Многие труды, пособия и архивные материалы отца Павла Адельгейма уже публиковались издательством СФИ. В новый сборник «Он был человеком веры, надежды и любви: путь служения отца Павла Адельгейма» (Москва: СФИ, 2023) вошли свидетельства и воспоминания друзей и духовных чад отца Павла, его собственные рассказы, записи из Живого Журнала, который священник вёл много лет, переписка с исповедниками веры и духовными наставниками, черновые заметки, проповеди, в том числе произнесенные в последние дни жизни, а также документы и письма из личного архива, ранее не публиковавшиеся.
Отдельная глава книги объединяет многочисленные обращения отца Павла во властные структуры во время следствия и заключения, справку о реабилитации, а также переписку в заключении с членами семьи и друзьями, в частности с адвокатом Юдовичем.
Есть раздел, посвященный рассказам самого отца Павла о себе, о богослужении в Ташкентской епархии в 1950-е годы, о церкви в 1990-е, о книге «Своими глазами», а также размышлениям о пастырстве, соборах и соборности.
Недавно, в преддверии десятой годовщины убийства отца Павла Адельгейма мы на каком-то семинаре разговорились с одной коллегой. Она, узнав, что я пишу текст об отце Павле, сказала: «Так важно говорить о таких людях. Это ведь новый образ веры, образ церкви, которого так не хватает!»
На четвертой обложке книги – слова из записи отца Павла: «Так же, как встреча со Христом запечатлевается в человеческой жизни, запечатлеваются встречи с теми, кто нёс в себе образ Христов… И встречи с ними, как и встречи со Христом, всегда оставляют в душе светлый след».
«Это высказывание отца Павла Адельгейма о его духовных учителях, святых людях, с которыми ему довелось общаться, больше всего отражает и моё отношение к самому отцу Павлу и объясняет, почему эта книга появилась. Потому что этот светлый след, который остался от общения с отцом Павлом, от всего его облика, хочется как-то проявить», – говорит редактор-составитель книги, исследователь истории Ташкентской и Среднеазиатской епархии Ольга Борисова.
Отец Павел родился в роковом 1938 году. В том же 1938-м был арестован и расстрелян в Киеве его дед, крупный предприниматель из российских немцев, владевший имениями под Киевом (его реабилитируют в 1989-м). Отец священника, артист и поэт, расстрелян в 1942-м и реабилитирован в 1962-м. Судьба деда по материнской линии, полковника царской армии, после революции неизвестна. Мать отца Павла была арестована и осуждена в 1946 году, из мест заключения сослана в посёлок Актау Казахской ССР; реабилитирована в 1962 году.
Сам отец Павел, сын и внук «врагов народа», после ареста матери жил в детдоме, затем вместе с ней находился на принудительном поселении в Казахстане. Оттуда переехал в Киев к родственникам, где стал послушником Киево-Печерской лавры, а когда исполнилось 18, поступил в Киевскую духовную семинарию. В 1959 году его исключил оттуда по политическим соображениям игумен Филарет (Денисенко) – будущий глава раскольничьей церкви на Украине.
Похороны священника Павла Адельгейма на Мироносицком кладбище в Пскове. Фото: Константин Чалабов / РИА НовостиВот как вспоминал сам отец Павел:
Лёня Свистун (он, в общем-то, был провокатором) мне говорит: «Слушай, у пионеров есть звездочки, у комсомольцев тоже есть значки, а почему у нас в семинарии нет никаких значков?..». В общем, мы стали рассуждать, какие нам пойдут значки, выточили восьмиконечные крестики на завинчивающемся винтике, чтобы можно было их вдеть. … И все семинаристы захотели себе такие значки. Лёня нашел слесаря, заказал ему значки, и почти все семинаристы вдруг появились с такими значками. Администрация смотрит – один со значком, другой со значком, не могут понять, в чем дело, что это такое, и пошли по самому неразумному методу – стали у Пети Костюка силой свинчивать значок. Ректор с инспектором вдвоем его повалили и стали отнимать крестик. … Инспектор нас позвал, смотрит на меня в упор и говорит: «Я знаю, кто этим всем занимается, это всё эти благочестивые негодяи». Он, видимо, считал, что я являюсь лидером, инициатором. Я совершенно не был лидером и совершенно в этом не участвовал. Подробности я сам узнал от Мирика спустя значительное время после окончания семинарии. Но Мирик ушел раньше, после второго класса, женился, рукоположился и в скором времени имел восемь детей. А мы с Лёней остались в семинарии, и Лёня опять меня спровоцировал. Говорит: «Ты знаешь, что в Великую пятницу Филарет собирается устраивать торжественный вечер, посвященный 1 мая. Пойдем к нему и скажем, что этого делать нельзя». … Мы пошли к Филарету, у него кабинет находился тут же, в семинарии, он открыл нам дверь, впустил нас и мы начали ему говорить, что в Великую пятницу нельзя устраивать такой вечер… И Филарет разошелся: «Я, сын простого шахтера, стал ректором семинарии, архимандритом, сколько для вас сделала советская власть, вы на чьей земле живёте, под чьим небом ходите, чей хлеб едите!» Вот такой был у него панегирик советской власти. Конечно, наше путешествие смысла никакого не имело, в пятницу вечером он произнес торжественную речь, я пел в хоре. Присутствовал ли Лёня, не помню. Думаю, что это была последняя капля. Руководство решило, что основной виновник я, хотя провокатором был не я, и они меня решили, видимо, убрать.
После исключения из семинарии отца Павла рукоположил во диакона к Ташкентскому кафедральному собору архиепископ-исповедник Ермоген (Голубев), единственный иерарх Русской церкви периода хрущевских гонений на церковь, выступавший с открытой критикой Священного Синода и советского правительства, за подлинную независимость церкви от государства. Спустя пять лет, по окончании Московской духовной академии, отец Павел был назначен священником под Бухару в город Каган.
«В самой Бухаре храма не было, но при Бухаре был вокзал, отстоявший от неё где-то на 8 километров. И на этом вокзале была организована церковь», – рассказывал он.
Там он добился от местных властей разрешения на ремонт здания церкви «с частичной перекладкой стен» и в 1969 году фактически построил новый храм, освящённый во имя святителя Николая. Храм отцу Павлу помогали строить сами прихожанки – пожилые женщины, руками разгружавшие кирпичи. «Мы заготовили где-то сто тысяч кирпичей, – вспоминал отец Павел. – Часть кирпича была огнеупорная, его можно было использовать как облицовочный. Он был красного приятного насыщенного и жёлтого цвета. Заготовили фермы для перекрытий и начали ремонт храма. Когда мы сняли крышу старого здания, то стен просто не оказалось: все село – и поднялось только облако пыли».
Надо сказать, что Ташкентская и Среднеазиатская епархия в это время была настоящим оазисом церковной жизни в СССР. С первых лет советской власти Средняя Азия стала местом ссылок репрессированного духовенства и мирян. Верующие уезжали сюда и после освобождения из лагерей и тюрем, скрываясь от возможного преследования со стороны властей. С 1937 по 1943 год епархия была официально упразднена. В 1944 году восстановление церковной жизни начал здесь епископ Кирилл (Поспелов), а продолжили архиепископы Гурий (Егоров) и Ермоген (Голубев), собравшие здесь лучшие церковные силы. Среди них духовные учителя отца Павла последний духовник знаменитой московской общины отцов Алексея и Сергия Мечёвых архимандрит Борис (Холчев) и один из руководителей Александро-Невского братства Петрограда-Ленинграда архимандрит Серафима (Суторихина).
Архимандрит Серафим (Суторихин). Фото: из архива Н.М. Сакмаркиной / gazetakifa.ruПостройку храма отцу Павлу советская власть простить не могла, и в том же году он был арестован по статье 190-1, по обвинению в «распространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Как вспоминал отец Павел, «у меня нашли довольно много стихов поэтов Серебряного века: Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама, Волошина. Суд решил, что все эти произведения писал я сам, а приписывал их известным поэтам». Год он содержался во внутренней тюрьме КГБ в Бухаре, а в 1970-м был осуждён на три года лагерей по обвинению в «клевете на советский строй», где в результате покушения потерял правую ногу. Освободился из заключения инвалидом в 1972 году, служил в разных местах от Средней Азии до Латвии, пока в 1976 году судьба не привела его в Псковскую епархию. Там в 1992 году при храме святых Жён Мироносиц отец Павел открыл приходскую православную школу регентов, в 1993 году в деревне Писковичи устроил приют для сирот-инвалидов. До февраля 2008 года был настоятелем храма святых Жён Мироносиц, был освобождён от должности указом архиепископа Псковского и Великолукского Евсевия (Саввина), но с сохранением права службы.
«Для Пскова и для тех, кто был рядом с отцом Павлом, это был такой дар прикосновения и общения с церковью новомучеников и исповедников. Сам отец Павел исповедник, и когда он рассказывал об архимандрите Борисе Холчеве, епископе Ермогене (Голубеве), архимандрите Серафиме (Суторихине) и многих других, с кем он встречался – мы как будто сидели с ними за одним столом. То, что называется преданием, происходило непосредственно на наших глазах», – вспоминает историк, декан исторического факультета СФИ Константин Обозный, много лет друживший с отцом Павлом.
В одной из бесед, опубликованных в новой книге, отец Павел рассказывает, как вскоре после освобождения из заключения, он случайно оказался в одном купе с тем самым начальником лагеря, который устроил три покушения на его жизнь:
Когда я выходил из инвалидного лагеря, Вера с Машей за мной приехали, протез заказали, рясу заказали, к архиерею я попал. А вечером мы должны были сесть на поезд. … Мы сели в поезд, а четвертого пассажира нет, и уже перед самым отходом поезда, буквально за несколько минут, вдруг в наше купе входит Карпов, тот самый начальник лагеря. Такая вот встреча. Недолгая, правда, получилась встреча, но немножко мы пообщались, поговорили, и он лёг спать. Конечно, он себя тоже чувствовал не в своей тарелке, и утром, когда мы проснулись, его уже не было. Видимо, он сошёл в Навои. Это была наша последняя встреча. Сейчас уже, наверное, его давно нет в живых. Юрий Николаевич Карпов. Он был очень интересный человек. По своей выправке и по своей несколько странной фуражке, она была у него не такая, как у всех остальных, напоминал эсэсовского офицера. Белые волосики, лысина сверху, но очень подтянутый, очень интеллигентного вида. Не пил, не курил, не ругался матом, за что его вся остальная администрация люто ненавидела: не подходил к компании. Они все крепко выпивали, очень крепко матерились, а он был совсем как белая ворона среди них. Но он с гордостью говорил о том, что он 20 лет отслужил в госбезопасности. У нас ним были очень интересные отношения, он то меня любил и приглашал, беседовал со мной очень подолгу, то готов был меня расстрелять. Много было перипетий, хотя в этом лагере я, по-моему, и года не пробыл. Взаимоотношения с начальником лагеря очень сильно напоминают наши отношения с нынешним архиереем.
«В проповедях отец Павел говорит о том, что для него самого важно, обращаясь и к самому себе как к слушателю. Я благодарен за эту книгу, я её уже прочитал за это время. И хотя я внутри пространства отца Павла, это близкий для меня человек, я для себя открыл многое в этой книге», – признался крестник отца Павла, режиссер Максим Якубсон, снявший несколько фильмов о священнике.
«В частности я обратил внимание на такое его наблюдение, что для советской власти не так значима была жреческая сторона церковного служения, – добавил он. – Это их не так пугало. Советская власть отчасти наследовала Римской империи – как пишет отец Павел, Рим завоёвывал народы и ставил их богов в свои пантеоны. Но то в христианстве, что касалось человека и нового понимания человеческой свободы в церкви, становилось для этой власти проблемой».
«Я тоже книгу уже почти дочитал, – сказал другой режиссер и журналист, автор фильмов об отец Павле Олег Глаголев из Свято-Елизаветинского православного братства в Екатеринбурге. – Перед нами предстает настоящий христианин. Про христианина говорят, что это посланник Небес, но не на каждом христианине это посланничество опочивает так, что через него это сразу видно. Гениальность святости отца Павла в том, что он с одной стороны человек необычный, а с другой – каждый, на него глядя, его слушая, думает: “Как точно сказано, вот и я так чувствую. Верно поступил – вот и мне бы так поступить”. Есть что-то в нём, на что откликается твоё собственное чутьё, ум, интуиция».
«Это видно и в какой-то его красоте, – поделился режиссер. – Мой первый фильм начинается с того, что отец Павел идёт – инвалид идёт, можно сказать ковыляет по какой-то луже – но он очень красиво идёт. И понимаешь, что красота в этом мире – это не то, что даётся в канонах, а то, что человеком задаётся. Каноны пишутся с того, как это сделано человеком – и это по-настоящему красиво».
«Так же и правда. Правда – это не “дважды два – четыре”, это то, что в настоящий момент из человека-праведника исходит и как-то этот мир поправляет, более правдивым делает. Целый фильм мы сняли о борьбе отца Павла за правду в отношении приходского устава, и это было одно из последних дел его жизни, очень важное дело для церкви, его завещание нам», – добавил Олег Глаголев.
«Как-то отец Павел выступал на конференции, которую устраивало Преображенское братство, и я пригласил туда молодого человека, только закончившего семинарию, – рассказал он. – Подвожу, представляю своего земляка, говорю, что вот он после семинарии поступил в высшее церковное учебное заведение учиться дальше. И отец Павел отвечает: “Ну, про это заведение никогда нельзя было сказать ничего хорошего, потому что оно как было чекистским изначально, таковым и остается”. Подошёл, называется, представить человека. Правда – это же сложное явление. Так получилось, что это не оттолкнуло собеседника и у них сложился важный разговор».
Одна из участниц презентации поделилась случаем, который врезался ей в память: «Мы были в поездке во Пскове с отцом Павлом. С нами была девочка из Риги шести лет. И она вдруг говорит: “У меня просьба есть к отцу Павлу”. Он наклонился. Она, оказывается, попросила в алтарь её ввести. И Отец Павел стал рассуждать при нас: “Алтарь: там иконы, Богородица – Дева, Женщина… ну а почему бы и нет?” Взял девочку за руку, повёл в алтарь».
«Когда отец Павел только погиб, наши братья и сестры из братства поехали в Каган, – вспоминает Олег Глаголев. – Тогда захотелось снять еще живых свидетелей его жизни. И у меня остались кадры, которые никуда не вошли – в фильм такое не вставишь. За кадром бас нашего брата Игоря Власенко: “Отец Павел святой был человек?” – и в кадре в ответ звучит голос узбека, который помнит, как в его детстве отец Павел гонял с ними в футбол во дворе: “Да! Даже чересчур”».
