Протоиерей Павел Адельгейм (1938–2013) – священник Русской православной церкви, исповедник веры. Отец Павел принял духовный сан в годы хрущёвских гонений на церковь и нёс служение до последнего дня своей жизни, пройдя через множество испытаний и сохранив верность Христу и Его Церкви.
5 августа 2013 года отец Павел Адельгейм был убит в собственном доме в Пскове. Проповедник и подвижник, живший в скромности и простоте, широко распахивавший двери своего дома и двери собственного сердца, получил в сердце удар ножом. Накануне убийства священнику исполнилось 75 лет.
Много лет отец Павел преподавал каноническое право и был попечителем Свято-Филаретовского института в Москве.
«В этом году у нас в институте защитили две выпускные работы по наследию отца Павла, – говорит декан факультета религиоведения СФИ кандидат философских наук Маргарита Шилкина. – И когда его труды специально читаешь под определённым углом зрения, вдруг начинаешь видеть, как он размышляет на самые горячие для церкви темы. Таким был для него вопрос о соборности, о которой он писал в связи с остальными качествами Церкви: единство и соборность, апостольство и соборность, святость и соборность. Совершенно не случайно в тропаре отцу Павлу говорится: “Соборность Русской церкви утверждая, ты сражался за неё даже до крови”. Это очень точные слова для песнопения, посвящённого самому отцу Павлу как святому, потому что для него соборность стала воплощением образа Троицы в жизни общины и братства».
«Было какое-то благословение Божье в том, что он обретал и воспитание, и веру в церковном круге ташкентских исповедников, – добавила Маргарита Шилкина. – Уже будучи зрелым человеком, он всю жизнь искал, как прийти к тому, чтобы такую жизнь увидеть воплощённой. И его вхождение в Преображенское братство было итоговой точкой этих поисков, в том числе богословских, в том числе его исповедания веры в ту Церковь, которую он принял всем сердцем и познал в опыте в Ташкентской епархии».
«Сегодня мы много размышляли о святости, и одно из её качеств – что святой умеет слушать и слушаться, то есть меняться. В жизни святого человека Господь действует, и это видно окружающим, несмотря ни на какие обстоятельства его жизни. И мы не один раз видели в братстве, что люди могут исцеляться от неизлечимых болезней или учиться тому, чему обычно научиться невозможно, – поделилась председатель Ассоциации выпускников и студентов СФИ, заместитель декана факультета религиоведения, кандидат социологических наук Анна Алиева. – Многие помнят, что, когда отец Павел благословлял, он по-отечески целовал в голову. Когда я узнала, что он очень рано лишился отца и несколько лет провёл в детском доме, то поразилась, как он не похож на человека из детского дома. Вот этой детдомовщины и безотцовщины в нём не было, а если когда-то и была, то она перетворилась. Возможно, это связано с тем, что через общину отца Серафима (Суторихина) он познал духовное отцовство. От него самого исходили любовь и свет, о которых он свидетельствовал, вспоминая отца Серафима. Когда такого человека встречаешь – кажется, что так и должно быть. Но потом понимаешь, что это выбор – так жить, таким духом».
«В 2011 году мы приглашали отца Павла на агапу Ассоциации выпускников и студентов – мы так всегда старались делать, когда кто-то из попечителей СФИ был в Москве, – рассказала Анна Алиева. – Не много в церкви настоящих старших, а он таким старшим был: ему было не всё равно, кто рядом с ним. Внешне служение отца Павла было совсем не похоже на служение Преображенского братства: он занимался правозащитной деятельностью, каноникой, борьбой за приход. Это всё-таки не созидание общины в том смысле, к которому мы привыкли. Но один момент был очень показательным: когда в его приходе появились оглашаемые – он стал узнавать, что это за люди и как им помочь, как говорить им проповедь. Об этом он спрашивал, например, когда приезжал на конференцию по катехизации в СФИ. И было очень видно, как поменялась его проповедь. Так же как она ещё раз поменялась, когда сам он вошёл в братство: было видно, что теперь он обращается к братству уже изнутри братства, хотя это был уже очень сложившийся человек, знавший своё призвание», – вспоминала Анна Алиева.
Протоиерей Павел Адельгейм. Фото: psmb.ru«Перед той студенческой агапой случилась история, о которой мы узнали только потом, – рассказала Анна Алиева. – Когда отец Павел вошёл в алтарь в Новодевичьем монастыре, ему не разрешили служить. И он так и остался в алтаре: мы не поняли, что там произошло. Подумали, что просто из-за того, что он плохо ходит, он не выходил вместе со священниками и не причащал, а оказалось, он и сам не причащался. Но уходить в народ и нас повергать в шок тем, что он будет причащаться как мирянин, он не стал. Конечно, на агапе дух благодарности его не оставил и было прекрасное общение – но отец Павел как человек, имеющий ответственность за духовное событие, позаботился и о том, чтобы никого не смутить».
«Когда отец Павел приезжал в институт с лекциями, мы всегда просили его помолиться на нашей братской вечерне в часовне, – вспоминает старший преподаватель СФИ, член Общества восточной литургии Зоя Дашевская. – И в его проповеди всегда очень чувствовалась преемственность с его духовными учителями – сразу вспоминался отец Борис Холчев, слышались его интонации. Было видно, что через отца Павла с нами говорит эта традиция, связанная и с маросейской общиной, и со всеми нитями церковного предания, которые сходились в Ташкентской епархии. Благодаря тем связям, которые в себе нёс отец Павел, мы можем иметь преемство от церкви новомучеников и исповедников и с ними в этом едином потоке предания жить».
«Сейчас мы снова прикоснулись к наследию отца Павла, – рассказал Кирилл Мозгов, руководитель издательства СФИ. – Его архив теперь общедоступен, передан в Государственный архив РФ. Только что мы переиздали его книгу “Своими глазами”. И когда собирали дополнительные документы, то увидели, как много тем, которые его волновали. Например, я не помню, чтобы с ним где-то активно обсуждался вопрос богослужения на русском языке – но вот в его архиве обнаружилась статья на эту тему, из которой видно, что этот вопрос он для себя решил – и решил в пользу перевода».
«Можно сказать, что всё самое важное, что хотел, он успел сделать, – добавил Кирилл Мозгов. – И когда выставку в его честь назвали “Свидетель: священник Павел Адельгейм”, это было очень хорошее и верное название. Он удивительным образом характеризует то, что он видит, – эпоху. Можно сказать, что сам отец Павел был эпохой: и его видение, его взгляд, его характеристика, даже если он просто о чём-то рассказывал, не давая каких-то оценок специально, выявляли правду и ложь того, что происходит. Это какой-то иной взгляд, который наводит резкость, показывает, рассказывает – и ты уже понимаешь, что перед тобой».
«Многое можно вспоминать, ещё важнее это всё правильно осмысливать и как-то оценивать, чтобы понять, кто есть он сам и что есть его наследие, — говорит основатель Свято-Филаретовского института священник Георгий Кочетков. – Мои отношения с отцом Павлом начались очень давно – ещё не было братства – где-то в середине 80-х годов. Мы как-то поддерживали эту связь через разных людей. Это была очень важная переломная эпоха. Совершенно правильно сейчас говорилось, что отец Павел впитал в себя самое лучшее, что было в дореволюционной церкви: опыт братств – прежде всего Александро-Невского, опыт общин – прежде всего мечёвских, опыт старчества – прежде всего оптинского. Это было самым важным, самым перспективным для нашей церкви. Это то, куда церковь должна была пойти, и она, в общем-то, и двигалась в этом направлении. Мы сейчас можем об этом определённо говорить, изучая разные материалы – скажем, Московского собора 1917–1918 годов и дальнейшую историю».
«Очень важен был опыт моего служения с ним. Все помнят, что мы с отцом Павлом служили вместе, когда он был в гостях у братства в Заостровье. А однажды он попросил меня служить в его храме, а он сослужил. Я служил, конечно, по-русски. Это было в то время, когда у него на приходе всё было уже очень непросто, он уже не был настоятелем», – рассказал отец Георгий.
Священник Георгий Кочетков и протоиерей Павел Адельгейм. Фото: sfi.ru«Он человек-эпоха не только сам по себе, но и в связи с кругом людей, с которыми он общался, начиная с того, что он пережил в своей семье: расстрел большевиками деда, царского офицера, потом расстрел отца, просто режиссёра. Именно из-за этого он попал в этот самый несчастный детдом. И понятно, что от советского детдома он ничего не взял. Это две разные планеты. Он всё взял из дома – своего дома – и тайно нёс в себе это всю жизнь. Он хотел быть достойным памяти своих отца и деда, поэтому он в конце жизни говорил, что это мещанство – умереть у себя дома в постели. Он этого не хотел – и умер у себя дома, но не в постели, а будучи зарезанным человеком, который был послан для его убийства. Всем понятно, что это было политическое убийство. Он стал наследником всего лучшего не только в своей семье, но и в нашей церкви. Он, к слову говоря, поддерживал отношения и с Парижем, со Свято-Сергиевским институтом, и с Никитой Струве, и ездил туда. Он размышлял: не перейти ли в Русский экзархат, тогда ещё находившийся в юрисдикции Константинопольского патриархата. У него было много всяких мыслей, но – слава Богу! – он остался в Русской православной церкви. Мы могли с ним об этом разговаривать очень открыто».
«Он действительно жил в церкви и хотел, чтобы эта церковь была Церковью с большой буквы, – говорит отец Георгий Кочетков. – Поэтому он говорил, указывая на святых людей: “Вот в этой церкви я остаюсь. В эту церковь я пришёл, я в ней живу”. Он искал такую Церковь, он чувствовал себя в ней, но поразительно и то, как Господь всё это устроил. Для него просто прийти в наш институт, стать членом попечительского совета, читать лекции – ещё не было каким-то радикальным шагом. Принципиальным шагом для него, конечно, стало вступление в братство, когда кончался весь этот переломный период в истории. Всё, завершилась эпоха. Он был убит в том же 2013 году. В 2016 году в Париже умирает Струве и тем самым завершает эпоху русской эмиграции. А отец Павел вместе с Сергеем Сергеевичем Аверинцевым, который умер в 2004 году, завершают эпоху советского времени внутри нашей страны, внутри нашей церкви здесь».
«Для отца Павла, знавшего людей из Александро-Невского братства и из общин отцов Алексия и Сергия Мечёвых, чтобы войти в наше братство, нужно было решиться существенно поменять какие-то внутренние ориентиры, нужно было открыть не просто новую страницу, а новую главу истории. Поэтому он сразу не мог этого сделать. Но когда он это сделал, он обрёл новое вдохновение. Он уже как-то по-другому и служил, и проповедовал после вхождения в братство. У меня сложилось впечатление, что он впервые за все свои 75 лет жизни почувствовал себя счастливым человеком тогда, когда оказался в братстве. Как он стал общаться: не просто как всегда доброжелательно, открыто, радостно – у него появилось какое-то веселье сердца. И в эти последние полгода он как будто наконец-то нашёл разрешение всех тех проблем и противоречий, которые его мучили всю его жизнь».
«Он в нашем братстве прочувствовал, что такое жить в Церкви с большой буквы, он мог себе это позволить. Может быть, не каждый наш братчик может это сказать о себе, но он – мог. Неслучайно он стал радикально переделывать и свои лекции. Он человек, действительно выстрадавший свою общинно-братскую жизнь, свою церковную жизнь. Когда дышать в церкви в той ситуации, в которой он был, становилось просто невозможно, он нашёл этот свежий воздух, он нашёл это солнечное сияние через братство. Удивительно, что он при этом не сокращал своих многочисленных связей с небратскими кругами, хотя это были люди очень разные, между собой чаще всего не связанные. Он здесь буквально обрёл себя в полноте и тем самым засвидетельствовал, что есть воля Божья в этом общинно-братском пути. Благодаря ему, а также нашим парижанам и некоторым другим людям, мы можем себя уверенно ощущать наследниками всего лучшего, что было в XX веке в нашей церкви и в нашем народе. Но быть наследниками – не значит повторять жизнь тех, от кого ты получил наследство. Это значит прожить свою жизнь, обладая этим наследством и им свободно пользуясь. Отец Павел, как и Сергей Аверинцев или как Никита Струве, нам помогли стать наследниками, но сами они, вместе с нами открыв новую главу истории церкви и нашего народа, пожить в этом новом пространстве и времени уже не могли. Всё это говорит лишь о том, что лежит перед нами, какие задачи стоят перед нами, какая жизнь нас ожидает, что нам нужно делать, чтобы не потерять наследство, которым мы обладаем совсем не по своим заслугам. Господь нам послал этих лучших людей нашей церкви конца XX – начала XXI века, Он послал нам их, чтобы они передали это наследство нам».
