ад.
«Не может Бог не быть» – «Себя отречься он не может», а Кем Он будет – любым иди Любимым – решает каждый из нас.
То, что «Аду Бог есть Ад» – это выбор ада. Помним же об этом.
