Пожалуй, не было в России более благодатного монастыря, чем Павло‐Обнорский Троицкий мужской монастырь, расположенный в пятнадцати верстах от города Грязовца на левом берегу реки Нурмы. Были более богатые монастыри, более роскошные и благолепные, но не было в России другого такого места, где бы так радовалось сердце от вида золочёных церковных маковок, утопающих в зелени фруктовых садов, от монастырской братии, трудящейся на заливных лугах и полях.
Правда, в 1909 году в монастыре вспыхнул пожар, да такой сильный, что в огне расплавился крест, полученный преподобным Павлом Обнорским от своего духовного учителя преподобного Сергия Радонежского. Тогда наместник монастыря архимандрит Никон (Николай Львович Чулков) и решил, что это грозное предзнаменование грядущих испытаний, которые Господь определил России. И начал заранее готовить монастырских братчиков к будущим годам нужды и смуты. Причём приказал собирать в монастыре запасы, и не только материальные сокровища, но и духовные.
Один из прихожан монастыря, ставший впоследствии священником, вспоминал: «К весне 1914 года до меня и вообще до всего окружающего общества донеслись слухи об особой духовной настроенности в Павло‐Обнорском монастыре. Тогда же, как воспитанный на глубоко религиозных началах, устремился туда и я в компании единомыслящих со мной в религиозном отношении сослуживцев. Что Павло‐Обнорский монастырь, руководимый своим настоятелем архимандритом Никоном, имел именно такую религиозно‐нравственную физиономию, видно из маленького путевого факта: когда в первый раз мы ехали на наёмной лошади из Грязовца, я спросил возницу: в который из монастырей – Корнилиев или Павлов – больше возите седоков? Тот, не задумываясь, ответил: «Коли кому погулять, так везём в Корнилиев, а кому помолиться – того везём в Павлов».
Осенью 1914 года архимандрит Никон решил, что грозное предзнаменование исполнилось: началась мировая война. Но он и представить себе не мог, что за 14 годом последует страшный 17-й...
* * *
Но именно посреди всеобщего духовного упадка и гибели архимандрит Никон увидел вдруг ростки нового духовного движения – в общинно-братской жизни, к которой стали стремиться многие верующие люди после призыва патриарха Тихона.
И при Павло-Обнорском монастыре появилась женская община, которую создала духовная дочь отца Никона Мария Благовещенская. Мария родилась в январе 1898 года в семье простого священника Ярославской губернии. По окончании в 1916 году уездной женской гимназии Мария стала работать учительницей и исполняла послушание псаломщицы в храме, где служил её отец. Она часто посещала монастыри, в том числе и Павло‐Обнорский, где близко познакомилась с архимандритом Никоном, который и благословил Марию на тайный монашеский постриг в миру и создание общины.
Другой создательницей общины стала Анна Соловьева, учительница в селе Захарьево, расположенном между городом Грязовцем и Павло‐Обнорским монастырем. Анна Александровна также выросла в семье сельского батюшки, служившего в церкви в селе Захарьево и часто принимавшего паломников, шедших из Пошехонска в Павло‐Обнорский монастырь. Она и предложила отцу Никону свой ветхий домишко для жительства сестёр общины.
Ещё проще решился вопрос с землёй под огороды.
В то время советская власть уже начала реквизировать церковные земли, и захарьевские крестьяне поняли, что с отобранием у церкви земли им нелегко станет содержать храм, и потому они с радостью проголосовали за отдачу церковной земли общине, которая дала обязательства перед приходом содержать священника, псаломщика, певчих и сторожа.
Крестьяне выделили общине большой участок земли, и в 1921 году архимандрит Никон благословил Марии Благовещенской и Анне Соловьевой вместе с шестью сёстрами, также решившими стать тайными монахинями, оформить общину как сельскохозяйственную артель с «коммунистической вывеской», но с монастырским уставом и послушаниями.
Так православная община стала именоваться Первомайской сельхозкоммуной имени Н.К. Крупской.
Старшей в коммуно-общине стала Анна Соловьева.
* * *
В 1924 году Павло‐Обнорский монастырь был властями закрыт, и отец Никон перешёл служить в Воздвиженский собор в городе Грязовце, расположенном сравнительно недалеко от Захарьевской общины, и многие сёстры стали посещать его здесь. Патриарх Тихон предложил отцу Никону принять сан епископа, но ради окормляемых духовных детей и уже организованной общины он от этого отказался.
Вскоре – в 1930 году – власти закрыли и Воздвиженский собор. Архимандрит Никон поселился в одной из деревень неподалеку от общины, чтобы направить духовную жизнь сестёр. Встречались они обыкновенно по вечерам, когда после обычных послушаний все сёстры ходили в лес за дровами. Туда же – на полянку – приходил и отец Никон. Иногда они все собирались в каком‐нибудь доме на отдых, пели духовные песни и беседовали, но ввиду нарастающих гонений старались делать это незаметно.
В это время власти уже стали обращать внимание на успешную коммуну, подозревая, что здесь правит абсолютно чуждый безбожию дух и уклад жизни. Ведь все члены коммуны открыто ходили в храм, более того, весь хор певчих состоял из «коммунарок».
Быстро росло и население «коммуны»: к 1930 году в общине было уже 105 сестёр. Члены общины освоили различные ремёсла; кроме сельскохозяйственных работ, многие девушки стали профессиональными каменщиками и плотниками. В общине было устроено восемь предприятий: кирпичный, дегтярный и кожевенный заводы, валяльно‐катальная, швейная и сапожная мастерские, кузница и ветряная мельница. У общины был огород с парниками и прекрасный сад.
Власти не знали, что делать с этой образцово-показательной коммуной, которая словно была витриной светлого коммунистического завтра, но вместе с тем – и коммунисты это чувствовали – абсолютно чужда всей партийной идеологии и даже самому коммунизму. В конце концов местные партийные вожди не придумали ничего лучше, как потребовать, чтобы в Первомайской коммуне появилась бы своя партийная ячейка. Тогда отец Никон благословил некоторых членов общины вступить в комсомол и в партию с тем, однако, чтобы они на всех собраниях молчали и ничего не говорили против Господа, оставаясь в душе всё теми же верующими людьми.
«Для девушек это были годы душевных терзаний – годы мученичества, – вспоминал священник захарьевской церкви. – Любя Бога, отправляя Ему служение, надо было играть роль безбожниц. Впоследствии они, конечно, каялись на исповеди, получали разрешение и вновь вдавались в тот же грех. Особенно тяжело им было в праздники, когда в храме шло богослужение, а им уже было это запрещено. Тогда они молились дома, тайно, и время от времени приходили в храм, чтобы причаститься...»
Вид Павло-Обнорского монастыря, дореволюционное фото. Источник: wikimedia commons* * *
На какое-то время власти действительно отстали от коммунарок. Годы спустя сотрудники ОГПУ в обвинительном заключении относительно членов Захарьевской общины написали: «Внешняя маскировка создала вокруг сельскохозяйственной коммуны широкое общественное мнение, идущее за пределы области. В результате коммуна получила на всесоюзном смотре на лучшую колхоз‐коммуну третью премию».
В конце 20-х годов, когда начали массово создаваться колхозы, в коммуну стали направляться журналисты местных газет, призванные в своих статьях описать преимущества нового экономического уклада.
Советская пресса писала о ней в это время: «Первомайская женская сельскохозяйственная коммуна имени Крупской является наиболее ярким образцом героической борьбы трудящейся крестьянки под руководством коммунистической партии за своё раскрепощение».
«Коммунарки коммуны имени Крупской показали, что они крепко держат в руках знамя Ленина, что коммуна развивается и крепнет именно на базе роста производительности труда, на базе общего коллективного труда... За плечами коммуны девять лет упорного труда. Умелое сочетание правильного административно‐хозяйственного и партийного руководства с высоким качеством массовой работы выдвинули коммуну, как женскую, на одно из первых мест по Ивановской области, а пожалуй, и всего Советского Союза. У коммуны много заслуг перед государством».
* * *
В 1929 году власти потребовали от руководства коммуны, чтобы она слилась в единое хозяйство с соседним колхозом «Новая деревня», где были и семейные, и неверующие. Архимандрит Никон был резко против. Община командировала одну из девушек в Москву, в Колхозцентр, и ей удалось убедить начальство в нецелесообразности такого слияния. В итоге власти, получив распоряжение из Москвы, отменили свое решение, но руководство коммуны попало «под колпак» местного ОГПУ.
В конце концов чекисты решились уничтожить коммуну. В ночь на 30 апреля 1931 года были арестованы четверо коммунарок, включая и Анну Благовещенскую. Впрочем, ОГПУ меньше всего интересовала хозяйственная деятельность общины и политическая подкованность коммунарок. Следователи стали допытываться от арестованных сведений об архимандрите Никоне, но все сёстры упорно молчали.
Следом последовали новые аресты. Вскоре Коллегия ОГПУ приговорила тринадцать членов общины к различным срокам заключения. Монахиня Анна была приговорена к трём годам заключения в концлагерь.
Довершая разгром общины, секретариат Областного комитета коммунистов Ивановской промышленной области постановил: «Предложить районному комитету и коммунистической части коммуны провести жёсткую чистку членов коммуны от чуждого элемента и бывших монашек. Одобрить слияние с коммуной „Новая деревня“, выдвинув из её бедняцкого состава работников на руководящие хозяйственные должности».
На этом успешная часть истории Первомайской коммуны была закончена: практически все предприятия, основанные монахинями, при новой власти были остановлены и заброшены.
* * *
Вернувшись из заключения, монахиня Анна Благовещенская не стала возвращаться в разорённую коммуну, но устроилась псаломщицей в храме села Николо‐Колокша под Рыбинском. Поселилась она в одном доме с сестрой по общине Анной Косаревой.
В сентябре 1937 года монахиня Анна вновь была арестована и заключена в Ярославскую тюрьму. На допросе следователь спросил её:
– Почему Косарева переехала жить к вам?
– Косарева была больна, не могла заработать себе средств на прожитие. Я её взяла к себе на иждивение.
– Следствию известно, что вы через эту Аннушку пересылали письма участникам контрреволюционной группы, приходившие от Никона. Вы подтверждаете это?
– Я уже говорила, что никаких писем участникам группы, приходивших от архимандрита Никона, я не получала и не пересылала.
Тройка НКВД приговорила её к расстрелу.
11 марта 1938 года монахиня Анна (Благовещенская) была расстреляна в городе Ярославле и погребена в безвестной могиле.
* * *
Архимандрит Никон был арестован через год – в июне 1939 года - на хуторе Павлушино Николо-Колокшинского сельсовета Рыбинского района, где он несколько лет жил на нелегальном положении.
Допросы отца Никона беспрерывно велись две недели – днём и ночью. Чекисты требовали выдать им имена тайных монахинь и вчерашних монахов, но упрямый архимандрит хранил молчание.
В итоге его приговорили к тюремному заключению сроком на 10 лет. В 1941 году отец Никон умер от голода и побоев в Соль-Илецкой тюрьме НКВД СССР Оренбургской области.
Несмотря на аресты и расстрелы членов общины, несмотря на стремление властей в корне её уничтожить, этого всё же не удалось добиться, и около сорока её членов остались в ней жить, в тайне сохраняя общинно-братский устав.
* * *
Также в этот день Православная церковь почитает память:
- священномученика иерея Михаила (Лисицына), настоятеля храма станицы Усть-Лабинской Кубанской области, казнённого большевиками в 1918 году;
- священномученика иерея Петра (Варламова), священника храма Казанской иконы Божией Матери в селе Преображеновка Стерлитамакского уезда, расстрелянного по приговору тройки ОГПУ в 1930 году;
- священномученика иерея Сергия (Воскресенского), священника храма Казанской иконы Божией Матери в селе Коломенском, умершего от пыток во время допроса в ОГПУ в 1933 году;
- священномученика Иоанна, епископа Рыльского, викария Курской епархии, расстрелянного в 1938 году;
- священномученика иерея Иоанна (Дунаева), священника Благовещенской церкви в селе Благовещенье Тутаевского района Ярославской области, расстрелянного в 1938 году.
