«И я призван!»
Родом из семьи потомственных священников, он испытал свой первый зов обратно к вере в 1898 году в галерее Цвингер в Дрездене при встрече с Сикстинской Мадонной: «Я не помнил себя, голова у меня кружилась, из глаз текли радостные и вместе горькие слёзы, а с ними на сердце таял лёд и разрешался какой-то жизненный узел. Это не было эстетическое волнение, нет, то была встреча, новое знание, чудо... Я (тогда марксист!) невольно называл это созерцание молитвою и всякое утро стремился попасть в Zwinger, пока там ещё никого не было, бежал туда, пред лице Мадонны, “молиться” и плакать, и немного найдётся в жизни мгновений, которые были бы блаженнее этих слёз...».
Однако к церковным таинствам Сергей Николаевич подходить не решался ещё довольно долго. В 1906 году, будучи депутатом Второй государственной думы Булгаков заходил в храм, но не смог причаститься, а, как он сам вспоминает, «в слезах бросился вон из храма,… изнемогая от …бессилия и недостоинства».
В 1907 году он познакомился с «Кружком ищущих христианского просвещения», главными деятелями в котором были Михаил Новосёлов и Фёдор Самарин. В заседаниях и поездках кружка он участвует с другими деятелями Религиозно-философского общества Владимиром Эрном, Павлом Флоренским, Александром Ельчаниновым, Александром Глинкой-Волжским, Сергеем Дурылиным, Григорием Рачинским, князем Евгением Трубецким. Входил в кружок и епископ Фёдор (Поздеевский), который в 1911 году рукоположит Павла Флоренского, а в 1918-м и самого Булгакова. С этим кружком Булгаков едет осенью 1907 года в паломничество в Зосимову пустынь, куда постоянно всех зазывал Новосёлов.
Михаил Новосёлов. Фото: общественное достояниеВ пустыни у него также была возможность причаститься, но он не смог и так же как год назад из храма убежал. По рассеянности он случайно зашёл в келью старца, от которого он услышал, что все грехи человеческие, как капля перед океаном милосердия Божия. В этот миг он почувствовал прощение Божье и на следующий день за литургией причастился. Он описывал своё состояние так: «На всё глядел я новыми глазами, ибо знал, что и я призван, и я во всём этом реально соучаствую: и для меня и за меня висел на древе Господь и пролил пречистую Кровь Свою, и для меня здесь руками иерея уготовляется святейшая трапеза».
В 1909 году после смерти младшего сына Ивашечки он переживает глубокий духовный кризис, после которого окончательно осознаёт свой церковный путь. В это время он пишет другу Александру Глинке (Волжскому): «Смиряюсь перед волей Божией… вижу здесь суд над собой и указание, которого ещё не умею распутать. Святой Церкви предан более, чем когда-либо, и Ей хотел бы послужить остатком сил и дней»
Опыт его духовного преображения и сила его вдохновения имели большую собирающую силу. Без сомнения можно сказать, что отец Сергий был одним из главных духовных центров собирания Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьёва, издательства «Путь», Свято-Сергиевского института в Париже, братства Святой Софии, Русского студенческого христианского движения, многих других кружков, проектов и изданий. Он сразу становился старшим практически в любом собрании, куда волею судьбы попадал. Благодаря этому собирающему качеству отец Сергий был незаменимым участником многих экуменических встреч и совещаний с христианами разных конфессий со стороны православия.
Фёдор Самарин. Фото: общественное достояние«Надо победить противоположность церковного и светского»
Булгаков очень часто выступал с публичными докладами, собиравшими большие аудитории. Он был одним из постоянных и активнейших участников Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьёва. Из более чем 130 заседаний большая часть была посвящена актуальным вопросам христианской жизни.
Интересовался Булгаков и вопросами культуры, хорошо ориентировался в новых её течениях. Ещё ждут своего читателя его незаруядные статьи об искусстве и литературе: «Васнецов, Достоевский, Вл. Соловьёв, Толстой, (параллели)» (1902), «Чехов как мыслитель» (1904), «Труп красоты: По поводу картин Пикассо» (1915); серия работ о Достоевском: «Венец терновый: Памяти Ф.М. Достоевского» (1906), «Иван Карамазов как философский тип» (1902), «Очерк о Ф.М. Достоевском. Чрез четверть века» (1906), «Русская трагедия: О “Бесах” Достоевского в связи с инсценировкой романа в Московском художественном театре (1914); о Толстом: «Карлейль и Толстой» (1904), «Л.Н. Толстой о значении русской революции» (1906), «Толстой и Церковь» (1911), «Человекобог и человекозверь: По поводу последних произведений Л.Н. Толстого “Дьявол” и “Отец Сергий”» (1912).
Во всех этих статьях он искал подлинные христианские основания для творчества, призвание творчества и искусства пред лицом Христа.
В статье 1906 года «Церковь и культура» Булгаков говорит о главной задаче церкви на данный момент – «создать подлинно христианскую церковную культуру и возбудить жизнь в церковной ограде, внутренне победить эту противоположность церковного и светского»
Догматический порыв
Эпоха вселенских соборов давно прошла, и для православия в конце XIX – начале XX века тема догматики, казалось бы, была закрыта, но для искавшей веры интеллигенции того времени вопросы догматические требовали своего творческого разрешения.
Отец Сергий был одним из тех, кто пытался сохранить преемство со святоотеческой догматикой, он дерзновенно продолжал дело отцов, ища ответы на те вопросы, по поводу которых догматов либо не было сформулировано, либо они требовали уточнения в связи с более поздними богословскими открытиями.
Ещё в сборнике статей 1907–1911 годов «Два града» он писал: «Никогда в Церкви не было догматического определения о том, что не может быть новых догматов и что все они исчерпываются определениями семи Вселенских соборов. Такое глубоко антиисторичное воззрение не может найти себе догматического обоснования. Церковь есть жизнь, творчество, порыв».
Несомненно, в трудах отца Сергия мы имеем пример самой основательной проработки догматических вопросов среди православных авторов в ХХ веке. Во многом он стал зачинателем новых подходов к православной экклезиологии, и именно ему мы обязаны появлением евхаристической экклезиологии (см., например, его статью 1930 года «Евхаристический догмат»), которую позднее будут разрабатывать его ученики – протопресвитеры Николай Афанасьев и Александр Шмеман.
Современное богословие сегодня не представимо без его догматических работ по тринитологии – учении о вере в Святую Троицу, патрологии – о вере в Бога Отца, пневматологии – о вере в Святого Духа, христологии, учении о Богоматери – мариалогии, о бесплотных силах – ангелологии, о конце мира – эсхатологии и о спасении человека и мира – сотериологии. Его Малая и Большая трилогии – основательные богословские книги позднего периода творчества – удивительный образец выдающейся богословской мысли ХХ века, повлиявшей на всё мировое богословие, не только православное, но также католическое и протестантское.
Не утихает интерес к его знаменитой софиологии – и сейчас выходят новые книги с осмыслением этого творческого подхода к разрешению проблемы имманентности и трансцендентности в Боге. Несмотря на все споры вокруг его учения о Софии – Премудрости Божьей, нельзя не отметить, что булгаковская софиология была выражением подлинной любви к Богу и Церкви, его духовных чаяний и во многом – данью русской религиозной-философской традиции, в которой софиология занимает своё знаковое место.
Икона «София — Премудрость Божия». Фото: общественное достояниеМистическая встреча
Читая воспоминания отца Сергия о его возвращении к православию, когда он делится своими переживаниями относительно действия Божьего в его сердце, нельзя не отметить его тонкое мирочувствие и даже некоторую мистическую одарённость. Как он пишет в своём воспоминании от поездки к Кавказским горам, где ему было откровение о красоте и софийности мира: «Не было слов, не было Имени, не было “Христос воскресе”, воспетого миру и горным высям. Царило безмерное и властное Оно, и это “Оно” фактом бытия своего, откровением своим, испепеляло в этот миг все преграды, все карточные домики моей “научности”».
В своём «Дневнике духовном» (дневниковых записях 1923–1925 годов) он описывает много тонких духовных переживаний – того, что можно назвать мистической встречей с Богом и Его откровением; он делится своим опытом молитвы, размышлениями о действии Божьем в своей жизни: «Сначала трудна была молитва, но потом чудесно возгорелось сердце. Господь умилосердствовался надо мною, сердце оттаяло, слёзы радостной любви к Господу оросили меня, и я почувствовал в сердце одну радость, одну любовь и одну муку: всё, всё отдать для Господа, принять от Господа, понести от Господа. Христос мой, дай мне одно: любить Тебя, истаять в этой любви».
«За собою в ограду огня»
Для многих своих современников Булгаков был не просто профессором и богословом, он был духовным отцом и старшим наставником в любых важных вопросах, даже в эмиграции, несмотря на общую разрозненность жизни: люди, на которых запечатлён оттиск гениальности, вообще с трудом уживаются друг с другом, а в эмиграции таких самородков было очень много, но практически все признавали духовное старшинство отца Сергия.
Были и те, для кого он был непосредственным духовником.
Мать Мария (Скобцова), которая очень любила и доверяла ему как своему духовному отцу, узнав, что Булгакову предстоит операция в связи с раком горла, которую он, возможно, не переживет, написала такие строки:
Руководитель, друг, отец,
Неужто и тебя терять навеки?
Какие огненные реки
Влекут туда, где дням конец?
Когда вернусь, куда? Бог весть.
О многолюдная трущоба,
Лишь здесь, где горечь, боль и злоба,
Мне надо знать – ты в мире есть.
Приемлю радость и беду
Я средь метелицы слепящей.
Отец и друг – руководящий,
Прощай и будь,– я в мглу иду.
Протопресвитер Александр Шмеман вспоминает отца Сергия – своего незабвенного учителя, что он дал ему почувствовать, что «только в прикосновении к Божественному Свету, к Его исканию и созерцанию – единственное подлинное назначение человека; окрылил своим горением и полётом, своей верой и радостью; приобщил меня к чему-то самому лучшему и чистому в духовной сущности России...».
Протопресвитер Александр Шмеман. Фото: schmemann.orgПрофессор Владимир Николаевич Ильин (1891–1974), трудившийся в Богословском институте в Париже вместе с протоиереем Сергием Булгаковым многие годы, свидетельствует: «Ему дана была власть данной ему благодатью от Бога уводить за собою в ограду огня. Такова же была сила его проповеднического и духовнического дара. Тот, кто имел радость присутствовать на его служениях или быть его духовным сыном, никогда не забудет этого и унесёт счастье “по ту сторону огненной преграды”».
Иконописец Юлия Николаевна Рейтлингер (сестра Иоанна) жила в семье отца Сергия, помогая по хозяйству. Он восхищался её иконами, а перед смертью благословил вернуться в Россию: «Возвращайся на Родину, Юля, и неси свой крест. И, слышишь, Юля, с радостью неси!». Она всю жизнь считала отца Сергия своим главным учителем, а в последние годы жизни её духовником стал отец Александр Мень.
Лев Александрович Зандер, русский религиозный философ, деятель международного экуменического движения, тоже считал отца Сергия Булгакова своим духовным отцом и главным учителем жизни. Его двухтомник «Бог и мир: Миросозерцание отца Сергия Булгакова» – одна из лучших и глубоких книг, написанных о богословии отца Сергия.
Были и многие другие выдающиеся деятели зарубежной церкви, на чьей жизни духовный опыт отца Сергия оставил свой неизгладимый светлый отпечаток.
То, что духовный и богословский опыт отца Сергия ещё плохо воспринят в Русской церкви, является большой её трагедией. Можно не соглашаться с отдельными его богословскими теологуменами, но трудно не признать величину и значение Булгакова для русского православия и всего мирового христианства.
