Писать об отце Алексее я не стану – мы, к сожалению, не знакомы. Я слышал, что он хороший священник и достойный человек. Одно свидетельство о его милосердии Лидии Мониавы в запрещённом Мета-Фейсбуке убедит любого, и её вопрос и печаль я разделяю.
«Почему-то вместо того, чтобы выдать отцу Алексею какую-нибудь почётную грамоту от РПЦ, патриарх Кирилл издал указ о запрете отца Алексея Уминского в служении. Этот указ останавливает всю огромную работу, которую отец Алексей проводил, в том числе для детей хосписа и их родителей. Ему запрещено теперь ездить причащать детей на дому, запрещено причащать детей в стационаре, запрещено проводить литургии. Указ, от которого пострадали очень много человек и который принёс людям много зла».
Про отца Андрея Ткачёва, сменившего на посту настоятеля отца Алексея Уминского, тоже промолчу. И с ним я лично не знаком. Всё, что слышал и читал от него в Сети, не могу охарактеризовать положительно.
Отец Андрей Ткачёв. Фото: t.me/videotca_AndreaЯ пишу эту колонку, потому что среди подписантов есть люди, чьё мнение мне дорого, чья жизнь мне небезразлична. Есть и такие, без слова которых «не стал бы я самим собою».
Обсуждать действия патриарха я не стану, поскольку только вчера опубликованный указ не называет никаких причин освобождения «от несомых послушаний» до окончания действий Дисциплинарной комиссии при Епархиальном совете г. Москвы. К сожалению, все патриархии, включая нашу Московскую, по отношению к своим служителям нередко ведут себя нецерковно. Они не утруждают себя тем, чтобы объяснить ни тому, кого наказывают, ни нам, простым верующим, почему так поступили. Разрушительно ли это для церкви? Чаще всего.
Меня не удивляют ни ставшие привычными нецерковные действия церковной власти, ни бессмысленные действия людей, которые (о чём говорят многие и многие подписи) причисляют себя к церковным и верующим. Наше церковное пространство за редчайшим исключением не знает соборности и оказывается способным только на коллективизм – коллективный ум и коллективное действие, явление слишком бескачественное, чтобы быть проводником не только евангельского духа, но и вообще чего-то целостного, доброго и добротного, просто разумного.
Коллективный ум, массовое сознание – это «разум возмущённый», или – в данном случае – по тону скорее смущённый, который всё равно кипит и пишет коллективные письма. На большее он оказывается пока не способен, и это хорошо, поскольку исторический апогей массового сознания – революция, разрушение, а не созидание. Во всех этих письмах нет положительной программы, созидательного зерна. В лучшем случае нечто примирительное. Интересно, что письмо вызвано не указом о запрете в служении (указ опубликовали 10 января, когда под письмом были тысячи подписей), а слухом о таком запрете. Возможно, у авторов этого послания есть сочувствующие инсайдеры в аппарате Московской патриархии и его публикация – попытка не допустить запрет. Собственно, об этом косвенно свидетельствует последнее предложение этого послания: «Мы надеемся, что это решение будет пересмотрено ради душевного равновесия верующих людей».
Протоиерей Алексей Уминский во дворе храма Живоначальной Троицы в Хохлах. Фото: Андрей Носков / WikipediaПочему я называю ум, написавший это письмо, коллективным или массовым? Потому что это безличностное действие. Потому что немало людей, которые кинулись бороться за правду, не зная отца Алексея, не видя в глаза никакого указа о запрете (может, его и нет?), ничем не жертвуют и ничего не теряют. Отец Алексей никак лично или через кого-то не выразил своего отношения к происходящему, никого ни о чём не просил и ни к чему не призывал. Почему? Когда человек не заступается за себя – это вполне достойное действие, но в данном случае от этого зависит не только его жизнь и доброе имя, но жизнь многих других людей (как следует из письма, его духовных детей, тех больных, которых он окормляет), его служение Богу и Церкви.
Многие ли из подписантов спросили у отца Алексея Уминского, почему такое происходит?
Мне, например, всегда было интересно, как они там с Дворкиным в одном алтаре дают друг другу целование – или как не дают после всех негодных выступлений главного сектоведа. Я нисколько не обвиняю. Понимаю: наверное, в храме в самом центре Москвы не бывает без компромиссов – иногда и таких тяжёлых и невыносимых. Я даже хотел спросить об этом, когда однажды привелось быть на литургии в его храме, но отца Алексея не было, предстоял тогда другой пресвитер, и вопрос свой я не задал.
Эта безличностность – и в анонимности письма, написанного от лица тех «членов Русской православной церкви», которым недостоверное (или известное в узких кругах?) «известие о запрете в служении священника Алексея Уминского причинило… огромную боль». Кто является его настоящим автором и почему он не назвался?
Коль неизвестен автор – не буду говорить о стиле коллективного письма, но нельзя не увидеть бескачественности, отсутствия реальной цели и всякой надежды в этом тексте. Если отбросить мою конспирологическую версию, что это предупреждающий ход, чтобы сберечь священника от запрещения в служении, то непонятно, чего ждут от письма. Борьба за «душевное равновесие верующих людей» хороша, если вы духовник в психбольнице, тюрьме или у новообращённых, попавших в экстремальную ситуацию. Нормальные христиане, не просто крещёные обыватели, должны уметь держать себя в руках и ещё другим помогать.
Внятная цель в письме не просматривается, оно написано не лично патриарху и не для него. Слова обращены к патриарху, а адресат письма – мы все. Оно «работает на публику». Когда мне приходится добиваться принятия решения или тем более его отмены от важного лица, я сто раз подумаю, посоветуюсь с понимающими людьми, чтобы понять, как оказать реальное влияние на это лицо. Постараюсь быть представленным лично или передать через доверенных людей мою просьбу. Это знает всякий, кто боролся за что-то дорогое и значащее, надеясь на победу. Письмо же, к которому анонимный автор предлагает присоединиться, обращено к «коллективному», а не конкретному патриарху, – тому, которого рисуют средства массовой информации специально для масс.
Публичное высказывание в эпоху соцсетей чаще всего почти ничего не значит, оно лишь указывает на высказывающегося. Прочтёт ли открытое письмо конкретный патриарх Кирилл и какие сделает выводы? Мы не знаем, кто и с какими комментариями ему кладёт на стол корреспонденцию, чьими именно руками убран настоятель храма.
Патриарх Кирилл. Фото: свящ. Игорь Палкин / foto.patriarchia.ruРеальная целевая аудитория этого письма – сами подписанты. А настоящая цель – идентификация с неким сообществом, у которого реальной общей жизни чаще всего нет, и оно осуществляет себя в таких символических коллективных актах.
Сколько-нибудь ориентирующимся в церковной ситуации людям ясно, что письмо это не принесёт ровным счётом ничего, ну, может быть, подбросит слабый козырь в колоду государственной власти в её игре с патриархией: мол, нет у вас единства. Если снятие Уминского – это госзаказ, то не исключена и работа спецслужб, задача которых – противопоставить церковную власть церковному народу. Почерк, надо сказать, характерный: разделяй и властвуй.
Какая ещё может быть цель тех, кто подписал письмо? Очистка совести, попытка отгородиться от гадкой машины, давящей добрых людей. На деле это тоже лишь PR-акция, политический ход. Я принял бы его, но предыдущая практика коллективных писем показывает, что это отмежевание от злых небезобидно. У неподписавших подписавшие потом спрашивают: а ты подписал? Нет! Значит, ты за них, а не за нас. Хотя почему, чтобы быть за вас или не быть за них, я должен следовать вашей массовой логике? Представьте, что я следую своей как свободный человек.
Бывают вообще чудные случаи. Помню, как протодьякон Андрей Кураев обвинял священнослужителей в угождении власти за неподписание какого-то из прежних открытых писем, которое и сам Кураев не подписал.
Мне не нравятся коллективные письма не потому, что они совсем хилые, а потому, что это политическое действие, а совсем не этическое. Этика здесь вольно или невольно стала инструментом – предметом спекуляции. Понимают ли подписавшиеся, что те политики, у которых есть силы и средства, изучают их запрос? В удобный момент его утилизируют политическими же способами: включат в свои программы, убрав лишнее, добавив нужное или, если запрос будет слишком маргинальным, объявят себя борцами с ним.
Итак, коллективное «Открытое письмо членов Русской православной церкви Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу о запрете в служении священника Алексея Уминского» безличностно, бессильно, бессмысленно, нецерковно, хоть его и распространяют и подписывают некоторые члены РПЦ. Такой набор качеств приводит это исполненное нравственного пафоса послание к тому, что называется «эффектом обманутого ожидания»: оно сбивает людей с толку.
Но, как говорят, нет – не ответ. А что же делать, когда такое творится в твоей церкви и в твоём народе, что любого священника могут переставить, убрать за Можай, унизить, запретить? Это очень трудно сказать и написать. Но нам надо научиться искать ответ на этот вопрос не в сфере флешмобов в соцсетях, а в сфере реальных отношений.
