Епископ Лев (Черепанов; Леонид Всеволодович Черепанов, 1888–1937) – выпускник Пермской духовной семинарии. В 1923 году, в разгар гонений от советской власти и обновленческого раскола, пострижен в монашество с именем Лев и рукоположен во епископа Нижнетагильского. До и после хиротонии вёл деятельную борьбу с обновленчеством на Урале. Власти не смогли терпеть вдохновенного становления жизни православных общин, которое было вызвано образованием «тихоновской» Нижнетагильской кафедры и активной проповеднической деятельностью нового епископа. Органами ГПУ было сфабриковано уголовное дело под названием «Автокефалист», по которому арестовали более двадцати священнослужителей и мирян. Летом 1923 года епископ Лев отправлен в ссылку в Среднюю Азию, откуда продолжал управлять епархией через приходской совет. Много раз арестовывался. С 1936-го по 1937 год содержался в Соловецком лагере. В составе «второго Соловецкого этапа» расстрелян под Ленинградом 8 декабря 1937 года.
«Лёничка, наш красавец»
Леонид Черепанов родился 5 августа 1888 года в посёлке Полевской Завод Екатеринбургского уезда Пермской губернии в семье священника Всеволода Черепанова. Лёня был старшим ребёнком, кроме него было ещё семь детей.
Во время учёбы в Пермской духовной семинарии принимал участие во внебогослужебных собеседованиях для народа, устраивавшихся Братством святителя Стефана Пермского, и в проповедническом кружке, собиравшемся в часовне Братства, которым руководил инспектор семинарии Николай Знамировский, будущий епископ Стефан. Проповеднический кружок был местом притяжения для студентов, решивших избрать духовную стезю. Во время занятий сложилось знакомство и дружба студентов и их преподавателя.
«Его все звали Лёничка Черепанов, наш красавец. Он на самом деле выделялся среди других товарищей правильными и тонкими чертами лица, стройной фигурой и чуть кудрявыми волосами… Главное же его качество было в том, что до конца семинарии он сохранил чистоту своего сердца, мягкость и деликатность в отношении к товарищам. Уже в пятом классе он, очевидно, решил готовиться к принятию священного сана и принимал участие в проповедническом кружке», – так вспоминает будущего епископа Льва его соученик по семинарии Василий Алексеевич Игнатьев.
Дружеские узы студентов и преподавателей сохранялись и после обучения в семинарии. Известно, что в самые трудные дни гонений на Церковь от советских властей именно с владыкой Стефаном (Знамировским) переписывались многие из бывших семинаристов, получая поддержку и советы, как устраивать церковную жизнь под прессом антихристианских сил.
Теплоту этих дружеских уз передают даже протоколы допросов: «Связи с Тагильской автокефалией в лице епископа Тагильского Льва Черепанова я не отрицаю… связь эта выразилась моим к нему письмом, в котором Льва поздравлял я с саном епископа и выражал своё желание видеть его в сущем сане… В ответном письме и Черепанов изъявлял желание, чтобы я приехал к нему повидаться…» (из протокола допроса протоиерея Николая Знамировского от 26 июля 1923 года).
«Не имея пристрастия к канцелярской работе…»
После окончания семинарии Леонид начал службу в Пермской духовной консистории, но, как сам он вспоминал позднее, «не имея пристрастия к канцелярской работе», скоро оставил эту службу и перешёл к священническому служению после рукоположения во пресвитера в 1910 году. Служил он сначала в Оханске и Перми, а в 1914 году был переведён в церковь в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» Скорбященской обители в поселке Нижне-Тагильский Завод. Здесь он также стал законоучителем в монастырской школе.
Через четыре года мирное течение жизни отца Леонида было прервано событиями революции и гражданской войны. В 1918 году его постигла и тяжёлая личная скорбь – смерть жены Александры Ивановны (трое их детей умерли в младенчестве).
Когда в 1920 году на территории Скорбященского монастыря разместили концентрационный лагерь №2, отец Леонид окормлял приход, где собирались верующие из бывших монастырских церквей. Однако летом 1923 года и этот приход закрыли, а храмы отдали Детскому городку «для работы и житья».
Весной 1922 года при содействии ГПУ в Русской православной церкви был спровоцирован так называемый «обновленческий раскол». Отец Леонид не только не признал обновленцев, но и активно противостоял им, всячески стараясь уберечь свою паству от их влияния, сохраняя единство с патриархом Тихоном (Белавиным). Своё отношение к обновленцам он характеризовал так: «Помимо тихоновской ориентации я знал ориентацию живоцерковников, которых я понимал как откольников от православия и еретиков, и им я не мог сочувствовать».
Избран церковным народом
В августе 1922 года екатеринбургская епархия лишилась своего архипастыря – епископ Григорий (Яцковский) был арестован из-за сопротивления изъятию церковных ценностей во вверенной ему епархии и увезён в Москву. Власть в епархии в короткие сроки захватила инициативная группа сторонников ВЦУ (главный орган управления обновленческого раскола. – «Стол»), лучшие храмы Екатеринбурга и других городов стали стали оперативно передаваться обновленцам, «тихоновское» священство и миряне были значительно потеснены. В этих условиях одним из первых центров противостояния обновленческому расколу на Урале стал город Нижний Тагил. Здесь в декабре 1922 года было созвано экстренное собрание приходских советов, на котором в соответствии с положением Поместного собора 1917–1918 годов об уездных епископах было принято решение об учреждении Нижнетагильской епископской кафедры. Опираясь на декрет советской власти, позволявший каждой общине присоединяться к любому епископу, новый владыка должен был объединить под своим началом все уральские «тихоновские» приходы. Из 4 кандидатов отец Леонид Черепанов был самый молодой и «не именитый», но именно он большинством голосов был избран на новообразованную Нижнетагильскую кафедру. Для хиротонии было решено послать его в Уфу к епископу Андрею (Ухтомскому) – «как к ближайшему епископу старого поставления». По прибытии в Уфу отец Леонид был пострижен в монашество с именем Лев. Хиротония его во епископа совершена 8 февраля 1923 года.
В первой же своей проповеди после возвращения на Урал епископ Лев говорил: «Когда я поехал из Уфы, то мне уфимские архипастыри в наставление говорили, что ты идёшь не розы снимать, а шиповник, и не страшись, хотя бы тебе и пришлось пострадать – в том твой крест». Словам этим суждено было исполниться уже через четыре месяца.
По возвращении владыки Льва по всему Уралу от имени Союза приходских общин были разосланы предложения о присоединении к Нижнетагильской кафедре. Среди духовенства и верующих это встретило широкий отклик, и вскоре к епископу Льву примкнули многие приходы Екатеринбургской и Пермской епархий.
«Не имею никакого понятия о социализме»
Объединение церковных сил было замечено властями. 15 июня 1923 года епископ Лев был арестован. На допросах владыка Лев вёл себя открыто и смело. Отвечая на вопросы сотрудника ГПУ, епископ заявил, что считает для себя обязательным исполнение постановления Поместного собора Русской православной церкви, состоявшегося в 1917–1918 годах: «из воззваний 1-го Поместного собора читал призыв… о борьбе с большевиками. Отношение к нему, т. е. воззванию, было положительным… Решение… о восстановлении патриаршества я признавал и признаю».
На допросах он подчёркивал, что к политике безразличен: «Я лично никогда не занимался политикой и к своему стыду не имею никакого понятия даже о социализме. Епископом я сделался, исполняя желание верующих, и затем я критически относился в соввласти… обновленческому движению в церкви. Ни в проповедях, ни в частных беседах с верующими или кем-либо я никогда никаких политических тем не затрагивал». Об аполитичности епископа Льва будут говорить проходившие по делу священники и миряне, однако у ГПУ были вполне определённые цели: выявление и разгром несуществующей «контрреволюционной организации», а также пресечение всякой церковной деятельности тихоновцев через арест и осуждение наиболее активного духовенства и мирян.
В августе 1923 года епископ Лев и с ним 12 самых активных священников и мирян были этапированы в Москву, где их поместили в Бутырскую тюрьму. В материалах следственного дела говорилось: «Деятельность еп. Льва против обновленцев простирается на весь Урал и Приуралье. К нему присоединились города Шадринск, Оханск, Оса и даже Екатеринбург. Эти города посылают к епископу Льву своих делегатов для личных с ним переговоров… Слова и речи епископа Льва развозятся делегатами по всему Уралу и делаются достоянием народа. Дело епископа Льва, как старорежимного архиерея, врага всяких новшеств, растёт, ширится и укрепляется. Идти за таким епископом для тёмной массы является делом неотложной необходимости, что-то вроде христианского подвига».
Из Уральского ГПУ начальнику 6-го отделения тов. Тучкову в Москву было направлено письмо: «Прикрываясь автокефалией, эти 13 человек – наиболее активно реакционный элемент на фоне здешних церковных дел. Удаление их с Урала даёт возможность лучше проводить нашу линию, поэтому в согласии с Уралбюро ЦК РКП и Екатеринбургского Губкома РКП прошу Вас иметь в виду, что возвращение их на Урал чрезвычайно затруднило бы нашу линию».
Самое удивительное в деле епископа Льва и его сподвижников – это действенная поддержка их уральской паствой. 31 августа 1923 года ими в Москву на имя председателя ВЦИК Михаила Калинина было отправлено письмо, которое подписали шестьсот человек. В сентябре в Москву, в ГПУ при НКВД СССР, от приходских советов церквей Нижнего Тагила направили прошение об освобождении заключённых. В нём прихожане указывали, что епископ Лев и арестованные вместе с ним священнослужители являются «деятелями мирной приходской жизни» и что «Тагил лишается очень деятельных и полезных членов для местных религиозных общин». «Все страдающие лица – наши избранники, – писали верующие. – Поэтому мы озабочены их судьбой и усердно просим… вернуть их в своё местожительство». К ходатайству присоединился Святейший патриарх Тихон, в деле есть его автограф.
В декабре 1923 года, несмотря на старания сотрудников госорганов, дело развалилось. Все обвиняемые, кроме епископа Льва, были освобождены. Владыка Лев был по приговору на 3 года выслан в Среднюю Азию, где не оставлял своей деятельности: привлекал к Церкви молодёжь, устраивал молитвенные собрания в частных домах и на квартирах. Как сам он рассказывал позднее, на таких встречах бывало по 30–40 человек.
По окончании ссылки епископ Лев был ограничен в праве проживания в центральных городах страны и на Урале. Местом жительства он избрал Казань.
«Забыв апостолов, мы увлеклись героями цирка»
Осенью 1927 года, после окончания ссылки, епископ Лев получил от митрополита Сергия (Страгородского) назначение на вдовствующую Алма-Атинскую кафедру.
Церковная ситуации здесь была крайне тяжёлой: в течение девяти лет после мученической кончины епископа Пимена (Белоликова), которого расстреляли красноармейцы карательного отряда Мамонтова, не было правящего православного архиерея, служили только обновленческие епископы, поддерживаемые советскими властями. Регулярные расправы над духовенством и мирянами в Алма-Атинской епархии привели к «настроению, доведённому до степени анархии, и смятению в душах пастырей и пасомых».
Епископ Лев стал собирателем и вдохновителем своей паствы, он укреплял людей через слово проповеди, противостоял закрытию и осквернению православных храмов, посещал скиты в горах, где собирались монашествующие.
В день памяти святых апостолов Петра и Павла, 12 июля 1929 года, в Свято-Троицкой церкви Алма-Аты епископ Лев произнес проповедь: «Братья христиане! Нынешний день установлен в честь святых апостолов Петра и Павла. Мы в настоящее время забыли про них, про этих героев духа. Мы увлеклись другими героями – героями современности: героями воздухоплавания, героями цирка, театра, музыки. Героями Льва Толстого и Максима Горького. Знаем их отлично, рассуждаем, разбираем их. Увлечены чтением Карла Маркса, Энгельса, Ленина, – цитируем их, а героев духа забыли…».
Уже через неделю он был арестован и обвинён в антисоветской агитации и организации противодействия властям. Сохранились свидетельства, что в первые дни заключения епископа Льва «толпы народа стояли у ворот тюрьмы, желая видеть архиерея. Администрацией в течение трёх дней был разрешён доступ народа к владыке».
3 ноября 1929 года епископ Лев был приговорён к трём годам ИТЛ, и начались его скитания по просторам ГУЛАГа.
Досрочное освобождение и последний арест
Из Алма-Аты он был направлен в город Котлас Архангельской области на Коржинский лесозаготовительный пункт, где трудился на различных хозяйственных работах, занимался разгрузкой и укладкой брёвен в штабеля вместе с другими заключёнными, а после был переведён в лазарет на должность медбрата и делопроизводителя. Далее были марийские и нижегородские лагеря. В начале зимы 1931 года он был направлен статистиком в Беломоро-Балтийский лагерь.
В апреле 1932 года по зачёту рабочих дней владыка Лев получил досрочное освобождение и уехал к своему отцу в Нижний Тагил, где тяжело заболел сыпным тифом после перенесённых в лагерях лишений и физических нагрузок.
Сразу после выздоровления, в мае 1933 года, он лично обратился к архиепископу Макарию (Звёздову) с просьбой доложить заместителю патриаршего местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому), что готов вернуться к церковному служению и получить назначение на свободную кафедру.
«Со своей стороны могу сказать, что владыка Лев настроен весьма прекрасно. Верующие гор. Тагила и все, кто его знает, относятся к нему весьма хорошо, а поэтому я и ходатайствую пред Вашим Святейшеством и Священным Синодом о назначении Преосвященного епископа Льва (Черепанова) на свободную архиерейскую кафедру по усмотрению Вашего Святейшества», – писал в сопроводительном письме к митрополиту Сергию архиепископ Макарий.
Епископ Лев был назначен на Ставропольскую кафедру и прибыл в епархию 1 октября 1933 года. О начале служения в Ставрополье он рассказывал так: «С прибытием в город Ставрополь я застал епархию в состоянии распада. Отсутствие дисциплины среди части духовенства. Одной из основных причин ослабления православной веры во вверенной мне епархии была та, что в течение года на данной епархии не было епископа: в 1932 году советской властью митрополит Серафим и часть духовенства были репрессированы... Кроме этого, благодаря усиленной деятельности представителей обновленчества, выражающейся в перетягивании церквей и духовенства на свою сторону, слабела вера».
С присущей ему энергией епископ Лев взялся за восстановление духовной жизни епархии и продолжил борьбу с обновленчеством. Но власти не были в этом заинтересованы, и меньше чем через год владыка был арестован Ставропольским ОГПУ. В августе 1935 года он вновь был осуждён и приговорён к заключению. С 1936-го по 1937-й содержался в Соловецком лагере.
На сегодня сведения о кончине владыки Льва у историков разнятся. Например, в книге «Крест над обрывом» указано, что умер или расстрелян епископ Лев в городе Казалинске Кзыл-Ординской области (Казахстан) около 1937 года.
В книге «Время подвига: исторические портреты» можно прочесть, что владыка Лев находился в партии пятисот девяти заключённых, прибывших в Ленинградскую тюрьму из Соловецкого лагеря и расстрелянных 8–10 декабря 1937 года. Точное место его расстрела в настоящее время, к сожалению, не известно: предположительно это произошло где-то в пригородах Ленинграда либо близ города Лодейное Поле, который был столицей расформированного в июне-июле 1937 года Свирлага. Похоронен был архипастырь в общей братской могиле.