От Марка, но не совсем
Протоиерей Максим Кокарев: Кстати, древние авторы II–III века прекрасно понимали и даже писали, скажем, что Евангелие от Марка – это даже не Марк о Евангелии, а скорее видение Петра. Марк ли один за ним записывал и оформлял или, как случилось с окончанием этого Евангелия, это был какой-то круг? Но церковь считала, что за этим стоит авторитет самого апостола Петра. Ириней Лионский и Папий Иерапольский указывают, что это, условно говоря, Евангелие Петра. И к этому относились спокойно: Евангелие от Марка, но не совсем.
– Вы сказали, что, доверяя тому, что написано в Библии, мы доверяем не столько собственно тексту, сколько традиции, которая за ним стоит…
Протоиерей Максим Кокарев: Я бы сказал ещё: Духу. Мы говорим, что Дух вдохновлял конкретных авторов на создание текстов и Дух Святой в Церкви действовал, не только вдохновляя Петра, Марка, но и тех, кто потом веками постепенно производил отбор этих текстов, оформлял канон. То есть это ещё и вопрос о том, насколько мы верим, что Церковь – это не только человеческое дело и человеческое сообщество.
– У многих реальных и потенциальных читателей Библии остаётся вопрос: а как можно написанному в ней начать доверять, если рациональных оснований нет?
Лариса Мусина: Если мы посмотрим на европейскую историю и – шире – на историю народов, чья культура связана с Библией, то не сможем не увидеть, насколько изменилась жизнь людей. Если четыре тысячи лет назад человеческие жертвоприношения были вещью совершенно нормальной, не то чтобы жестокой, а жизненно оправданной, необходимой, то сейчас, наверное, это уже себе представить невозможно. Я нарочно беру такие крайние примеры. Изменилось отношение к ценности человека, к человеческому достоинству, к ценности таких не заслуживающих уважения людей, как женщины и дети. Мы даже в самой Библии это можем почувствовать. Это происходит под влиянием именно библейской традиции. И в этом смысле сама человеческая история свидетельствует в пользу библейской правды. И если говорить с точки зрения верующего, то всё-таки жизнь в откровении Божьем свои плоды даёт не только для верующих, но и для всего мира.
Экспонаты выставки Российской государственной библиотеки и Государственной Третьяковской галереи. Фото: Сандурская Софья / Агентство «Москва»Протоиерей Максим Кокарев: Вопрос, который вы ставите, – как я могу доверять… Ну, некоторые никак и никогда не смогут. Это вопрос открытый. Библия не может всякого принудить в себя верить. Но это не только и не столько потому, что у человека какие-то сомнения об авторстве. Даже если у человека будут стопроцентные железобетонные доказательства, что авторство подлинное, что это тексты первого века и так далее, может быть так, что он никогда это не примет и внутрь себя не впустит, потому что здесь не это главное. Это моё личное наблюдение за два с половиной десятилетия, что я служу в сане. У кого-то скепсис научный или околонаучный, но очень часто это просто страх, что если так по-серьёзному к этому отнестись – придётся менять свою жизнь. Эта инерция ведь очень сильна, меняться очень неохота, и поэтому, сколько бы тебе ни привели доказательств того, что эти тексты достоверны с исторической точки зрения или что там нет серьёзных искажений, даже вся библейская критика будет на стороне текстов – это не определяющий фактор.
У епископа Каллиста (Уэра) (митрополит Каллист (Уэр; 1934–2022) – епископ Константинопольской православной церкви, православный богослов, писатель, переводчик; перешёл в православие под влиянием русских мыслителей; в 1966–2001 преподавал в Оксфорде. – «Стол») есть замечательная работа, буквально 15 страниц, – «Как читать Библию». Там четыре пункта. Два из них парадоксальны. С одной стороны, он говорит, что невозможно читать Библию совсем индивидуально, как будто ты первый человек на планете, кто взял её в руки. Ты всё-таки читаешь Писание как бы изнутри церкви, вместе с церковью, как человек церкви, то есть нельзя совсем не учитывать двухтысячелетнего опыта понимания того или иного текста церковью. Другая крайность – считать, что для тебя уже всё написано – у Иоанна Златоуста, у Феофилакта Болгарского, они всё уже поняли и истолковали. Нет. Важно читать Библию соборно, учитывая опыт церкви, в том числе толкования, где-то нужно и к этому обращаться, но всё равно чтение Писания должно быть очень личным. То есть ты не можешь переложить на церковь всю ответственность – за меня до меня всё сказали и я внешне, формально, по касательной к этому отношусь. Если это никак не отзывается в тебе, если это просто история человечества, или история конкретного народа, или история спасения какого-то абстрактного рода человеческого, – не про тебя, а про отдельных персонажей, Давида и прочих, пока это не станет в тебе рождать какие-то вопросы и что-то менять в твоей жизни – ты ещё не читал Библию. И здесь как раз-таки определяющими не будут какие-то чисто научные библейские критические доказательства.
Допишут ли Библию
– Со времени написания Нового завета прошло уже две тысячи лет. А что дальше? Слово Божье истощилось и не говорит больше? Или люди оглохли, или талантов не хватает? Почему больше не появлялись и не появляются новые книги Библии?
Лариса Мусина: Только люди, далекие от церкви, могут думать, что такие тексты не появлялись в течение истории. Другое дело, что книги Священного писания для всей традиции верующих, для всей церкви, даже шире – для всех тех религий, которые называют религиями книги, – имеют значение. И в этом смысле этот исторический факт, когда появился Ветхий завет, Новый завет, вряд ли может быть уже как-то изменён именно в силу особого значения этих книг для очень многих поколений людей. Но ведь не перестал действовать Святой Дух и не перестают появляться люди, которые говорят что-то такое, что может быть оценено как Слово Божье. Всегда как-то опасаешься такие вещи говорить, потому что ими легко злоупотребить. Это самый самый трудный вопрос, вокруг которого мы всё время ходим: чему мы доверяем, почему мы доверяем тому, чему доверяем, кому мы доверяем, как это меняет нашу жизнь, меняет ли вообще? Доверяем ли мы людям вокруг нас? Это самый главный вопрос.
Библия, изданная в середине XV века немецким первопечатником Иоганном Гутенбергом. Фото: Авилов Александр / Агентство «Москва»Протоиерей Максим Кокарев: Мы же не можем запретить Духу и сказать, что он где-то может действовать. Дух, конечно, дышит, где хочет, и в последующих поколениях. Но традиция приоритезирует какие-то источники Откровения: Писание, потом тексты святых, которыми тот же Дух руководил. Но если мы будем слишком увлекаться этим ранжированием, то придём к формализации, как в средневековой схоластике, определившей, что до VIII века – святые отцы, а дальше уже святые, но не отцы. Сейчас мы уже не смотрим на это так и спокойно относим к отцам и Григория Паламу, и Симеона Нового Богослова, которые жили сильно после VIII века. А когда-то грань между Священным писанием и чуть более поздними авторами – мужами апостольскими – была вообще едва заметной. Можно открыть какой-то древний список и там в составе Нового завета увидеть книги, которые сейчас считаются не Священным писанием, а ранней святоотеческой литературой: например, Дидахе, или Послание Варнавы, или Климента Римского, которые когда-то входили в канон.
Лариса Мусина: Когда мы говорим «Слово Божье», надо учитывать, что в понимании христиан слово – это не только то, что написано, а это ещё и то, что так или иначе действует в жизни людей. О том же XX веке можно сказать, что в нём это Слово Божье проявлялось через свидетельство жизни людей, ясно говоря, что в них, через них действует Дух Божий и Дух Святой. А текстов при этом могло совсем не остаться.
– А примеры можете привести?
Лариса Мусина: Мне приходят в голову примеры людей, чьи тексты как раз остались. К примеру, мученически окончившая свою жизнь мать Мария (Скобцова), которая некоторыми церквами канонизирована как преподобная Мария Парижская, оставившая совершенно современные, актуальные для верующих и XXI века размышления о том, что такое церковь, что такое церковность, что такое милосердие.
Начать с Чехова
– Отец Максим, вы упомянули, что митрополит Каллист нас призывает читать Писание церковно. Как это?
Протоиерей Максим Кокарев: Он сам отмечает два аспекта. Во-первых, нельзя игнорировать предшествующий опыт понимания текста, который мы называем Преданием церкви. Во-вторых, что даже более существенно, владыка Каллист говорит о том, что важно обращать внимание не только на домашнее чтение, но и на литургийное, то есть на то, как слово живёт в богослужении. Начать с того, что литургия – я всегда обращаю на это и внимание своих студентов – состоит из двух частей: литургии Слова и литургии Евхаристии. Это два центра, два источника жизни христианина. Без Слова Божьего и без Евхаристии сложно представить жизнь человека, верующего во Христа. И поэтому так важно, как Слово включено в календарь, когда какие отрывки читаются, и тот, кто научается это видеть, со временем обретает какой-то новый объём жизни.
В древности, века до восьмого, за литургией читался и Ветхий завет – так же как сейчас, когда мы служим литургию апостола Иакова. Но в целом все тексты Священного писания, читаемые на праздник, подобраны не случайно. Самый близкий пример – Преображение. Помните паремии Преображения? Сначала мы читаем в Ветхом завете, что происходило на Синае, когда были ещё другие отношения между Богом и человеком. Господь говорит Моисею: хочешь лицезреть Меня? Ну вон там щель, иди забейся туда, потому что нельзя увидеть Бога истинного и остаться в живых. В следующей паремии мы читаем, как уже даже в Ветхом завете чуть-чуть всё меняется, когда Илие Господь говорит: гром будет – не в громе Господь, молния будет – не в молнии Господь, а в тихом дыхании ветра Господь. И наутро в Евангелии мы читаем про само Преображение и видим, что апостолы повели себя вполне по-ветхозаветному – упали ниц, увидев явление, превышающее всякое человеческое разумение. А Христос их поднимает и говорит: не бойтесь. И мы видим, как Бог открывается человеку всё более и более близко.
Фото: Worshae / Unsplash– Я думаю, отец Максим, что таких людей, кто мог бы пережить то, что читается за богослужением, так, как вы сейчас описали, единицы. Как правило, они услышат какой-то набор красивых непонятных слов.
Протоиерей Максим Кокарев: Здесь я вижу для себя и пастырскую задачу. Именно поэтому я апостольские и тем паче ветхозаветные чтения очень давно читаю на русском и всегда стараюсь, по крайней мере в ключевые праздники, сказать небольшую проповедь, пусть даже вечером после паремии. На всенощном бдении редко проповедуют, но мне обязательно надо выйти и поделиться, сказать: люди, вы слышали?! Я понимаю, что, наверное, для кого-то при этом выгляжу несколько странно-восторженным. Особенно когда какие-нибудь удивительные паремии на Страстной седмице, хочется сказать, например, почему в Великую субботу мы читаем книги пророков Даниила или Ионы, почему мы читаем Исход на всей Страстной, почему Книгу Иова читаем. А учитывая, что Ветхий завет у нас мало включён в литургическую жизнь, не очень богато представлен, его ещё и как-то хочется донести понятным языком. Я по своим прихожанам знаю, что Евангелие люди по крайней мере слышат и читают много лет и как-то даже на славянском воспринимают, хотя бы смысл и знакомые имена улавливают. А вот ни про апостольские послания, ни тем более про Ветхий завет, такого, к сожалению, сказать нельзя. И надо что-то делать с этим.
Лариса Мусина: В современном мире, мне кажется, практика чтения чего бы то ни было вместе вообще уже не так распространена, как в XIX веке, когда люди могли какие-то книги читать просто в дружеском кругу или вместе с детьми. Сейчас с развитием всяческих технических средств это уже для многих весьма необычно. Поэтому ли, или есть какие-то ещё причины, но в церкви люди часто смотрят на алтарь как на телевизор. Священник что-то там читает – ну я послушаю то, что он читает. Но вряд ли часто люди воспринимают то, что читается в церкви, как то, что они читают вместе, с каким-то единым запросом. И, конечно, я целиком согласна, что надо этого добиваться, через проповедь прежде всего.
Протоиерей Максим Кокарев: Да, если не подсказать, человек просто опыта такого не имеет – не потому, что он плохой или предубеждённый. И надо потихонечку как-то его к этому подвигать. Вообще чтение вслух – даже не Священного писания – это сегодня очень сложно. Людям просто не приходит в голову, что так можно. Но по библейским группам, которые сейчас у нас есть в Самаре, я вижу, что запрос на такое чтение есть. Один мой знакомый священник уже три года в педуниверситете ведёт литературный кружок, где раз в неделю студенты собираются и читают русскую литературу – какой-нибудь короткий рассказ – и ищут там христианские смыслы. Они чуть ли не всего Чехова перечитали. Просто читают русскую литературу вместе, в тишине, спокойно, выдохнув, без всей этой суеты, вечером после своих трудов. Я вообще не думал, что такое приживётся. Читают третий год.
А не сектант ли ты, дружок?
– Вы помните свою встречу со Священным писанием?
Лариса Мусина: В моей жизни это произошло в начале 90-х. Это было время, когда очень многое открылось: разные книги, которые не были доступны, разные авторы, и всё это было как свежий воздух. Ещё до того, как я взяла в руки Библию (у меня её не было), мне попалась Нагорная проповедь в «Литературном обозрении»: там публиковались переводы отца Леонида Лутковского на русский язык. Это было непередаваемое ощущение чего-то такого, чего в принципе в твоей жизни не было. Это как вдруг открыть окно.
Протоиерей Максим Кокарев: Это, может быть, несколько странно слышать от действующего священника, но по-настоящему Священное писание мне открылось даже не на первом году служения. Мне сейчас стыдно это осознавать. Да, читал, пока учился, – семинарское образование предполагает и Ветхий завет. Для меня это было так: нужно прочитать Книгу царств. Прочитали. Даже ответили. Даже все «пятёрки» были. Но до настоящей встречи было ещё далеко. Долго я был пятым-шестым-седьмым священником в очень большом городском приходе. И вот на восьмом году служения в сане Господь меня определяет на окраину Самары в строящийся приход – в общем, я там один. Тут я и понял меру ответственности. Просто стал как-то более вдумчиво ко многим вещам относиться – не только к Священному писанию. С людьми стал больше пастырски общаться и увидел, что они ко мне обращаются, чего-то ждут и ищут, а я не могу сказать, что у меня внутри что-то есть, что я могу им дать. Там я вместе с ними и изменился за четыре года служения, просто по-другому стал смотреть на вещи. В том числе постарался сделать так, чтобы людям было понятнее, чтобы у них тоже появилась любовь к Писанию. Не могу сказать, что я до этого вообще не читал Библию. Читал, и достаточно ответственно, и толкования читал, и к проповедям готовился не один день. Знаете, когда только-только тебя рукоположили, ты очень трясёшься и ко всему относишься очень ответственно. Но это было всё равно немножко не то. А тут я с людьми стал читать – и мне самому текст открылся по-новому. От людей стал получать какой-то отклик и начал понимать, что нас тоже многим пастырским вещам в семинарии не учили и не учат, и не всегда мы предупреждены от ошибок. Такое прямолинейное представление, что пастырь – это начальник, в духовном смысле такой авторитет (а тебе 20 лет!), и ты должен учить, есть «церковь учащая» и «церковь молчащая», – не работает. Я понял, что мне очень много могут дать люди, с которыми мы вместе читаем Писание. И это было тогда моё личное откровение: мы какой-то отрывок обсуждаем – человек делится тем, на что у него сердце откликается, и я понимаю, что я до этого так не видел! Это несколько раз было у меня. Не знаю, было ли это внешне по мне заметно или нет, как у меня увеличились глаза… Сначала такой всплеск: как же я этого не увидел! А потом начинаешь понимать: а кто ты такой, что должен всё лучше всех видеть? Начинаешь адекватнее себя воспринимать. Вот, наверное, если по совести говорить, в этот период Писание по-настоящему мне и открылось.
– Это вы тогда решили, что нужно с людьми читать вместе Писание за пределами богослужения?
Протоиерей Максим Кокарев: Да, мы тогда начали пробовать. Я ещё мало что умел, ни понятия не было, ни методики. Сейчас есть даже какие-то методические пособия по тому, как организовать библейскую группу. Методичка – не панацея, но это неплохо. Раньше-то считалось, что этим занимаются только протестанты. Более того, были реальные случаи из серии «и смех, и грех», когда молодые активные православные ребята пытались организовать библейскую группу в нулевые-десятые годы, и им негде было приткнуться, их ни один приход к себе не пускал, с подозрением относились: а не какой-нибудь ты там сектант, дружок? И когда мне, совсем молодому священнику, сказали, что есть ребята, которые собираются друг у друга на квартирах, читают Писание – первая мысль у меня какая была, угадайте! Ну точно сектанты. Потом стал знакомиться – выясняется, что нет, но все их такими считают и гоняют, футболят. Это сейчас выглядит очень странно. Печально признавать, но мы, наверное, какое-то время назад соответствовали той горькой шутке, которая ещё до революции ходила в баптистских кругах: мы Евангелие читаем, а православные его только целуют. Сейчас не так, слава Богу.
Тогда я многие вещи понял. Главное – что есть большой запрос на Священное писание и на понимание происходящего в церкви. Я просто увидел, что люди не то что не очень, а часто совсем не понимают, что происходит на богослужении. Это меня сильно резануло… А при этом они хотят понимать!
Продолжение следует
Интервью записано в рамках проекта Свято-Филаретовского института «Науки о человеке». Смотреть весь разговор на видео
