В древних летописях не осталось никакого упоминания о рождении князя Владимира, историкам неизвестно и точное время его знаменитого крещения, зато вот дата смерти, день смерти святого равноапостольного князя был записан с точностью до дня.
Собственно, со смертью князя Владимира произошла самая настоящая детективная история: «В год 6523 (1015). …Печенеги пошли походом на Русь, Владимир послал против них Бориса, а сам сильно разболелся; в этой болезни и умер июля в пятнадцатый день. Умер он на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на землю; затем, возложив его на сани, отвезли и поставили в церкви святой Богородицы, которую сам когда-то построил». Вообще, Владимир в изложении Нестора менее всего напоминает реального человека, но скорее эдакого супермена, героя приключенческой саги, написанной по мотивам известных библейских сюжетов – других-то сюжетов в те время и не было.
Итак, сначала Владимир напоминает Моисея: внебрачный сын-бастард, принятый при дворе Святослава и воспитанный князем как родной сын. Затем гражданская война, в которой хитроумный Владимир побеждает обоих старших братьев и занимает отцовский трон. Затем Нестор уподобляет его царю Соломону: «И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц. Был он такой же женолюбец, как и Соломон, ибо говорят, что у Соломона было 700 жен и 300 наложниц...» Далее следует анекдотический рассказ о том, как князь выбирал себе новую веру по вкусу, и выбрал православие, потому что ислам запрещает пить вино, которое «веселие Руси есть» – и поколения историков повторяют эти анекдоты, не замечая, что в этих притчах отразились все военно-политические союзы русских князей того времени: сначала с иудейской Хазарией, затем с болгарами – магометанами, за ними, наконец, с византийским императором.
Затем следует история про поход на Корсунь и сватовство к царевне Анне, и тут Владимир повторил путь апостола Павла: оба ослепли на несколько дней, узрев свет истинного Бога. И вскоре Владимир предстает уже как Константин: «То новый Константин великого Рима; как тот крестился сам и людей своих крестил, так и этот поступил так же. Если и пребывал он прежде в скверных похотных желаниях, однако впоследствии усердствовал в покаянии».
В старости же Владимир уподобился и ветхозаветному патриарху Иакову-Израилю, положившему начало двенадцати коленам народа Израилева – летописец перечисляет имена всех двенадцати сыновей Владимира, которым предстоит стать первым поколением новой Святой Руси. Что же осталось за рамками этого мифологического повествования, придуманного лишь с одной целью – показать, что только лишь от воли и инициативы верховного правителя на Руси зависит решение абсолютно всех вопросов, от вопросов войны до смены веры.
В тени этой мифологемы, ставшей основой для конструкции всей российской государственности, осталось практически все – начиная от самого настоящего князя Владимир и заканчивая настоящей историей Крещения Руси, которая, конечно же, не имела ничего общего с летописными сказками. В тени осталась и огромная роль Православной церкви. Прославляя роль равноапостольного князя Владимира, мы как-то забываем о том, что Православие пришло на Русь задолго до крещения Владимира. Крещена была и бабушка князя – княгиня Ольга, более того, в Киеве уже была община христиан – в той же «Повести временных лет» подробно описан конфликт между княжескими дружинниками и неким христианином-варягом, отказавшимся выдавать своего сына языческим жрецам для жертвоприношения идолу Перуна.
Скорее всего, и крещение Владимира прошло бы незамеченным для большинства славянских племен – как, собственно, никто из его современников и потомков не обратил внимания, что после крещения князь Владимир получил новое имя – Василий. Какой он Василий? – Наш он Владимир, Владимир Красно Солнышко, и точка. Но тут в ход истории вмешалась церковь. Вместе с Владимиром-Василием в Киев приехал и епископ Херсонеса по имени Анастас, ставший первым епископом Киева и первым настоятелем храма Успения Пресвятой Богородицы (т.н. «Десятинной церкви»), который князь поставил на месте мученической кончины от рук язычников первых киевских христиан-мучеников.
Вместе с Анастасом Корсунянином на Русь пришли и сотни других священников, от которых в истории осталось лишь несколько имен: например, Иоаким Корсунянин, составитель Иоакимовской летописи и первый епископ Новгородской епархии, митрополиты Михаил, Феофилакт, Леонтий, Иоанн I. Открывались и школы, необходимые для утверждения веры в новопросвещенном и, увы, неграмотном народе, и первое такое училище устроили греческие святители в Новгороде: «И бысть множество училищ книжных, и бысть от сих множество любомудрых философов». Более того, миссионеры шли еще дальше – на берега Двины и Камы. В Никоновской летописи записано: «Того же лета (990 год) приидоша из болгар ко Володимеру в Киев четыре князя и просветишася Божественным крещением». В следующем году «прииде печенегский князь Кучу, и прият греческую веру». Под влиянием святого князя крестились и варяги – например, живший несколько лет в Киеве норвежский конунг Олаф Трюггвасон. Труды греческих переселенцев-миссионеров дали замечательные плоды.
Прошло несколько лет, и к концу X века на Руси уже были свои епископы, священники и диаконы, значительно возросло количество грамотных людей всякого возраста и звания. Конечно, перед глазами греческих миссионеров был пример Болгарии – бывшего ханства, которая приняла крещение по православному обряду от странствующих монахов Кирилла и Мефодия. Но затем миссия в Болгарии была пущена на самотек (к тому же в это время в самой Византии вспыхнуло иконоборчество, продолжавшееся погромами православных церквей), и вскоре в Болгарии объявились посланцы папы Римского, перекрестивших страну по латинскому обряду. В итоге Болгария стала настоящим полем раздора между Константинополем и Римом, и этот конфликт постепенно и привел к величайшему церковному расколу. Поэтому греческое духовенство, едва оправившись от иконоборческого террора, и взялось с небывалым энтузиазмом за «окультуривание» славян, не желая отдавать наших предков под власть «латинян».
Отголоски этой борьбы заметны и в таинственной сцене похорон князя Владимира. Святополк, вошедший в историю с прозвищем Окаянный, это один из старших сыновей князя, организовавший против отца заговор. Вдохновителем заговора был католический епископ Колобжегский Рейберн, занимавший по совместительству и пост духовника жены княжича – польской царевны Болеславны. Заговор был раскрыт, но Святополк, принесший притворное покаяние, был оставлен на свободе. Готовясь к новой борьбе за власть и надеясь в ней на помощь поляков, Святополк, чтобы выиграть время, пытался скрыть смерть отца. Но киевские дружинники тайно ночью перевезли его тело в Киев. Тем не менее, Святополк все равно стал киевским князем, и за время его недолгого правления были злодейски убиты его сводные братья Борис и Глеб, прославленные церковью как первые святые Русской православной церкви.
Впрочем, всех концов этой детективной истории с убийствами и интригами за власть на киевском престоле нам сегодня уже и не распутать. Важно понять другое: мы и сегодня в долгу перед теми сотнями и тысячами безымянных византийских миссионеров, пришедших на север приучать дикие и воинственные племена дикарей основам высочайшей культуры – той культуры, которая и сегодня остается недоступной для восприятия подавляющего большинства населения нынешней Российской Федерации. Сложно понять, предчувствовали ли священники скорый закат Византийской империи, торопились ли они передать крупицы сокровенных знаний своим немногочисленным учащимся, но факт остается фактом: именно эти посевы и дали плоды много веков спустя, когда на смену Второму пришел Третий Рим.
Поэтому не надо вспоминать святого Владимира установкой нового памятника. Лучше попытаться вернуть хотя бы малую толику долга византийским миссионерам, начав нести свет просвещения нынешним варварским народам, не обращая внимания, что сейчас, быть может, никто и не оценит такой работы Церкви. Но времени у нас осталось уже очень мало.
