8 января 1938 года. Приходское собрание Покровского храма, что стоял тогда в самом центре Бердянска, напоминало взволнованное море людей. Шутка ли: на приходское собрание в 50-тысячном городке пришло 4 тысячи верующих – и это после стольких лет антирелигиозной пропаганды и открытых запугиваний и гонений церкви. Но сейчас запуганными скорее выглядели сами чекисты, пришедшие тайком шпионить за отцом Виктором и оказавшиеся в самом центре народной революционной стихии.
– Не дадим закрыть храм! – скандировали люди. – Руки прочь от храма!
– Они говорят, что им нужен кирпич для строительства школы, – кричал стоявший на трибуне инженер Панкратов. – Но я хочу спросить: где же кирпич уже разрушенных церквей? Почему из него не построена ни одна школа? Братья, наши сердца уже двадцать лет обливаются кровью. Всё это время наша община находилась в загоне, но сейчас пришёл час решительно сказать, что наша церковь жива! Что мы не дадим закрыть наш храм!
– Не дадим!
– Долой!
В тот же вечер донесения о народном бунте в Бердянске улетели по телеграфу в Москву, где легли на столы самым высоким начальникам.
Ответ поступил незамедлительно: всех церковников и зачинщиков бунта арестовать немедленно. В город ввести войска для предотвращения провокаций, огонь по подозрительным элементам открывать без предупреждения.
И первым, кого следовало уничтожить, был батюшка Виктор Киранов, которого знали в городе все.
* * *
Виктор Михайлович Киранов родился в марте 1881 года в селе Мануиловке Бердянского уезда. Его семья происходила из древнего болгарского священнического рода: спасаясь от турок, они приехали в Россию в 1830 году. Родоначальник семьи Кирановых, священник Протасий, скончавшийся в 1773 году в Турции и много претерпевший от гонителей-турок, завещал своим сыновьям, чтобы они, несмотря на тяжёлое положение православных в Болгарии, не уклонялись от священства, если будут призываемы к рукоположению.
Тем не менее, когда Виктор Михайлович в 1903 году окончил Таврическую духовную семинарию,он решил стать светским человеком и поступил в Юрьевский университет, однако через год всё же оставил его и по благословению епископа Таврического Николая (Зиорова) стал служить псаломщиком в Свято-Троицком храме в селе Новопрокофьевке Бердянского уезда. Там же Виктор Михайлович женился на девице Антонине, выпускнице Симферопольского женского духовного училища, дочери священника Петра Троицкого.
Вскоре Виктор Киранов был рукоположен во священника, а уже через год отец Виктор был возведён в сан протоиерея и назначен настоятелем Вознесенского собора в Бердянске, где служил до самого закрытия храма в 1928 году.
* * *
В 1929 году этот величественный храм, украшавший приморский город, был взорван.
Тогда отца Виктора назначили благочинным Бердянского округа и настоятелем Покровской церкви, которая в то время была единственной открытой в городе. На службу он принимал всех священников, оставшихся без приходов, и организовал специальную кассу взаимопомощи для поддержания духовенства, которая спасала от голодной смерти семьи многих гонимых священнослужителей.
В 1937 году угроза закрытия нависла и над Покровским храмом. Официальным предлогом для разрушения церкви было постановление из её камня построить школу.
Протоиерей Виктор и протоиерей Михаил Богословский решили сделать всё, что в их силах, чтобы отстоять храм.
В течение двух недель отец Виктор и отец Михаил тайно обходили дома всех прихожан, вместе молились и готовили верующих к приходскому собранию, которое было назначено сразу же после празднования Рождества Христова.
И размах деятельности священников поразил чекистов: на собрание в храм пришло более четырёх тысяч человек, собрание единогласно приняло решение о недопустимости закрытия и разрушения церкви.
Все – и священники, и миряне – были в приподнятом настроении. Это была духовная победа, которая должна была показать властям, что церковь ещё существует и богослужение посещает слишком много людей, чтобы их игнорировать.
Однако несмотря на явленное единство в вере и стойкость бердянской общины, чекисты в течение месяца арестовали всех священников, служивших при Покровском храме Бердянска.
* * *
Первые допросы ничего не дали. Протоиерей Виктор и все остальные арестанты держались бодро и решительно.
Вскоре к священникам были применены радикальные меры воздействия. По воспоминаниям дочери иерея Ильенкова Зои Александровны, во время допросов арестованных избивали до потери сознания:
– Однажды мы, дети арестованных, ждали у здания НКВД, когда их будут выводить. Но когда их вывели, мы не обрадовались, а перепугались. Все были крайне истощены. Всегда добродушный папа на меня не посмотрел. У него был разбит весь лоб, и он еле переставлял ноги. Как потом узнали, пытки проводили самым изощрённым способом, били по лицу, по животу и ниже, избивали до обмороков...
Протоиерей Виктор Киранов писал своей матушке Антонине Петровне: «Кратко моё дело... Сперва отборная, пересыпанная матерщиной ругня, затем толчки, удары до грыжи, а затем бессонная стойка в течение 300 часов с перерывом в 6 часов...».
Именно в тот момент власти прибегли к услугам предателя – бывшего священника Павла Зверева, который, оставив служение, устроился продавцом пива. Зверев участвовал в очных ставках, давал лживые показания и обходил семьи священников, уговаривал их публично отказаться от мужей и отцов – дескать, это зачтётся при приговоре.
Киранов, узнав о столь постыдных поступках бывшего священника, которого он в своё время спас от голода, на очередной очной ставке назвал Зверева отступником и подхалимом, за что отсидел 10 суток в карцере.
Далее в письме он писал: «Все показания трёх лжесвидетелей я, конечно, опроверг, но следователь, записывая показания... точно, с привкусом, моё показание записывал кратко – отрицали и только, а, мол, всё прочее подробно будете рассказывать на суде, а суд-то и не состоялся... Перед Родиной и властью не грешен, и пусть Бог будет судьёй моим и вольным, и невольным врагам. Единственная надежда на помощь Божию и ходатайство и защиту святителя Николая, нашего покровителя».
В связи с тем, что большинство заключённых виновными себя не признали, для открытого заседания материалов было недостаточно. В итоге сфабрикованное «дело» было направлено на закрытое рассмотрение «тройки» – Особого Совещания при НКВД УССР. 29 октября 1939 года «тройка» заочно осудила протоиерея Виктора на 8 лет лагерей.
* * *
Отец Виктор был этапирован в Новосибирскую область, откуда писал супруге: «Пишу наскоро... Прибыл к месту своего назначения. Ехал через Харьков, Сызрань, Новосибирск, Томск и Асино в ста верстах от Томска. Жив и здоров – работаю. Писать буду иметь возможность один раз в месяц... Чувствуется, что видеться больше не придётся, а там что Бог даст...»
А вот второе письмо: «Мой адрес – с. Асино, Новосибирская область... Возле Асино лагерь трудоисправительный, где меня и воспитывают в этом направлении. Название лагеря показывает его назначение. Трудно, противно и обидно, но ничего не поделаешь. Принимали доброе, примем безропотно и плохое, заканчивать жизнь где-нибудь да нужно; слава Богу, что дал возможность искупить этим путём бесчисленные грехи пред Ним, тобою и семьёй. Знаю, конечно, что живётся вам без меня трудновато, но помогать уже больше ничем не могу, так как нищий есмь... Одёжи и белья пока не нужно – обстановка такова, что всё это пустая трата. Старые летние туфли, ботинки и две цветных рубахи и брюки из какого-либо дрянного материала пришли к лету... о хорошем, и тем более белом и говорить нечего – не нужно безусловно, смешно и глупо. Живу среди оборванцев, несчастных стариков, и сам уже таков...»
Ещё одно письмо пришло родным через три месяца: «...Сперва ходил на лесозаготовки, пилить дрова, потом в овощехранилище перебирать гниль... а теперь дневальным в 8-м бараке, где проживают служащие, управленцы. Хожу в казённой одежде и в лаптях. Дежурю с 1 часа ночи до 7 утра, а днём уборка барака, доставка воды и дров... Мелитопольский кум тысячу раз прав, что я несу кару за грехи свои, и я бесконечно рад, что Бог хоть этим путём направил меня, величайшего грешника, на путь исправления и покаяния, но вообще, говоря объективно, он сказал старческую ерунду, или попросту глупость. Все наши праведники, достойнейшие пастыри, несут наказание, конечно, за свои грехи, но наипаче же за людское невежество и благополучие сидящих на местах и мнящих о своих заслугах, которых никогда не было. Бог дождит на праведных и на злых, и солнышко греет тех и других, в горниле же правды Божией обнаружится, где золото и серебро и где полова и солома. Сам составитель литургии, сокращать которую так боятся, закончил жизнь не в мелитопольском храме, а в ссылке, хотя ничего не сокращал, а наоборот, созидал и составлял, чем мы и до сего времени пользуемся. Слава Богу за всё!»
Весной 1940 года протоиерей Виктор был отправлен в Темниковские лагеря, откуда написал родным: «Я по великой и незаслуженной милости Божией жив и здоров... Местность, в которой живу, называется Темники – это бывшая Саровская пустынь. О себе писать ничего не могу, скажу только, что вы все далеки от малейшего представления и бытовых условий, и внешнего моего вида, в каком я нахожусь. Сейчас взял у врача однодневный отдых – шалит сердце, и вот имею возможность черкнуть вам несколько слов, в остальные дни ночью ухожу на работу, ночью и прихожу, времени и условий для писания нет...»
1 ноября 1940 года отец Виктор написал: «Я жив и здоров, всё это по великой милости Божией и за усердие ваших молитв, по заступничеству нашего покровителя святителя Николая. «Егда был еси юн, поясался еси сам и ходил еси, аможе хотел еси: егда же состареешися... ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши...» Если перефразировать это на слово „писать”, то для вас должно быть понятным, – что могу я о себе писать? Да ничего, мы должны, находясь в таком положении, больше чувствовать, чем понимать... Все три посылки получил. Великое спасибо с глубоким поклоном несчастного зека шлю вам, недостойный этого внимания. Примечание дружеское: посылать нужно то, что можно носить и хранить в кармане, – это сухари, колбаса, конфеты. Отломил, взял в карман и пошёл на работу, и есть это непоказно...»
В январе 1941 года он писал родным: «Я после долгого времени работы на лесоповале, где страшно устал и оборвался, месяц был дневальным и хорошо отдохнул – сейчас зачислен в разряд актированных инвалидов 2-го разряда и нахожусь в 11-м лагпункте на работе в закрытом помещении – вязание сетей...»
Поздравляя супругу с днём рождения, отец Виктор писал ей в феврале 1941 года: «Будь здорова, быть может, Господь сжалится над Своим плохим служителем и сподобит ещё хоть немного пожить нам вместе в мире, радости и взаимной любви. Как бы хотелось ещё пожить вместе и, подводя итоги прошлой жизни, запереться от всего мира в свою хатку и безвыходно просидеть в ней до конца своей жизни, слушая твои милые, всегда добрые и ласковые разговоры молча, наслаждаться ими, попутно уплетая всегда опрятно и вкусно приготовленные и любимые мною кушанья. Это с одной стороны, а с другой – провести нам вместе остатки жизни в благочестии и молитвенном настроении, благодаря Бога за Его великие милости и награды во всю прошлую жизнь и наслаждаясь здоровьем и любовью своих милых, всегда нами любимых деток и внуков, быть их молитвенниками пред образом нашего покровителя, святителя Николая. Вот мои пожелания тебе, моя дорогая именинница, – да будет во всём воля Божия: пробави, Господи, милости Свои и впредь над недостойными, но любящими Тебя супругами...»
Через месяц отец Виктор написал родным:
«...О свидании не хлопочу, потому что оно невозможно и не нужно. Сохраните всё представление о мне по прежнему моему образу и сохраните его в своей памяти, а теперешний свой вид я унесу в могилу, о котором вы не будете иметь представления, – и хорошо. Свидание – это лишние слёзы и ужас, да и ненужная затрата необходимых для вас средств. Если Господь не сподобит повидаться, да будет воля Его, а сподобит – поговорим и поплачем слезами радости. Актированных инвалидов за зону лагеря не выводят, и работают посильно лишь в зоне лагеря. Я ходил на работы за 3–7 километров. Что касается досрочного освобождения для таковых, то это фантазия, покоящаяся на огнепальном желании свободы, и только. На первую свою жалобу от марта 40-го года получил ответ, что оснований для пересмотра дела нет, а потому – без последствий...»
С началом Великой Отечественной войны положение заключённых резко ухудшилось; многие стали умирать, оставшись без поддержки родных, которые сами в это время оказались в бедственном положении.
Протоиерей Виктор Киранов скончался в Темниковском лагере 30 марта 1942 года и был погребён в безвестной могиле.
* * *
В ходе работы над текстом были использованы следующие издания:
- Игумен Дамаскин (Орловский), «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века».
- Протоиерей Николай Доненко, «Новомученики города Бердянска». М., 2001.
