В XX веке самая большая поместная православная церковь пережила не только невиданное в истории разорение, но и не знаемый до этого опыт христианской святости, свидетельство о вере в атеистическом государстве. Десятки тысяч верующих людей были расстреляны, ещё больше сосланы и посажены в концлагеря. Что из опыта новомучеников самое ценное для нас? Чьи мы наследники в вере?
На двух ютуб-каналах в мае и июне вышли видео, посвящённые гонениям на церковь в СССР с участием священников и мирян. О том, какое наследие оставили новомученики, как оно воспринято современными верующими, говорили участники двух разных встреч. В мае вышел разговор в двух частях (первая и вторая) на канале Свято-Филаретовского института, затем, в июне, на канале «Серафим». Участниками первой упоминаемой встречи были священник Максим Плякин, секретарь Саратовской комиссии по канонизации святых подвижников, и Максим Зельников, доцент Свято-Филаретовского института. На канале «Серафим» выступали профессор, заведующий кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, протоиерей Георгий Митрофанов, в прошлом член Синодальной комиссии по канонизации святых Русской православной церкви, и протоиерей Кирилл Каледа, действующий член Синодальной комиссии по канонизации и настоятель храма Новомучеников и исповедников российских на Бутовском полигоне.
В чём мнения участников двух видео совпадают? В том, что, к сожалению, опыт новомучеников и исповедников веры почти никак не усвоен в Русской церкви. Их почитание очень формализовано, подавляющее большинство верующих ничего не знают о тех, кто погиб за веру в годы советских гонений. Здесь нужно оговориться, и об этом упоминается в одном из видео, что официально за веру во Христа не сажали в тюрьму и не расстреливали, обычно репрессировали за так называемую антисоветскую и шпионскую деятельность. Просто очевидно, что когда массово арестовывали верующих, пусть даже и приписывая им какие-то политические статьи, это делалось в рамках борьбы с христианской верой и церковью. Часто на допросах использовались пытки, поэтому, как отмечает протоиерей Георгий Митрофанов, если арестованный не оговорил никого, а только себя, то это не считалось препятствием для канонизации. Хотя даже подписанные признательные приговоры могли быть просто сфальсифицированы, чему тоже есть свидетельства из допроса арестованных чекистов.
Священник Максим Плякин говорит, что комиссия по канонизации выполняет, по сути, функции «адвоката дьявола». Она подробно исследует архивные дела с целью выяснить, не пошёл ли данный арестованный на какое-либо сотрудничество с властью. Хотя вопрос подлинности документов остаётся очень непростым. Даже в 1990-е, когда архивы ФСБ максимально было открыты, доступ ко всем документам по репрессированным почти никому не предоставляли. Сейчас же вообще крайне сложно получить какие-то сведения, если ты не родственник репрессированного, что, в свою очередь, доказать тоже не всегда легко. Также непростой вопрос: можно ли поминать расстрелянных палачей. На том же Бутовском полигоне мог быть расстрелян и священник, и бывший чекист, его расстрелявший. Протоиерей Георгий Митрофанов считает, что отделять «овец от козлищ» будет Бог, а нам нужно поминать всех.
Священник Максим Плякин. Фото: sfi.ruВ чём же суть подвига новомучеников, почему их опыт для нас ценен, в чём может заключаться их почитание в наше время? На это вопрос в двух видео даются разные ответы. Протоиерей Георгий Митрофанов и Кирилл Коляда говорят о личном свидетельстве силы духа и веры. То есть – в их представлении – главной ценностью в данном случае является смерть подвижников, не преклонившихся перед злом. В то время как отец Максим Плякин и Максим Зельников большое внимание уделяют жизни пострадавших за веру. На вопрос, как, на его взгляд, нужно было жить верующим в церкви в те времена, отец Георгий Митрофанов говорит, что церкви надо было просто мирно существовать, не вмешиваться в политическую жизнь и требовать, чтобы государство выполняло свои законы. Но дело в том, что мирно существовать в том виде, в каком церковь существовала до 1917 года, было просто невозможно, церковную структуру советское государство благополучно уничтожило, а то, что не уничтожило, подчинило ОГПУ.
Отец Максим Плякин и Максим Зельников утверждают, что подвиг и главные открытия новомучеников и исповедников были в большей степени в том, что они находили путь выживания церкви без государственной поддержки, без храмов и в условиях гонений. Например, участники встречи на канале Свято-Филаретовского института говорили о возобновлении практики служения литургии на переносных антиминсах. (Антиминс – специальный плат с частицей мощей святых, который обязательно должен использоваться во время служения Евхаристии). Храмы закрывались и разрушались, и служить литургию часто было негде. Тогда принималось решение, что главное – сохранить антиминс и служить где получится. И здесь происходит главный сдвиг в православном сознании, отсылка к более древним временам, когда богослужение, да и вообще церковь ассоциировалась прежде всего не с храмом, а с собранием. Из-за разрушения церковного института и храмов для некоторых верующих самым естественным стало возвращение к церковному собранию как к базовой церковной единице. Во множестве уголков бывшей империи стали образовываться общины и братства. Возникла так называемая «потаённая церковь», очаги которой были по всей стране.
Максим Зельников. Фото: sfi.ruНеобходимость самоорганизации верующих осознал ещё патриарх Тихон (Белавин) в 1918 году, когда, наблюдая уничтожение церковной институции, призывал в своём письме создавать «священные союзы». Поэтому многие православные христиане стали собираться в небольшие сообщества, где основой были личные связи, а не храм. Священник Максим Плякин рассказывал о крестьянине Якове Романовиче Коробко, который собирал верующих в подвале своего дома, когда больше не было возможности собираться в храме. Впоследствии этот крестьянин был арестован и расстрелян. Таких подпольных общин было очень много. Про какие-то мы знаем, про какие-то не узнаем уже никогда. Как отмечает священник Максим Плякин, именно общины стали в своё время основанием для возрождения храмов и епархий. Потому что для восстановления храма власть требовала заявление группы верующих. Но где было взять группы верующих, после того как институциональная церковь была практически полностью разрушена? Такими группами и становились общины, которые до этого времени собирались тайно от властей. Официально власти свели всю церковную деятельность в оставшихся храмах только к проведению богослужений и треб. Максимум, что мог себе позволить прихожанин, – посещение храма. Но даже это грозило разными бедствиями: от увольнения на работе до ареста за антисоветскую деятельность. Собираться же и общаться в рамках официального прихода было вообще невозможно. Власти зорко следили за тем, чтобы минимизировать общение как между клиром и паствой, так и в самом клире и пастве друг с другом. Поэтому какое-то общение и устойчивые связи могли получаться только в тайных общинах.
В одном вопросе протоиереи Георгий Митрофанов и Кирилл Каляда разошлись. Профессор СПбДА очень пессимистично смотрит на церковность и уровень веры русского народа до 1917 года. Поэтому советские годы явили больше, по его мнению, отступников от веры, чем её заступников. Но этот тезис в силу вышеприведённых свидетельств священника Максима Плякина и Максима Зельникова можно поставить под сомнение. Несмотря на тотальное уничтожение, по всей стране были общины, братства, верующие люди. Тысячи людей принимали сан, прекрасно понимая, что они этим подписывают себе приговор. Доктор технических наук, профессор, заведующий кафедрой информатики Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Николай Емельянов говорит: «В 1937 г. секретарь ЦК ВКП(б) Г.М. Маленков писал Сталину о существовавших религиозных объединениях как о “широко разветвлённой враждебной советской власти легальной организации в 600 000 человек по всему СССР”». В письме ставилась цель «покончить с органами управления церковников, с церковной иерархией». И это после 20 лет террора против церкви! Самый приблизительный подсчёт свидетельствует о сотнях тысяч пострадавших. Конечно, было много случаев, когда крещёные люди становились открытыми гонителями церкви, но то, что большевики так и не смогли полностью уничтожить церковь, несмотря на все титанические усилия, на то, что во все периоды советского режима были люди, страдавшие за веру во Христа, заставляет усомниться в тезисе отца Георгия Митрофанова о фактическом безверии и совершенно номинальной церковности русского народа. Протоиерей Кирилл Каледа также не разделил мрачного взгляда своего собеседника на веру русского народа, сказав, что столько святых не может быть среди маловерующего и только формально христианского народа.
Протоиерей Георгий Митрофанов. Фото: sfi.ruНа видео с канала «Серафим» также обсуждалась декларация митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года, в которой было заявлено о полной лояльности церкви по отношению к советскому государству. На обвинение в сервилизме перед большевистской властью в адрес митрополита Сергия (Страгородского) протоиерей Георгий Митрофанов сказал, что подобный сервилизм – вообще характерная черта для Православной церкви. Утверждение, мягко говоря, спорное, потому что наряду с проявлениями сервилизма всегда были исповедники и мученики, те, кто не соглашался с государством, если оно вынуждало идти против христианской совести. Поэтому Православную церковь маркировать везде и всегда сервильной будет неверным.
Также ведущий канала «Серафим» спросил у священников, как должна церковь реагировать на современные политические репрессии. Протоиерей Кирилл Каледа, который является членом Совета по правам человека при президенте, сказал, что ему как служителю церкви нужно всегда очень осторожно высказываться, чтобы его слова не использовали в политических целях различные силы. Протоиерей Георгий Митрофанов отметил, что служение печалования – это одна из обязанностей церкви. Хотя как это служение церковь осуществляет сейчас – внятного ответа дано не было. Но участники беседы вспомнили осуждённого по очевидно надуманному поводу Юрия Дмитриева и находящихся в СИЗО Евгению Беркович и Светлану Петрийчук.
Протоиерей Кирилл Каледа. Фото: Зачатьевский ставропигиальный женский монастырьОтец Кирилл Каледа, соглашаясь с отцом Георгием Митрофановым, что опыт новомучеников сейчас не востребован, других путей этого почитания, кроме как посещения памятных мест и молитв мученикам, не видит. По мнению же Максима Зельникова, опыт новомучеников и исповедников XX века показывает, что по Евангелию жить можно в любых условиях, что церковь – это прежде всего народ, люди, а не структуры. Протоиерей Георгий Митрофанов также отметил, что «церковь не в брёвнах, а в рёбрах», но эти рёбра «растут» как-то изолированно друг от друга, и какой от них толк – не очень понятно.
Две встречи показали, что новомученики и исповедники – это ещё большей частью непрочитанная страница истории нашей церкви и нашей страны. Нет однозначного взгляда на то, что значит их почитать, какой опыт может быть полезен нам сейчас. Если участники беседы на канале «Серафим» говорили больше об индивидуальной вере, часто довольно мифологизированной, то на канале Свято-Филаретовсокго института можно услышать и о реальном опыте. Конечно, вопросы, как сейчас должны почитаться новомученики, что для этого нужно сделать, остаются открытыми. Но, возможно, кому-то эти беседы помогут глубже в них войти и посмотреть на новомучеников и исповедников с другого ракурса.
