«Отпустите Котова! Он призывал к милосердию!», – воскликнули они, и все замерли. Письмо священников Русской православной церкви – это тот редкий инфоповод, который сработал на репутацию РПЦ положительно. Пресса мусолила его в течение нескольких дней, наращивая тему новыми колонками и конспирологическими теориями. Оказывается, церковь может говорить! Она что-то может заявить по делу, консолидированно, в отрыве от начальства или даже вопреки официальной линии.
Безусловно, это письмо – особый знак времени. В новейшей церковной истории это беспрецедентный случай. Но на что этот знак указывает? О чём он говорит?
Два обстоятельства делают письмо духовенства значимым и удивительным. Для российского измученного общества это выглядело так, словно памятник заговорил. Нет, он и раньше издавал звуки, но, казалось, это были какие-то лозунги, порой абсурдные, чаще непонятные, обращённые не то внутрь самого себя, не то в пустое пространство. А здесь всем стало ясно, что среди священников есть люди, которые следят за происходящим, переживают и реагируют так, как могут. Живое узнало живое.
Константин Котов, задержанный на несанкционированной акции 10 августа в Москве, во время избрания ему меры пресечения в Пресненском суде Москвы. Максим Блинов / РИА НовостиВнутри церкви это событие удивительно тем, что последний раз клирики подписывали подобные письма очень давно. К сожалению, священники не объединяются, чтобы выступить от лица церкви, они добровольно делегируют это право выше по инстанции: благочинным, архиереям и, наконец, патриарху, который отдувается за всех. А те, кого говорить обязывает должность, порой лучше бы молчали. И тут вдруг такое единство! Да ещё и живое слово, в котором отсутствует всякий намёк на казёнщину. И сколько их – объединившихся? 180! Это больше, чем всё духовенство какой-нибудь Твери или Костромы.
Состав подписантов весьма пёстрый. И каждая подпись имеет разный вес и, следовательно, разные последствия. Одно дело, когда за справедливость в России вступается священник из Мадрида или Брюсселя, другое дело, когда это многодетный провинциальный иерей, которого, может быть, сразу за это не репрессируют, но морально-идеологической обработке подвергнут точно. К тому же известно, что вопреки официальным заявлениям о том, что никаких последствий со стороны священноначалия для подписантов не будет, в Самаре с отца-подписанта потребовали объяснительную, а в Санкт-Петербурге секретарь епархии садится на телефон и начинает обзванивать «выскочек», увещевает их и просит проявить благоразумие в наше беспокойное время. А к некоторым иереям после подписи приходили люди из ФСБ.
Так что же произошло? Церковь предъявила свою соборность – ответственность всех за всех в духе единства и свободы? Или это что-то иное? И какой вывод необходимо сделать в отношении тех, кто не подписал письмо?
Стоит начать с конспирологической версии появления этого письма, чтобы не отвлекаться на неё потом. Говорят, распространение документа пошло от священника Андрея Кордочкина. Процесс был запущен в тот момент, когда в Мадриде, где проживает отец Андрей, по своим делам оказался митр. Иларион (Алфеев). После первой волны внимания к опубликованному письму, когда счётчик подписантов замедлил ход, именно владыка Иларион выступил со словом, легализующим этот эпистолярный протест духовенства. С какой стати это делать митрополиту, отвечающему за отдел внешних церковных связей и церковную аспирантуру? Для подобных заявлений в церкви есть другие уполномоченные владыки. Но всё произошло именно так. Эти обстоятельства позволяют предположить, что спецоперация была спланирована и проведена именно митрополитом Иларионом. Лично ему это не нужно, а вот для патриарха появление подобного письма выгодно. Ему важно показать государственной власти, которая уже, казалось, купила церковь с потрохами и закабалила её законами, что внутри РПЦ есть свой порох и потенциал. И не надо проверять его мощность, пусть каждый знает своё место. При этом сам Святейший оказывается абсолютно не при чём.
Оставив конспирологию суду истории, сосредоточимся на простых жизненных причинах появления письма, его силе и перспективе.
Сразу важно заметить, что письмо нисколько не свидетельствует о пробуждении церкви или какой-то церковной революции. Если бы духовенство смогло объединяться для решения внутрицерковных проблем, которым нет числа, или адресатом письма был бы выбран патриарх, то можно было бы подумать, что соборность дала о себе знать. Можно было бы утверждать, что это голос тех, кто ответственен за выбор Христа и Его церкви в этом мире, кто хочет, чтобы у церкви был свой голос и сама церковь вспомнила бы о том, для чего она в этом мире существует. И – да, в ней есть препятствия, которые мешают проповеди Христа: бесправие священства, невежество, язычество масс, отсутствие общин и прочие трудности, достойные не меньшего внимания, чем «московское дело». Но в данном случае письмо не имеет вообще никакого адресата. К слову говоря, именно поэтому нельзя сказать, что священники предъявляют счёт власти, то есть это ещё не политика, а только намёк. Поэтому же можно сделать вывод, что надежд на церковное свидетельство эти отцы уже не питают и это молчание уже сидит у них в печёнках, потому что говорить надо, ведь христианство – это всегда проповедь, слово. Письмо – это скорее голос совести людей, объединённых некой социальной общностью – церковной институцией и верой в Бога.
Поэтому в отношении тех отцов, которые не подписали письмо, не стоит делать необдуманных выводов. Кого-то из них удерживает от подписи страх, большинство, скорее всего, молчит из-за равнодушия. А есть те, кто выбирает путь преображения общества через преображение и возрождение церкви в первую очередь, без отвлечений на ту бесконечную и всё нарастающую повестку, которую предлагает нам политика.
То, что мы живём на витке новой истории, поняли многие. Но какой будет эта история – пока сказать трудно. Если вера в церкви ограничивается только личной совестью каждого её члена, то письмо – достойнейшее дело, которое требует достойного продолжения. Но если вера в саму церковь жива и внутри этой церкви ещё есть за что бороться, то сейчас настало время новой соборности и ответственности. Сможет ли духовенство явить и здесь то же единство и взаимопонимание? Боюсь, что у нас не так много времени для ответа на этот вопрос.
