Кто первый кричит: раскол, раскол?
Андрей Васенёв: Если можно, пусть это будет не брифинг, а камерная беседа где-нибудь в резиденции святейшего в Переделкине. Келейники нальют чаю и тихонько встанут за дверью, навострив уши. Мы будем говорить без галстуков, он – без панагии. В итоговый текст войдёт не всё, но главное мы откроем читателям.
Я много раз был «адвокатом» патриарха Кирилла, защищая его в своих статьях и разговорах с людьми, которые, видя церковные проблемы и трудности, начинают жаловаться: вот-де, патриарх во всём виноват, он деспот, сконцентрировал в своих руках всю власть в РПЦ. Он поддерживает самое нецерковное, нехристианское, подыгрывает государству, живёт в неге и роскоши: у него дорогие часы, квартиры, яхты – ему не до нас. У меня одна простая мысль на все эти надуманные и реальные обвинения: люди, которые обвиняют патриарха, как правило, никогда не занимали никаких серьёзных должностей. Человек на должности и человек, чья ответственность не распространяется дальше себя, будут говорить совершенно разные вещи.
Почему в современной России в условиях СВО, санкций, нарастания влияния силовиков, появления таких колоритных фигур на политической арене, как Пригожин, и ещё много чего можно перечислять, патриарх не стал вдруг святым столпником или юродивым Христа ради, мучеником, исповедником, а держится другой линии, – мне совершенно понятно, если взять в расчёт его высокую должность. Первый мой вопрос:
– Святейший наш владыка, 1 февраля – Собор святых православных братств, совпадает с днём вашей интронизации. Вы как человек, разбирающийся в истории Русской церкви в XX веке, не можете не знать, что братства всегда были не только приемлемым, но даже желанным способом церковной жизни, который очень многое позволяет делать в церкви. Можно сказать, что братство освобождает человека от многих страхов, таких как одиночество, ненужность, жизненное неустройство, от боязни потерять веру. Почему у наших соседей в Белоруссии, например, братств полным-полно, а в России само слово «братство» вызывает подозрения? На каком повороте современной церковной истории после 1990 года, когда в РПЦ рождались самые разные братства и общины, мы свернули не туда, так что самое христианнейшее из слов выпало из церковной действительности?
Олег Глаголев: Позиция патриарха в этом вопросе понятна. Он жил в такое время и в таком церковном сообществе, которое непосредственно братского опыта не знало и не знает. Ему не просто трудно, а совершенно невозможно себе представить, что миряне, да ещё в таком большом количестве, могут вместе думать о церкви, самостоятельно заботиться о ней, и при этом получится что-то доброе. Обычные православные, без архиереев, епархиальных структур, на свои деньги доброхотно станут служить Богу и церкви изо дня в день и из года в год!?
Вторая причина недоверия церковному народу (а братства – это обычный церковный народ, точнее – часть этого народа) следует из первой. Это недоверие всякой свободе в церкви. Апостолу Павлу сейчас не верят, что свобода там, где Дух Господень. И от свободы ждут только подвоха, она вызывает страх ереси, раскола и того, что кто-то обидит сильных мира сего, а они могут и наказать. Страх этот идёт не от свободных братств, которые не уходили в расколы и не искали ни над кем власти, а от их оппонентов, по-большевистски изгоняющих из церкви всё, что они считают свободным, то есть нечистым. Это пришедшие в церковь воспитанные советской властью «новые кадры», о которых пророчествовала преподобномученица мать Мария (Скобцова). «В случае признания Церкви в России и в случае роста её внешнего успеха она не может рассчитывать ни на какие иные кадры, кроме кадров, воспитанных в некритическом, догматическом духе авторитета». Они «станут говорить от имени Церкви», «будут пылать страстью ересемании», «в области православного вероучения они будут ещё большими истребителями ересей и охранителями ортодоксии. Шаржируя, можно сказать, что за неправильно положенное крестное знамение они будут штрафовать, а за отказ от исповеди ссылать в Соловки. Свободная же мысль будет караться смертной казнью. Тут нельзя иметь никаких иллюзий».
Конечно, те, кто нагоняет этот страх, сами и есть раскольники, которые бывают двух видов: те, кто уходит в раскол, и те, кто старательно «откалывают» неугодных, раздирая церковь. Второй вид много опаснее – он стремится заразить болезнью раскола весь церковный организм. В 90-е такие люди открыто писали, что Преображенское братство надо «выдавить в раскол». Таких раскольников, нахально говорящих от имени всей церкви, буквально горстка, но вопят они слишком громко и имеют покровительство от власти кесаря, которая получает дополнительное влияние при ослаблении власти Бога, становясь гарантом формального единства церкви.
Афанасьевские чтения Преображенского братства, 1993 год. Фото: psmb.ruЯ думаю, что распространение слуха о расколе – один из страхов, который разделяет и наш святейший. Примеров достаточно: от раскольнической конференции «Единство церкви» 1994 года – до самозванцев, выступавших в феврале 2019 года под именем «тверские прихожане». Эти 5–7 человек заводили скандалы в гуще народа и так старались показать себя православным голосом Тверской епархии и чуть ли не всей церкви. И патриарх из осторожности переместил местного архиерея на другую кафедру. При этом серьёзные священники, которые что-то делают для церкви, которые имеют ответственность за своих прихожан, за храмы и церковь любят, просто не могли слова сказать.
А третье, почему патриарх обращает мало внимания на братства, – у него есть вера, что поправима прежними инструментами – усилиями иерархии и священства – та труднейшая ситуация, которая сегодня существует в церкви. Под труднейшей ситуацией я имею в виду повсеместное отсутствие катехизации (научения вере и жизни по вере) перед крещением, отношение к мирянам как людям второго сорта в церкви, отворачивание от Московской патриархии многих людей в зарубежных епархиях РПЦ после 24 февраля.
Что не принято вспоминать о патриархе
Андрей Васенёв: Во-первых, я соглашусь и с тобой, и со святейшим патриархом, отвечающим сейчас через тебя. Во-вторых, сейчас совершу нечто, что в современной церковной жизни в разговоре с иерархией делать не принято. Я обращусь к авторитету апостолов и Священного писания. Апостол Пётр говорит христианам о том (ср. 1 Пет 4:1–11. – «Стол»), что вы раньше были грешниками, жили с язычниками, с блудниками, а теперь вы так не живёте, а они вас за это хулят. И учтите, что они ещё Господу дадут отчёт, когда Он придёт судить и живых и мёртвых, и т.д.
Чаще всего, когда читается этот отрывок на приходах, если вдруг проповедь и звучит, то её зерном становится, что раньше вы были очень плохие, потом вы пришли в храм – стали все очень хорошие и больше, пожалуйста, плохими не становитесь и не поддавайтесь искушениям, которые всегда будут. Но самое интересное начинается с восьмого стиха, когда апостол говорит: «Но конец всему близок». И дальше мы слышим то, что является фундаментом церковной жизни, который не патриархом заложен, не святейшим Синодом, не ФСБ… а Христом: «Имейте усердную любовь друг ко другу»! Где мы на приходе видим усердную любовь друг ко другу? Не просто оказывать симпатию и быть вежливыми призывает апостол, а усердно любить, то есть совершать постоянные усилия сердечные, но и физические. Дальше, «будьте гостеприимны друг ко другу без ропота». То есть спрашиваешь священника:
– У вас есть община?
– Есть!
– Ходите друг ко другу в гости?
– А зачем? Мы в храме собираемся.
Но апостол явно имеет в виду, что надо принимать гостей у себя дома и, наконец, учит «служить друг другу тем даром, который получили от Господа». Но именно служение Богу, Церкви и людям – отличительная черта братства – вызывает опасение у иерархии и клира. Вы опасные ребята – говорят нам открытым текстом. Вы организованы, думаете о чём-то большем, чем ваши семьи, но апостол-то нас ещё призывает быть «хорошими домостроителями многообразной благодати Божией». Слово «многообразной» для нас ключевое. Многообразие форм и способов служения заложено с самого начала церковной жизни. Я понимаю естественное желание невежественных людей типа «тверских прихожан» всех причесать на один пробор, назначить правильных и неправильных. Патриарх – человек, сформировавшийся в советское время, но человек и образованный, и думающий о Русской церкви; не только по должности. Когда он ещё служил в Ленинградской духовной академии, то занимался русификацией богослужения и дал ход многим направлениям церковного просвещения, миссии и катехизации. Интересно, что об этом не вспоминают не только его критики, но и сторонники. Насколько он скован теми обстоятельствами жизни, которые ты перечислил? Процентов на девяносто – не меньше. Но если в нём есть хоть один процент свободы, то есть шанс, что подлинное многообразие всё-таки себя явит в церкви. Иначе церковь перестаёт быть церковью. Я не знаю, что завтра грозит святейшему патриарху, но эти слова ему надо напомнить, стараясь не оскорбить его слух, чтобы получить в его лице сторонника этой апостольской мысли.
Патриарх Кирилл освящает храм в таллинском районе Ласнамяэ, Эстония 2013 год. Фото: Сергей Власов / foto.patriarchia.ruОлег Глаголев: Мой черёд задать вопрос святейшему патриарху.
– Владыка, чего вы больше всего боитесь сегодня и на что надеетесь в отношении нашей Русской церкви, которая, как мы видим, сейчас находится в сложнейшем состоянии. Мы не справляемся с воцерковлением людей и уже начался отток тех, кто когда-то вошел в церковь, уходят из церкви и теряют веру не только миряне, но и священники, и монахи. Русская церковь и православие и внутри страны, и за её пределами часто находится в поругании по делу и без дела.
Андрей Васенёв: Мне отвечать за патриарха?
Будем пробиваться поодиночке
Олег Глаголев: Представь, что больше некому. Зря думают, что роль мирян в заботе о жизни церкви не может распространяться на церковное управление. Тем более мирян, живущих соборно вместе, как вы в братстве, и имеющих возможность и желание годами и десятилетиями вместе думать о церкви, вместе молиться и вместе действовать. В чём и в ком реальная надежда и опора патриарха? Есть такие люди, на которых он опирается и кому доверяет на двести процентов – больше, чем себе? Есть ли какое-то откровение у него от Бога о нашей общей судьбе? Он каждый день служит литургию, молится. Что-то открыто ему и его ближайшему окружению, если такое есть. Почему Русская церковь выкарабкается из ямы, которую ей роют больше ста лет? Ведь мы сейчас в состоянии, когда надо, прости, выкарабкиваться. Не думает же патриарх всерьёз, что мы на высоте. Не произошло ни общинного возрождения, ни литургического, почти нет серьёзной предкрещальной катехизации, финансовая зависимость и несамостоятельность церкви как в отношениях с обществом, так и во внешней политике…
Андрей Васенёв: Я думаю, что даже если бы мы с тобой всё своё обаяние применили – всё до капли – мы бы всё равно не получили искреннего ответа. Потому что наш патриарх относится к тому типу архиереев, которые в своём служении довели себя до абсолютного одиночества. Это не потому, что у него скверный характер, а потому, что в советское время он видел, как намного более зависимым является приходской священник с многодетной семьёй, чем какой-нибудь инок-монах. И когда хочешь что-то всерьёз поменять, максимально обрубай степени зависимости. Не имей друзей, другими словами. Я полагаю, что он до сих пор в этой модели существует. И он не один такой среди архиереев. Таковы, я думаю, многие политики, да и наш президент.
Олег Глаголев: Патриарх это просто исповедовал. Когда он только стал патриархом, его спросили: кто ваши друзья? Он сказал, что патриарх не может иметь друзей, у него только паства. Я, помню, вздрогнул тогда. У Христа-то были друзья, он не говорил апостолам «вы моя паства», но «я назову вас друзьями».
Андрей Васенёв: В это ключевая сложность нашего понимания отношений в церкви, потому что братство – это церковное сообщество друзей. Основное опасение патриарха то же, что и у советской церковной номенклатуры начиная от патриарха Сергия (Страгородского). Его публичные высказывания в проповедях и выступлениях, сама манера держаться на публике свидетельствуют, что он старается сохранить церковь в том виде, какая она была в советские годы. Он понимает риски потерять очень многое не лично, а для церкви, ослабить её роль в стране. И он знает, чем это чревато и для страны в том числе. Это не просто потерять какие-то миллиарды рублей, всё имущество – дело вообще не в этом. Он понимает, что церковь может исчезнуть как духовная сила, много веков питавшая русский народ. И он старается, взяв на себя крест патриарха, не иметь друзей, готов прослыть среди либеральной интеллигенции каким-нибудь приспособленцем, кем угодно, но всё-таки выгородить церковь, показать ей, что в этой схватке она сейчас не враг никому. И он все время говорит, что “у нас есть люди разных политических взглядов”.
Но это ли нужно? Я не знаю, но думаю, у него есть страх, что то, что он строил, рухнет – и это будет, конечно, крушение великое. А надежда его связана с тем, что хоть и советское иго для церкви было разрушительным, но ведь церковь его пережила. Другой вопрос в каком виде она из него вышла. И патриарх тот человек, который знает изнутри, как церковная структура выкручивалась в разных тяжёлых ситуациях. Он верит, что Господь своих не сдаст, только надо быть похитрей. Патриарх хитрый – это, кстати, признак его ума.
Олег Глаголев: Спасибо, твой ход. Я не буду выдавать своих версий, чтобы не двоить ответ.
Ради кого существует Церковь?
Андрей Васенев: Почему, когда мы слышим про русский народ, православие, культуру как ценности, то дальше слов дело не идёт? Мы не видим в реальности, чтобы православие помогало русскому народу восстановить его русскость? Что может здесь сделать церковь, на ваш взгляд, и можно ли сказать, что у Русской православной церкви есть такая обязанность по отношению к русскому народу – восстанавливать его русскость и национальное достоинство?
Олег Глаголев: А почему ты это спрашиваешь у святейшего патриарха Кирилла?
Андрей Васенёв: Потому что патриарх по определению – это отец народа, во всяком случае его православной части. У меня есть опыт общения с грузинским патриархом Илиёй II – он действительно отец своего народа. К нему так относятся в Грузии, и это не имперский фетиш, он мыслит себя заботящимся о народе. Церковь существует не только ради себя самой в этом мире, поэтому, мне кажется, у патриарха должна быть какая-то мысль на эту тему.
Католикос-Патриарх всея Грузии Илия II. Фото: Из архива преподобного Каллистрата / WikipediaОлег Глаголев: Очень неловко отвечать на этот вопрос. При патриархе Алексие и при патриархе Кирилле, понятие о русском жило и живёт в церкви преимущественно как идеология. «Русские вышли из Киевской купели» – это не только церковно-политический слоган, соединяющий великороссов, украинцев и белорусов. Ни для кого не секрет, что славяне до Крещения – это другой народ по мирочувствию, их вера, этика и эстетика – другие. Это можно прочитать у разных историков. Например, Сергей Михайлович Соловьев, отец великого русского философа Владимира Соловьева, сравнивая тексты древних летописей, сделал вывод, что характер славян во Владимирской Руси сильно поменялся по сравнению с Киевской Русью. Конечно, патриарх напрямую связывает судьбу русского народа и судьбу церкви. Даже его довольно робкие попытки ввести русский язык в богослужение свидетельствуют об этом. Господь ведь спросит с нас, зачем мы прятали от русских людей за никому из русских не понятным церковнославянским языком смысл христианской традиции. Непонятно, почему он так стесняется русского языка? Пугается обскурантистски настроенных людей? Если бы Русская церковь научилась молиться вместе на родном языке, проникая умом в каждое слово, наша вера углубилась бы. Люди могли бы расслышать и понять то, что многие и многие века накапливала, и что переживали светочи православия из разных народов. Русский народ и Русская церковь соединились бы на новой глубине. Хотя, может, есть подспудный страх того, что вот такое соединение несёт угрозу власти, которая ни к русскому, ни к христианскому всерьёз не имеет отношения.
Андрей Васенёв: Я бы тоже обязательно его спросил про русский язык: «Почему?» Ведь мы проводили социологический опрос, который показал, что абсолютное большинство людей, считающих себя православными, не против русского языка. Активно против около десяти процентов. Около 80% не против. Именно «за» – больше половины. Благодатная ситуация. Давайте действовать. Что мешает? Где надо клин вытащить, чтобы камень покатился? Где исполнение решений Поместного собора 1917-1918 годов? Пусть начнут те, кому это надо – хотя бы один храм в городе, – молиться на русском языке. Вывод один: причины невведения русского языка по отношению к церкви внешние – политические и идеологические.
Олег Глаголев: Патриарх прекрасно понимает, что богослужение перейдет на русский язык или его просто не будет в этой стране. Но он думает, что делать всё нужно постепенно: сначала Писание начнут читать по-русски, потом какую-нибудь молитовку русифицируют. Вопрос, почему он не боится опоздать? Как однажды грустно пошутил отец Георгий Кочетков: начнут смело молиться по-русски, да некому слушать будет.
Но тут тоже, что называется «смотри первый ответ». Так же боятся, что вылезет околоцерковная шантрапа и поднимет крик. Так уже было. Патриарх сказал на епархиальном собрании, что надо читать Писание по-русски, шантрапа возмутилась, и председатель Синодального информационного отдела Владимир Легойда тут же сказал, что патриарх совсем другое имел в виду. А должен был сказать «цыц» или промолчать в нормальном случае.
Чем оправдаться перед Ним
Последний вопрос. Святейший владыка, что за эти годы, с тех пор как вы вступили на патриарший престол, какое ваше дело, вы думаете, угоднее всего Богу, более всего для церкви послужило, а какое, простите, наоборот?
Андрей Васенёв: Тут он имеет полное право сказать: «Все дела мои пред Богом явлены. Что ещё наша немощь может сделать?». Вопрос-то не безобидный и даже опасный в наше время. Но на самом деле ему безусловно есть что сказать. Во-первых, это первый русский патриарх, который сделал ощутимый шаг в межконфессиональном общении. Он встретился с Папой Римским и уже только поэтому вошёл в историю. Во-вторых, он сильно вложился в укрепление церкви: в храмовое строительство, в её кадровый состав, в усиление роли РПЦ в православном мире. Всё-таки патриарх – это должность. Он пришёл из Отдела внешних церковных связей, церковного МИДа. Не случайно, кстати говоря, он самых перспективных на его взгляд клириков отправляет из России стажироваться в Европу на долгие годы, чтобы они могли более цивилизованно видеть происходящее в России и в мире. Ты можешь привести отрицательные примеры, но надо понимать, что РПЦ – это очень большая и инертная организация, все доброе приживается здесь не так быстро, особенно после советского периода.
Визит Святейшего Патриарха Кирилла в Латинскую Америку. Встреча с Папой Римским Франциском. Фото: свящ. Игорь Палкин / foto.patriarchia.ruОн уделяет много внимания духовному образованию. От катехизации, от всяких просветительских центров в епархиях до высшей школы. Включение теологии в число научных дисциплин произошло при его правлении. Я думаю, что если бы мы говорили без панагии, он бы сказал: «В конце концов, ваше братство я стараюсь прикрывать. Сколько лет меня меня в этом обвиняют в СМИ и доносах. То на Архиерейском Соборе кто-то зашипит: «Что нам делать с кочетковцами?», то в Синод придёт дикая жалоба поднявшихся на кгбшной закваске богословов. Невозможно уже. Но вы же знаете, я смотрю на ваше дело и мне кажется, что дело ваше хорошее. Отцу Георгию поклон большой. Всё-таки не чужой человек. Сейчас, я слышал, аккредитацию дали вашему институту. Это всё-таки важно. Ещё есть возможность церкви послужить». И за это я ему лично благодарен. Я не знаю сколько он действительно делает для нашего Братства. Многие наши недоброжелатели считают, что мы ему звоним по любому случаю, просим вмешаться и решить все наши проблемы. Но даже молчаливое благоволение чего-то стоит. А что касается ошибок церковной жизни, не знаю, это уже вопрос начинающейся исповеди. Мне бы хотелось, чтобы он за борьбой за экономическую, политическую, идеологическую, духовную независимость церкви – борьбой яростной и безжалостной – он увидел судьбы обычных православных людей, которые мыкаются в церкви и не знают, что у Христа для многих из них припасено не только убежище, утешение, но и великий дар дружества с родными по духу людьми, что есть для каждого и дары вдохновенного служения. В этом поле сделано слишком мало. Может быть, у него не нашлось достойных соратников, на которых можно было опереться?
Олег Глаголев: Да, наверное, положа руку на сердце он мог бы сказать так несколько менеджерски: «Я так и не смог собрать приличной команды, а такую большую церковь в одиночку на ноги не поставишь». Ну или лучше: «Я пока не собрал команды». Надежда не должна умирать.
Послушать это интервью можно в подкасте "Глаголев, Истину!"
