– В кризисе, связанном с разрывом общения между Московским и Константинопольским патриархатами, хотелось бы различать церковные, церковно-политические и политические аспекты.
– Конечно, здесь есть все эти аспекты. Церковные – более глубокие, они не лежат на поверхности и связаны с общим кризисом форм церковного устройства. Уже сто лет как в истории православия закончился константиновский период*, показавший, что политический союз с государством оборачивается для церкви всё большей потерей свободы, превращает её в одну из государственных структур. Тяга к государственной опеке настолько вошла в плоть церкви, что не пропала ни во время советских гонений, ни после, ни когда СССР развалился. И это самое главное, потому что, несмотря на очень тяжёлую историю Русской православной церкви в XX веке, надо признаться, что адекватных выводов из этой истории сделано не было. Последние события показывают, что внутри церкви нет адекватного понимания того, что значит для нас наследие доконстантиновской, константиновской и послеконстантиновской церковных эпох.
Церковный аспект, безусловно, самый важный. Именно из-за церковного кризиса трещит по швам вся иерархическая и каноническая структура. Люди стали понимать, что и система иерархии, и модель поместного церковного устройства «автокефальная церковь – епархия – приход», разработанные в константиновский период, сейчас работают чрезвычайно плохо, а иногда просто разрушительны для церкви. Это мы и видим в поведении Константинопольского патриарха, а иногда и других предстоятелей православных церквей, и просто архиереев. Часто это распространяется и на священников, а значит, и на всю систему приходской жизни. Вот это надо осознавать и это надо обсуждать, когда мы говорим о чём-либо, связанном с церковным устроением, церковным управлением, церковным порядком.
Разрыв общения между патриархатами, усугубившиеся на этой почве конфликты и разделения между верующими внутри одной юрисдикции обнаруживают в церкви действие идеологических и политических сил. Это, конечно, дискредитирует церковь. И это уже церковно-политический аспект. Всем понятно, что и раньше была огромная зависимость церкви от государства, его внутри- и внешнеполитических интересов, часто совсем не близких церкви. Но сегодня, когда большинство стран утратили свои христианские корни и живут, не оглядываясь на церковь, сама церковь по-прежнему держится за государственную власть и, сохраняя прежний порядок своего устройства, попадает в ещё большую зависимость от политики. Что называется, дожил христианский мир до этого позора.
Патриарх Константинопольский Варфоломей и Патриарх Московский и всея Руси. Фото: Сергей Пятаков / РИА НовостиПолитические причины нынешнего кризиса слишком очевидны. Силы, которые приводят его в движение, не волнуют расколы в православии или внутренние проблемы Украины. Все видят, каково влияние, скажем, Америки и отчасти Европы на решение Константинополя. Это такое устроение «майдана» на церковной почве.
– Что значит «майдан на церковной почве»?
– Это попытка отвернуть Украину от нашей страны, такой, какой на сегодняшний день она является. С одной стороны, РФ продолжает нести в себе политические и идеологические реалии советского времени, а с другой, есть немало и того, что мы приобрели в постсоветский период, который, конечно, имеет и свои плюсы, и ярко выраженные минусы.
Политические пружины в этом церковном расколе – самые сильные, им подчинено церковное, каноническое, историческое толкование событий во всех странах и всех православных церквах. Но ведь кроме политики существует же ещё история, существуют люди, существуют какие-то национальные традиции, взаимоотношения народов, духовные, культурные, деловые и просто родственные связи, которые не могут быть принесены в жертву только политическим целям и средствам.
Симптоматично, что в предполагаемой автокефалии в принципе нет никакого церковного содержания. Никто не сказал, зачем Украине нужна автокефалия, кроме одного: хотим быть сами по себе. Коли у нас независимое государство – значит, должна быть независимая автокефальная церковь. Но такого принципа в церкви нет. То есть в основу кладётся принцип националистический, тот самый филетизм**. Плюс церковные вопросы оказываются подчинены интересам государственной власти, а это такая же ересь, как и филетизм, хоть она пока и не имеет названия.
– Я впервые слышу про майдан не как символ борьбы за либеральные ценности, как воспринимается это в политическом эфире, а «майдан» как антироссийский политический разворот Украины.
– По-моему, это лежит на поверхности. Стремление оторвать Украинскую церковь от Русской связано в первую очередь с тем, чтобы окончательно оторвать Украину, её народ, традицию, её потенциал от Российской Федерации – не только политически, экономически, но и духовно, церковно. Потому что самая крепкая, самая серьёзная связь между украинцами и русскими, которые по сути почти один и тот же народ, – это духовная связь. И правильно патриарх Кирилл говорит, что наше единство начинается с киевской купели, с крещения, а всё остальное – наносное, в том числе все эти стремления к автокефалии.
– Вы считаете, что получение автокефалии не соответствует национальным интересам Украины?
– Смотря что считать национальными интересами. Разделение церквей поможет Украине быстрее интегрироваться в европейско-американскую систему жизни, во все её реалии: экономические, политические, духовные, культурные. Но в этом есть и плюсы, и минусы для Украины. Те, кто думают в категориях противопоставления русского украинскому и украинского русскому, видят в этом возможность дальнейшей национальной самоидентификации и самоутверждения, возможность освобождения от наследия советских времён, преодоления политического, экономического кризиса и так далее.
Но проблема в том, что этот кризис более глубокий, его причины никак не сводятся ни к политике, ни к вопросу об автокефалии. И народ, живущий на Украине, и Украинская церковь несут на себе те же язвы советского времени, что и современная РФ. И они так же не освободились, не покаялись и не возродились после советского времени. Это возрождение и не может произойти, если люди всё время хотят видеть причины страшного XX века вовне, а себя считать лишь жертвами. Пока на Украине есть только начатки покаяния, но есть и некоторое националистическое и шовинистическое самоудовлетворение – и это далеко не самая лучшая ситуация.
Фото: Алексей Витвицкий / РИА НовостиА кто-то понимает, что происходящее сейчас – это трагедия, несущая угрозу прямого военного конфликта. Такого ещё не было в истории: Россия и Украина никогда друг с другом всерьёз не воевали. Даже когда бо́льшая часть Украины входила в Речь Посполитую, то и тогда в силу своей православной веры и общих традиций, идущих со времён Киевской Руси, народ считал и называл себя русским (или русьским), причём весь, включая Западную Украину. Могли быть разного рода противоречия, непонимания, обиды, иногда претензии друг к другу – всё могло быть. В некоторых кругах на Украине были националистические и даже шовинистические тенденции, особенно к концу XIX – началу XX века. Могли быть и какие-то имперские замашки России, которые плохо воспринимались в некоторых частях украинского общества. Всё равно это были трудности внутри одной большой семьи, среди родственных друг другу людей, которые могли или полностью, или не полностью отождествляться с этим русским (или русьским) народом. Но так или иначе это всегда мыслилось как некое единство. А вот сейчас, как раз впервые, «благодаря» советской национальной политике, которая всё время играла на этих различиях, противоречиях, усиливая обиды и претензии, возникла совершенно новая ситуация, которой в истории никогда не было. Впрочем, и Украины в нынешних границах никогда не было. Это не традиционная Украина, это новообразование. Не было и такого её отношения к России, к русскому народу, великороссам. Многое теперь ещё и умышленно мифологизировано ради политических целей, богатства и власти. А всё это имеет сильное влияние на церковь.
Украинская православная церковь до последнего времени ощущала себя прежде всего частью Русской православной церкви при всех недостатках её современной жизни. Сейчас это изнутри и извне подвергается такому испытанию, искушению: мол, если хотите полной самостоятельности, надо уйти от тех язв, которые существуют в РПЦ, в её обыденном сознании, обыденной практике. Но там хорошо, где нас нет. Люди не думают, что многие из этих проблем существуют и в Константинопольском патриархате, они не думают о том, кем они будут по отношению к греческой традиции. Обещается автокефалия. Какой она будет, если будет, – никто не знает. История показывает, что Константинополь слишком часто бывает непредсказуем.
– Вы считаете, что в данном случае Константинополь играет на тех советских расколах национального сознания в понимании отношений народа и церкви, церкви и государства?
– Да. Советское время всегда способствовало всевозможным мыслимым и немыслимым расколам, чтобы удерживать власть, приписывая всё доброе партии и коммунистической идеологии. И эти расколы прочно закрепились в сознании людей, в том числе, увы, и церковных. Поэтому ситуация очень сложная и многослойная.
К сожалению, современные аналитики, политологи и социологи очень плохо разбираются в церковных делах, как и сами церковные люди, особенно «официальные лица». Это видно по тому, как мало в интернете, в СМИ здравых компетентных высказываний. Даже если человек более или менее знает каноническое право или церковную историю, всё равно разобраться в этой чрезвычайно трудной ситуации у него не получается, потому что современное экклезиологическое сознание*** находится на очень низком уровне. Люди обсуждают всякие тонкости экклезиологической модели, скажем, византийской и русской, выясняют различия и противоречия между ними, но они не видят, что за этим стоят куда более серьёзные проблемы – фундаментальные для церкви, и эти проблемы находятся по ту сторону современных разногласий Константинополя и Москвы. Потому что современная экклезиологическая модель – клерикальная****, клерикалистская и в Константинополе, и в Москве, хотя несколько в разных формах. В православных церквах утвердилась даже не просто поместная или поместно-приходская***** система, а именно клерикалистская. В ней совсем теряются новозаветные евангельские начала власти любви. Вот что люди не видят, а это самое главное.
Чтобы это понять, нужно не только постараться освободиться от этой любви к своим, к себе и к своему в церкви, не только от всякого рода шовинизма и грубого национализма, но и от недолжных отношений с государством, приводящих к излишней зависимости от него: и политической, и экономической, и идеологической.
Петр Порошенко и Константинопольский патриарх Варфоломей на встрече в резиденции патриарха в Стамбуле. Фото: Михаил Палинчак / РИА Новости – Это относится больше к Константинополю или Москве?
– Это ко всем относится. Кроме националистического и внутриполитического есть ещё международное, внешнеполитическое влияние на церковь. Украина стала камнем преткновения и главным политическим субъектом для Америки и Европы в их борьбе против существующего порядка в Российской Федерации. Хотя, конечно, если бы в РФ была проведена последовательная декоммунизация, очень многие проблемы решились бы с точки зрения политической и эмоционально-нравственной. Это могло бы сблизить позиции России с мировыми державами и решить многие проблемы, потому что сейчас очень часто идёт противопоставление одних другим именно по этой линии. Одни за сохранение наследия коммунистической, советской системы, а другие как бы против. Может, не очень против внутренне, в глубине, но на поверхности очень против. А народ ни в России, ни на Украине, памятуя все ужасы XX века, не симпатизирует этим пережиткам советского коммунистического времени. К сожалению, власть этого не видит и не понимает. Политическая власть в РФ, мягко скажем, не очень энергично борется за декоммунизацию, а церковная власть не столько поддерживает такую позицию светской, сколько не имеет сил ничему сопротивляться.
– Что изменится после разрыва евхаристического общения для верующих Московского патриархата и Константинопольского? Допустим, какой-то мой знакомый, друг или родственник остался в Константинопольском патриархате или перешёл туда. Как нам поступать? Можем ли мы с ними молиться перед ужином, или, например, об уврачевании раскола, или в храме на вечерне, или на литургии? Почему мы не можем вместе причащаться?
– Насколько можно судить из опубликованных текстов о решениях последнего Синода РПЦ, нет евхаристического общения между двумя церквами – Русской православной и Константинопольской. Это значит, что ни клирикам РПЦ сослужить, ни мирянам причащаться в храмах Константинопольского патриархата нельзя. По умолчанию предполагается, что всё остальное можно. Пожалуйста, помолитесь, будьте на вечерне, будьте на утрене, молебне, панихиде или отпевании. Наверное, на крещении тоже можно присутствовать. Если хотите что-то хорошее вместе делать – пожалуйста, ничего не ограничивается, кроме участия в таинствах.
– А если я встречаю епископа, священника, как я должен его приветствовать, каким образом? Есть какая-то степень свободы? Как хочу, так и приветствую?
– Я думаю, что здесь есть и будет некоторое многообразие. Кто-то отвернётся друг от друга, а кто-то не отвернётся, будет приветствовать. В конце концов, мы даже к католическим священникам относимся уважительно. У них не принято, как у нас, давать благословение, у них другая форма приветствия. Это не имеет принципиального значения. Если люди захотят благословляться, пусть благословляются. Надо понять, что этот разрыв связан с иерархическими проблемами, проблемой управления, устроения церкви, а не со всеми проблемами подряд. Не анафема же объявлена.
– Вера у нас одна.
– Вера у нас одна. Теперь можно сказать о некоторой разнице в понимании церкви, церковного устройства. Но, опять же, этот вопрос не столько догматический, сколько канонический. Не надо путать этих вещей. А догматически вера у нас одна, поэтому сейчас во всём, что не касается таинств, мы можем быть вместе. Среди той же иерархии есть разные взгляды: у одних епископов более радикальные, у других более спокойные. Есть и совсем равнодушные: мол, как я раньше общался, так буду и сейчас, потому что внутренне мы едины. В общем, это правильно, нужно стараться внутренне быть доброжелательными и едиными. Не надо озлоблений, не надо вражды, нельзя допустить насилия. Но даже если мы внутренне едины, причащаться вместе пока, к сожалению, не получится. Хотя мы же не наивные люди и понимаем: от того, что были приняты такие-то решения Константинополем, а потом Москвой, благодать от народа, от поместных церквей, тем более от самой Церкви никуда не уходит. Просто из-за разногласий, из-за такого резкого противоречия, из-за нарушений норм христианской этики во взаимоотношениях церквей и иерархов её труднее будет воспринимать людям. Но она есть! Поэтому, если даже человек из РПЦ попадёт вдруг в какой-нибудь западноевропейский или американский город и придёт в храм Константинопольского патриархата, то он может нормально подготовиться, участвовать в евхаристии и духовно причаститься, не подходя к чаше.
Такой опыт есть в церкви – мистический опыт. Его, конечно, нельзя поставить на поток, нельзя сказать, что любой, кто придёт, он и будет мистически причащён, – это будет резким упрощением, но возможность мистического причастия может существовать даже между православным человеком и католиком, православным и представителями некоторых протестантских деноминаций. Этот опыт подтверждён нашими исповедниками ХХ века. Об этом не принято говорить, но он есть, и его никуда не денешь. Приобщение ко Христу и через Христа друг ко другу, в конце концов, для нас самое главное.
А как ещё мы собираемся уврачёвывать существующие противоречия, если не будет у нас любви, если не будет у нас благодати и этого причастия Христу? Так никогда ничего не получится. Мы должны иметь дерзновение в молитве, мы должны быть открыты для примирения во Христе, но и знать границы канонические, иерархические, евхаристические в их современном значении и в традиции церкви. Сейчас видно, что в них временное. Надо менять устаревшую каноническую структуру, менять отношение к иерархии, менять самосознание иерархов: они не господа в церкви, не «деспоты»******. Надо забыть все эти понятия: «владыки», «великие господа» и так далее. Это всё пора сдавать в архив.
Пока этой перемены не случится, неизбежно будут противоречия вплоть до разрывов, а значит, и войн. Война может быть духовной, но она же может перерасти и в горячую войну – история знает немало таких примеров. Если будет насилие с одной стороны в отношении храмов, имущества или просто мнений – значит, и в ответ будет насилие. Это может задевать государственные интересы, и тогда государства могут пойти, причём как бы совершенно справедливо, защищать интересы какой-то части, ну, скажем, населения Украины, находящейся в юрисдикции РПЦ. Так Украина может стать «главным запалом» Третьей мировой. Это вообще не приведи, Господь! Тогда весь мир полетит в тартарары.
– Вы считаете, этому есть достаточные политические причины?
– Есть политическое напряжение, экономический спад, есть многолетнее непонимание и нежелание понять друг друга, есть это озверение, когда никто никого не хочет слышать. Достаточно открыть интернет и посмотреть, что пишут: грубая ругань с обеих сторон, но особенно, к сожалению, с украинской. Это очень печально. Лично я отношусь и к Украине, и к украинцам вообще как к родным, как к своим. Я не признаю всех этих разговоров о том, что это абсолютно разные народы, что это абсолютно разная история, вообще чуть ли не разные цивилизации. Да ерунда всё это! Никогда такого не было и нет до сих пор. И на Украине достаточно хороших, добрых, замечательных и верующих людей, как и у нас, это близкие нам люди с очень близкой культурой, с той же самой верой, если только эта вера не номинальна с обеих сторон и если она руководит их жизнью.
– Сейчас в интернете можно столкнуться с призывами не исполнять решения Синода о разрыве евхаристического общения, поскольку это всё политика, а нужно просто быть добрым христианином и любить своих врагов.
– Это своеобразная попытка быть нигде, как бы над схваткой. Но в данном случае это не миротворчество, а нежелание разделить трудности и судьбу своей церкви со всеми её немощами и язвами. Попытки так устраниться от ситуации, разделяющей патриархаты, только провоцируют раскол. Не надо враждовать ни с Константинополем, ни с кем, но и в своей церкви не нужно сеять рознь. Это не значит, что не нужно искать путей выхода, но начинать надо с себя: не критикуя решения иерархии, а преодолевая разделения внутри нашей церкви, ища более глубокие основания для единства. Пренебрежение к решениям церковного руководства показывает, что хотя внутри своей юрисдикции люди могут причащаться от одной чаши, это автоматически не приводит к единству и миру. А потому и причастие вопреки всему в Константинопольском патриархате для членов нашей церкви может оказаться лишь политической декларацией, то есть ловушкой.
Священник Георгий Кочетков. Фото: Станислава Новгородцева* Константиновский период – период церковной истории середины IV – начала ХХ века связывают с именем первого императора-христианина Константина Великого (ок. 272-337 г.), после которого христианство стало государственной религией Римской империи. При численном росте церкви, большей централизации и унификации ее устройства, константиновский период характеризовался размыванием представлений о членстве в ней, а также нехарактерным для христианства смещением акцентов в сторону обряда и культа. ** Филетизм – тенденция поместной церкви приносить церковные интересы в жертву национально-политическим. Осужден как ересь на Поместном Константинопольском соборе в 1872 г. *** Экклезиология (от греч. ekklêsia – церковь) – учение о Церкви: её природе, свойствах, устроении. **** Клерикальная (клерикалистская) – такая модель церковного устройства, при которой в центре стоит авторитет и власть клира и церковной иерархии, а не всего церковного народа, в котором каждый, согласно Священному писанию, имеет достоинство царя, священника и пророка (ср. 1 Пет 2:9). ***** Поместно-приходская – модель церковного устройства, в которой церковное собрание «закреплено» за некоей территорией (местом). Поместная церковь состоит из региональных епархий, епархии делится на большие районы-благочиния, в каждом благочинии есть приходы в рамках района города или целого села. ****** Деспот (от греч. δεσπότης – владыка, господин) – высший придворный титул поздней Византийской империи применялся по отношению к императору, а позднее (и до сих пор) и к иерархам церкви.
Окончание материала о необходимых путях преодоления раскола читайте здесь.
