Вот уж не думал епископ Серафим, что в свои 44 года ему предстоит встретиться с самим сатаной. Нет, не с ужасным демоном Вельзевулом с рогами и когтистыми крыльями, вырвавшимся на свободу из преисподней, но с человеком из плоти и крови – настоящим врагом церкви, а потому куда более опасным, чем все сказочные персонажи.
Всё началось с того, что его вытащили из душной камеры и отвели в кабинет начальника тюрьмы, где и передали из рук в руки какому-то лейтенанту Госбезопасности,
– Вас ждут, – коротко пояснил лейтенант. – Пройдёмте.
– Кто ждёт? – не понял сначала отец Серафим. – Куда вы меня собираетесь отправить?
– Куда надо! Пройдёмте, гражданин поп!
Посадили в чёрную служебную «эмку», которые в те годы только-только стали появляться на улицах советских городов.
Вскоре автомобиль привёз его на Лубянку – не к парадному подъезду, разумеется, а во внутренний дворик, и конвоиры бесконечными коридорами привели его в роскошный кабинет к всесильному майору Государственной безопасности Евгению Тучкову – начальнику 6-го отделения секретного отдела СО ГПУ – ОГПУ, курировавшему борьбу с церковью. При этом сам себя майор Тучков именовал «советским обер-прокурором», ведь именно в его кулаке и находились жизни множества православных священников.
Но сегодня «советский обер-прокурор» был сама любезность: угостил отца Серафима чаем с баранками и мёдом, спросил, как здоровье, а затем неожиданно предложил сделку:
– Мы вас освобождаем. Поезжайте домой, управляйте епархией, про уголовное дело забудьте. Только услуга взамен на услугу: кого мы будем вам посылать для рукоположения во священники – рукополагайте.
– Зачем вам это? – недоверчиво спросил епископ Серафим.
– Всё просто, гражданин епископ, – улыбнулся всесильный чекист. – Мы ошибались, полагая, что сможем за несколько лет политических репрессий уничтожить церковь в России. Как там сказано в евангелиях: «Сила Моя в немощи совершается»? Замечательные слова. Так вот, мы убедились, что, даже обезглавив церковь, мы сделали её крепче, ибо привлекли в её ряды новых членов. Но большевики умеют признавать свои ошибки. И теперь политика меняется.
– И в какую же сторону, позвольте спросить? В обновленцы будет агитировать?
– Нет, ну что вы… Обновленцы нас разочаровали, ибо оказались нежизнеспособны... Нет, мы просто позволим вам существовать в нашем государстве ещё несколько десятилетий, то есть до полной победы коммунизма. Совершайте ваши обряды, если вам так хочется, молитесь со своими старушками... Но больше никаких проповедей, никакой политики и никакого миссионерства – и наши люди проследят, чтобы наш договор с государственными органами выполнялся бы как следует.
– Знаете, гражданин майор, я монах, и при посвящении во епископа я давал обет управлять церковью Христовой по каноническим правилам...
– Что ж, тогда всему этому материалу будет дан ход, – майор Тучков выразительно постучал пальцем по тоненькой папочке личного дела епископа. – Епископа мы поставим нового, и всё равно всё будет по-нашему, можете даже и не сомневаться.
– Я подумаю, – ответил епископ, хотя сам для себя уже всё давно решил. Ох, Господи, спаси и укрепи.
* * *
Конечно, батюшка Иван Гаврилович Звездинский, с малолетства приучая Коленьку к долгим церковным службам, и помыслить не мог, что именно его сыну выпадет честь стать защитником церкви в самый тёмный час её бытия.
Напротив, Иван Гаврилович смотрел в будущее с оптимизмом, полагая, что все ужасы средневековья давно уже остались в прошлом, а век просвещения не допустит повторения ужасов. Сам отец Иоанн был из старообрядцев-беспоповцев, но после того, как в 1886 году было издано «Изъяснение» Святейшего Синода о принятии в церковное общение старообрядцев, он присоединился к единоверию (это направление в православной церкви, признающее власть канонического священноначалия, но придерживающееся старых, «дониконовских» церковных обрядов). Дочерью единоверческого священника была и его жена – Евдокия Васильевна Славская. К сожалению, она рано умерла – когда их сыну Коленьке было два года.
Так что сына воспитывал сам Иван Гаврилович. Много лет спустя владыка, рассказывая о своём детстве, вспоминал, как его, маленького, каждый день будили в церковь к ночной утрене. И в холод, и в непогоду его вели в храм, где он часто засыпал на скамеечке в углу или от скуки вырезал из папиросной бумаги фигурки ангелов. Повзрослев, он стал чтецом: ему доверяли читать Часослов, подставляя к аналою скамеечку.
Учиться Колю отдали в церковное училище при единоверческой церкви, а по окончании её в 1895 году – в Заиконоспасское духовное училище, что на Никольской улице.
В 1899 году он поступил в Московскую духовную семинарию, которую окончил одним из лучших учеников и пожелал стать не просто священнослужителем, но принять монашеский постриг.
Дело в том, что в 1902 году, на втором курсе семинарии, Коля тяжело заболел лимфангоитом – воспалением лимфатических сосудов. Сегодня это заболевание весьма успешно лечат при помощи рентгенотерапии и антибиотиков, но в те годы лимфангоит считался практически неизлечимым недугом.
Тогда по совету отца Николай стал молиться перед образом ещё не прославленного старца Серафима – специально для Николая небольшой образок из Саровской пустыни привёз сам игуменом Саровской пустыни Иерофей.
И вскоре Коленька выздоровел. Исполненный благодарности за исцеление сына отец Иоанн даже написал службу преподобному Серафиму – специально для торжеств по канонизации и прославлению преподобного Серафима Саровского. Именно участие в торжествах по прославлению Серафима Саровского и подвигло Николая, уже к тому времени ставшего студентом Московской духовной академии, принять монашеский постриг.
И в сентябре 1908 года желание Николая Звездинского сбылось: он был пострижен в монашество с именем Серафим в честь Серафима Саровского. Вскоре он был рукоположён во иеродиакона, а затем – во иеромонаха. В том же году он окончил духовную академию со званием кандидата-магистранта богословия и вскоре получил назначение преподавать историю церкви в Вифанской семинарии.
В 1914 году его судьба делает новый поворот: он становится архимандритом Чудова монастыря, а ещё через пару месяцев – и наместником Чудова монастыря на территории Московского кремля (стоявшего на то месте, где позже построили Дворец Съездов).
Исполняя обязанности настоятеля монастыря, архимандрит Серафим жил строго, много молился и постился: супа 8 ложек – по числу слов молитвы Иисусовой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного».
Был он строг к себе и другим в соблюдении уставов монашеского жития.
– Миряне несут тяготу на фабриках, заводах, в трудах, – говорил он братии, – поэтому монахам должно со смирением являться на молитвенное бдение в урочный час.
* * *
В Чудовом монастыре пережил отец Серафим и большевистский переворот октября 1917 года, который в Москве сопровождался уличными боями и артиллерийским обстрелом Кремля.
Сам обстрел монахи Чудова монастыря прятались в пещерной церкви – в подземелье, где 300 лет назад томился в заключении священномученик Патриарх Ермоген. Туже же перенесли и главную чудовскую святыню – мощи святителя Алексия.
Представители новой власти закрыли Кремль, приняв распоряжение о выселении монахов. И в июле 1918 года архимандрит Серафим с монахами навсегда покинул Чудов монастырь, направившись в Серафимо-Знаменский скит к схиигумении Фамари (Марджановой), духовной дочери архимандрита Серафима.
Матушка окружила изгнанников заботой; имея в лесу близ скита маленький домик, устроила для них киновию, то есть христианскую монашескую коммуну. Здесь в полном уединении монахи молились и трудились: копали грядки, рубили дрова. Многие из них, включая и самого отца Серафима, уже начали мечтать поселиться здесь навсегда: авось обойдут стороной все революционные потрясения их маленькую коммуну.
Но вскоре жизнь отца Серафима сделала новый поворот: в самым начале 1920 года его вызвал в Москву сам патриарх Тихон для рукоположения в сан епископа Дмитровского, викария Московской епархии.
Интересно, что во время праздничного обеда участвовавший в хиротонии митрополит Сергий (Страгородский), взяв свою столовую ложку, произнёс пророческие слова:
– Советую, владыка, запастись ложкой, придется Вам в тюрьму идти. Не забывайте этого предмета, он там будет очень нужен.
Три года, проведённые владыкой Серафимом в Дмитрове, остались для жителей города незабываемыми. Епископ Серафим, произнося пламенные проповеди, приводил к покаянию нераскаянных грешников, а на исповеди даже те, кто никому не мог открыться, открывали душу епископу, как сердобольному отцу. У дверей его дома каждый день стояла очередь страждущих прихожан, решивших обратиться за советом к владыке.
В годы служения в Дмитрове владыка учредил и православное братство Животворящего Креста Господня, имевшее целью «в молитвенном единении почерпать духовные силы к созиданию своей жизни по заветам Господа нашего Иисуса Христа – служить Христу и во Христе и ради Христа ближнему». Сыновняя преданность святой Православной церкви и послушание всем её узаконениям утверждались уставом как прямой долг братчиков. Особенно должны стараться братчики проводить в жизнь самую главную евангельскую заповедь: «Любите друг друга».
* * *
Между тем наступил страшный 1922 год: когда страна отходила от ужасов Гражданской войны, «военного коммунизма» и «красного террора», на заседании Политбюро 22 марта 1922 года был принят план Льва Троцкого по полному разгрому всей церковной организации. Началом кампании по уничтожению церкви должен был стать арест членов Синода и патриарха, затем – как призывал партийцев сам Ленин – надлежало взять «бешеный тон» и «приступить к изъятию во всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей».
Вскоре начались допросы патриарха Тихона: сначала его вызвали в ГПУ на Лубянку, затем после одного их допросов арестовали и направили в тюрьму. Политбюро настаивало на вынесении патриарху смертного приговора: «Поручить Секретариату ЦК вести дело Тихона со всею строгостью, соответствующей объёму колоссальной вины, совершённой Тихоном».
Тем не менее громкого процесса не состоялось: уже в июне под давлением ряда государств было принято постановление об освобождении Тихона. И тогда чекисты решили «наказать» Тихона, организовав аресты близких к нему людей, епископов и викариев.
Осенью 1922 года был арестован и епископ Серафим, которого сразу отправили в переполненную Бутырскую тюрьму. Бесчеловечные условия содержания едва не стоили ему жизни: тело владыки, изъеденное вшами, так покрылось струпьями, что врач не мог приложить к коже трубку стетоскопа. В конце концов после одного из сердечных приступов владыка был госпитализирован в тюремную больницу.
В итоге весной 1923 года отцу Серафиму вынесли приговор: два года ссылки в Зырянском крае.
Отбывал он её в Усть-Сысольске (ныне это Сыктывкар). Туда же прибыли и две его ближайшие помощницы – послушницы Анна Патрикеева и Клавдия Ляшкевич, которых матушка Фамарь благословила помогать отцу Серафиму поддерживать связь со своей паствой и передавать наставления духовным детям.
«Слава Богу за всё, – писал владыка. – Праздную, светло торжествую четвёртый месяц душеспасительного заключения моего. Благодарю Господа, благодарю и вас во Христе Иисусе, родные мои, любимые и приснопоминаемые дети и детки мои, за все ваши участливые заботы о мне, грешном. Господь да воздаст вам сторицею в сем веке и наипаче в будущем... Друг друга любите, друг друга прощайте, не укоряйте, не судите, гнилых слов не говорите. В мире со страхом Божиим живите, смертный страшный час воспоминайте и суд Христов нелицеприятный никогда не забывайте, храм Божий усердно посещайте, в грехах кайтесь. Св. Христовых Таин причащайтесь. Милость Божия и покров Царицы Небесной да будет со всеми вами отныне и до века. Аминь. Е. С.»
* * *
В 1925 году владыка Серафим вернулся в Москву, где он стал сотрудником Патриаршего местоблюстителя митрополита Крутицкого Петра (Полянского). В частности, епископ Серафим был назначен председателем Совета Преосвященных Московских викариев для временного управления Московской епархией.
В декабре 1925 года митрополита Петра Полянского арестовали.
Владыка Серафим, спасаясь от ареста, переехал на хутор близ Кубинки. Пустынька в дремучем вековом лесу, бездорожье: сёстры в село и церковь добирались на лыжах. Три пустынницы жили в задней части дома, возле коровы с телёнком, владыка – в передней; там же, за тонкой перегородкой, был обустроен домашний храм с полотняным прекрасно расписанным иконостасом, освящённый в честь преподобного Саввы Сторожевского.
Летом 1926 года, словно предчувствуя близкий арест, он уехал служить в Серафимов Дивеевский во имя Святой Троицы женский монастырь – отдать последнюю дать памяти духовному наставнику обители преподобному Серафиму Саровскому.
Ради отца Серафима сестры обители очистили подвальный храм во имя иконы Божией Матери «Утоли моя печали» под Тихвинской церковью. Здесь епископ Серафим стал служить раннюю литургию. Обычно он старался успеть всё закончить прежде, чем начнётся служба наверху, и начинал литургию в четыре часа утра. После литургии шёл на Канавку, обходя её по завету преподобного Серафима, читая полтораста «Богородице Дево, радуйся». Заходил в келейку преподобного Серафима, перевезённую в Дивеево из ближней пустыньки в Саровском лесу. Потом молился у алтаря Преображенской церкви.
В Дивееве стал владыка свидетелем того, как большевики провели вскрытие раки с останками преподобного Серафима Саровского, которые затем были выставлены на всеобщее обозрение. Священники обители попытались было протестовать, но были остановлены угрозой нового вскрытия. Следом в монастырь прибыли представители властей для конфискации церковных ценностей. «Комиссия приступила к собранию всех серебряных предметов из храмов, – писал один из очевидцев погрома. – Серебряные украшения с св. Евангелия снимались и перевешивались, а затем все предметы укладывались в деревянные сундуки...»
* * *
В сентябре 1927 года владыка Серафим был вновь арестован, а через несколько дней он был вызван в Москву к майору госбезопасности Евгению Тучкову, который и «прорабатывал» церковь. Открытым текстом майор предложил епископу работать на ОГПУ.
Что ж, в тот же день владыка Серафим подал митрополиту Сергию прошение об увольнении за штат, а сам уехал жить в город Меленки Владимирской губернии.
Но чекисты нашли его и в Меленках.
В 1932 году отец Серафим был вновь арестован и осуждён на три года ссылки в Казахстан.
Ссылку он отбывал в Алма-Ате, где ему с послушницами удалось снять сарайчик. Одна из послушниц позже воспоминала: «Разреженность воздуха действовала на сердце, вызывая тяжёлые приступы. Чуть ли не каждые два дня бегали за врачом; казалось, владыка умирает... На террасе осенью стало холодно: пошли нарывы, ревматизм коленей, зубная боль, малярия...»
В ноябре 1932 года владыку вызвали в НКВД и приказали отправиться в город Гурьев.
«Опять дорога, – писала послушница. – Холодно, сыро и грязно, все трое заболели гриппом, через Сызрань, совсем больные и разбитые, поездом добрались до Пензы. Нашли комнату, но владыка ночью не ложился: молился и причастился.
В Пензе сели ночью на поезд до Саратова. В Саратове первый раз за неделю ели горячее и отправились до Уральска. Оттуда предстояло ехать ещё 500 километров автомашиной по трудной дороге, и владыка просил в НКВД: „Оставьте меня в Уральске, зачем отправлять в Гурьев? Очень трудное сообщение”. Но ничего изменить не смогли».
Зима в Гурьеве прошла в скудости и нищете. Анна рисовала и вышивала, и за счёт продажи её изделий все трое могли покупать скудное продовольствие.
В июле 1933 года пришёл новый представитель НКВД и передал приказ: доставить ссыльных в Уральск на жительство.
– Как на жительство?! И там оставят? – не верили изгнанники.
– Да, вас переводят из Гурьева в Уральск.
В Уральске владыка со спутниками сняли маленький домик по улице Сталина. Несмотря на то что в домике царил вечный холод и сумрак, а на окнах намёрз лед, отец Серафим был счастлив: в доме он устроил келию и снова стал постоянно служить.
Наверное, это была самая тяжёлая зима. Голодно, цены высокие, средств нет, не было ни хлеба, ни картофеля. Собирали в полях зелёный капустный лист и рубили в маленькую кадочку. В дни получения посылок был праздник, чувствовали помощь Божию и любовь духовных чад.
В Крещенский сочельник, когда епископ Серафим готовился к водосвятию, раздался резкий стук в дверь. За дверью стояли люди в форме ОГПУ:
– Вам повестка: в 24 часа вас отправляют в Омск.
К счастью, путь в Омск лежал через Москву. На Павелецком вокзале встретили духовные чада. Утром владыка причастил пришедших, и после молитвы все собрались вокруг владыки, а он поучал с тёплой отеческой любовью свою московскую паству в последний раз.
30 января прибывших в Омск встретили мороз и темнота. Все номера в городе оказались заняты. В одной церкви ответили:
– Вы староцерковники, мы обновленцы, содействовать не можем.
* * *
После пяти дней пребывания в Омске НКВД приказало немедленно выехать в Ишим.
Здесь нашёлся старичок Александр Павлович, который пригласил владыку на жительство в дом с палисадником и квартирой на втором этаже, которая показалась ссыльным настоящим дворцом.
Прежде всего устроили домашнюю церковь, и жизнь пошла обычным порядком: молитва утром, Божественная литургия, чай, отдых, чтение Священного писания, чай, вечерняя служба, небольшой ужин, вечерние молитвы – и затворялся владыка, соединяя с отдыхом молитву и чтение даже и ночью.
Так наступило лето 1935 года. Срок ссылки закончился, но освобождения владыка не получил. Только осенью пришли бумаги с предложением выбрать шесть провинциальных городов для жительства. Но епископ Серафим ответил, что решил остаться в Ишиме.
Епископ Серафим (Звездинский) в 1930 году. Фото: korolev.msk.ru* * *
В Ишиме его и арестовали в третий раз – по делу «контрреволюционной организации церковников «Истинно-православная церковь».
В ту же ночь вместе с владыкой в Ишиме арестовали 75 человек, имевших или ранее носивших духовный сан: все аресты были санкционированы из Москвы, где готовили представить публике раскрытие грандиозного заговора церковников-монархистов.
Но отец Серафим на трёх допросах вину не признал, на вопрос о круге знакомств ответил: «Из числа духовенства по г. Ишиму я никого не знаю. Ни с кем никогда не встречался».
23 августа 1937 года «тройка» при Управлении НКВД по Омской области приговорила епископа Серафима (Звездинского) к расстрелу, мотивируя свой приговор тем, что он «не прекратил своей контрреволюционной деятельности» и в Ишиме среди верующих «слыл за святого человека».
26 августа 1937 года приговор был приведён в исполнение.
