Как свидетельствуют очевидцы, отец Николай словно предчувствовал свое убийство. После праздничной службы, когда все прихожане уже разошлись, протоиерей Николай Котельников тяжело – сказывались последствия инсульта – вышел на крыльцо храма, словно не желая пускать своих убийц дальше церковного порога.
Он и служил так все время, оберегая церковь Христову от многочисленных попыток втянуть православных в межнациональные и межконфессиональные конфликты. И делал это единственно возможным способом, стараясь распространить между людьми мир и любовь Христову.
И, чтобы понять, почему террористы выбрали своей главной целью именно протоиерея Николая Котельникова, нужно просто знать, что в центре этого дагестанского города стоит памятник дружбе трех религий: священник Николай Котельников пьет чай в компании имама старейшей в городе мечети и секретаря иудейской общины.
На синагогу Келе-Нумаз террористы тоже напали – она расположена практически на соседней улице, и слава Богу, что никто не пострадал.
«Стол» публикует сегодня несколько цитат из различных интервью протоиерея Николая Котельникова дагестанской прессе.
* * *
Если бы я был писателем, то, наверное, смог бы написать целую книгу о своей жизни. Мое детство прошло в Чечено-Ингушетии, в станице Слепцовская, которая названа так в честь казачьего генерала Слепцова. Там моя родина, там мои предки лежат. Я рано лишился отца – мне было всего пять лет, когда он погиб. Воспитывала меня бабушка, благодаря ей я и пришел в храм. Мы вместе служили за отца панихиды, она объясняла мне смысл праздников, водила на Красную горку, на родительскую. Время было для верующих непростое – шестидесятые годы, гонения на Церковь. Надо мной смеялись, называли ненормальным. Даже родственники от меня отказались. Тетя упрекала бабушку – зачем вы его в церковь водите? Соседи донимали: кто, мол, за тебя замуж пойдет? Я отвечал: найду такую же, как я сам. Пришлось через многое пройти, но теперь я понимаю, что меня вел Господь.
* * *
В 1975 году у нас умер владыка Ион и на его место назначили владыку Антония. К нему я попал дьяконом, а через некоторое время он меня рукоположил. Мой первый приход был в Хасавюрте, в историческом Знаменском соборе.
А потом меня направили вы Дербент – в Покровскую церковь. Тут я женился, тут у меня дочки родились.
* * *
Мне в Дербенте все сразу понравилось.
Я когда сюда приехал, года три не видел зимы. Даже в январе на Крещение у нас миндаль цвел. Помню, я даже веточки отвозил в Чечено-Ингушетию. У вас, говорю, еще зима, а у нас уже весна. Но бывают годы, когда вроде тепло-тепло, а потом вдруг как даст мороз! Случается и снегом все засыпает. Однажды в марте ударили холода. Померзли все цитрусовые, что мы во дворе высаживали. И гранат замерз, и лавр. Но мы все равно все сажаем каждый год. Летом у нас тут везде розы цветут. Красиво!
* * *
Но приняли меня не сразу. Это ведь не только у нас, везде такое бывает – кто за священника, кто против. Здесь были такие дядька с племянником, они все время мутили воду, всякие кляузы писали. Сил уже не было. Ездил я к своему батюшке покойному, спрашивал: батюшка, что делать? Он отвечал: молись и терпи. Время прошло, сейчас никто ничего пишет, все успокоилось, наладилось.
* * *
Сначала, конечно, и с мусульманской общиной все было непросто. Однажды, например, местные мальчишки из рогаток побили окна в церкви. А окна там большие – метра по три. Власти тянули с помощью, и я пошел в мечеть. Как был – в облачении, с крестом. Мусульмане смотрят на меня удивленно, спрашивают: что случилось? Вышел мулла. По-русски не понимает. Я все рассказал и попросил, чтобы ему перевели. Возвращаюсь – из машины возле церкви выгружают стекла. Ни слова не говоря, мужчины вставляют их в окна. Проблема решилась быстро и больше такое не повторялось. Вот что значит – пойти к людям с открытым сердцем!
* * *
Раньше люди ходили по улице вплотную к стене храма, молодежь на ней разные слова писала. Перед Светлой седмицей мы поставили забор с калиткой, причем сделали это очень быстро. Люди в пятницу к плащанице подходили – ничего еще не было, а пришли к Пасхе – уже ограда стоит. Всем понравилось.
* * *
В Дербенте на площади Свободы, где сейчас памятник Ленину, раньше стоял собор святого Георгия. Его взорвали в 1938 году. А после войны, когда власти стали относиться к религии более терпимо, нашей православной общине передали бывшую церковно-приходскую школу.
* * *
Мы поставили красивый резной иконостас, заказали новые иконы, покрасили стены. Двор расширили, построили административное здание. Когда архиерей приезжает или гости какие, все там останавливаются. А еще мы колокольню построили и колокола приобрели. Звук у наших колоколов мелодичный, как говорят, «малиновый». Правда, звонаря нет. Мы хотим поставить электронные колокола. Удобно – никуда подниматься не надо, нажал внизу на кнопку – раздается звон.
А вообще дел остается еще очень много, и мы продолжаем работать. Нам наши предки оставили это здание. Теперь мы должны передать его нашим детям и внукам.
* * *
Правда, здание не очень подходит для церкви. По правилам, алтарь должен смотреть на восток, а тут он направлен в южную сторону. Зато в нашем храме всегда тепло и душевно. Наверное, за счет того, что обстановка у нас, я бы сказал, домашняя. Все друг друга знают. Те, кого я когда-то в младенчестве крестил, давно своих детей имеют, и я у них уже всех малышей перекрестил. Как говорится в пословице: на месте и камень мхом обрастает. Когда священник долго в одном приходе служит, к нему паства привыкает. Бывает, в семье сегодня один отец, завтра – другой. Дети из-за этого сильно переживают. А у нас все по-родственному. Штатный клирик Михаил, например, который помогает мне служить, – мой зять.
* * *
Раньше были бабушки старой закалки, которые войну пережили. Они содержали храм, убирали, мыли, ремонтировали. Бедненько было, но чистенько. Однажды был такой случай. У одной нашей прихожанки сестра умерла, и я поехал ее отпевать. В это время является уполномоченный с Махачкалы и говорит: где ваш батюшка? В советское время за каждым приходом наблюдал уполномоченный по делам религий. А меня нет, я на похоронах. Как так, возмущается чиновник, мы же запрещаем, чтобы ездили отпевать! Бабушки его окружили со всех сторон и стали наседать: мол, у мусульман мулла ходит на похороны, а батюшке почему нельзя? Уполномоченный крутился, вертелся, потом махнул рукой и уехал. Отстояли тогда меня бабушки. Но сейчас их уже нет. Я всех отпел. Одна прожила до ста одного года, и та недавно умерла.
* * *
Помню, у моей бабушки был специальный чайник для освященной воды голубого цвета. Вернется она с Крещения, воду выльет, а чайник – в сумочку. И на гвоздик в кладовку. Он только для святой воды. Бабушка поила детей, прыскала по углам, кропила двор. У нас гуси были, гусям давали. И коровам давали. Если чайника не хватало, мы разводили эту воду. Тут ничего такого нет. Недаром ведь говорится: море и капля освящает. Это сейчас люди хотят сразу десять канистр набрать. А куда столько? Главное, чтобы благоговение перед освященной водой в душе было, а не потребительское отношение.
* * *
Община у нас в Дербенте небольшая – постоянно на литургию приходит человек пятьдесят, старожилы. Но теперь тут часто появляются и военнослужащие с семьями из гарнизона.
Много сейчас и «захожан», как я их называю. Люди, которые приходят ненадолго, чтобы только поглазеть. Свечку поставили – и ушли. Но это тоже хорошо, пусть заходят. У нас двери открыты для всех.
* * *
У нас берут освященную воду не только православные, но и мусульмане. Они и свечки ставят, и на иконах крестики да цепочки серебряные оставляют в тех случаях, когда икона помогла, например, при излечении болезни. Это в исламе называется «садака» – приношение. Я не знаю, что они просят, но молиться не запрещаю. Да и что нам делить? У нас ведь все переплетено как паутина. Много смешанных браков: он – мусульманин, она – русская. Когда у них праздник, меня всегда приглашают. Я хожу поздравлять, хотя ничего в их ритуалах не понимаю. И они наши праздники чтут.
* * *
Моя родина в Дагестане. Куда ехать и чего искать?
Хотя молодежь всегда куда-то едет. На то и молодежь. Здесь спокойно, нас никто не притесняет. Живем мы дружно. Меня приглашают в гости и мусульмане, и иудеи. Я на их праздники хожу, они к нам приходят. У нас тут такой обычай – на Рождество мы елку ставим в детском клубе в центре города. Нам помещение администрация выделяет. И весь город к нам на елку приходит. И поздравляют нас и мусульмане, и иудеи.
* * *
Недавно в Дербенте открыли музей мировых религий. Есть фотография, на которой вместе со мной изображены имам Джума-мечети и секретарь иудейской общины. Мы знаем, что не должны ссориться, поскольку все мы произошли от единого Бога. Отец у нас Адам, мать – Ева. Когда к нам привозят Благодатный огонь из Иерусалима, мы поднимаем его на крепость Нарын-Кала и благословляем город на четыре стороны. Чтобы Господь хранил Дербент, чтобы мы жили мирно. Многие думают, что где-то жизнь лучше, и уезжают отсюда. А куда ехать? Кто нас ждет? От своего креста мы никуда не денемся.
* * *
Я самый старый священник Дагестана. Приедешь куда – все за голову хватаются: «Как, жив еще? Там же на православных гонения…» А мы тут друг к другу ходим в гости, представляете?