В конце мая Синод РПЦ поручил Межсоборному присутствию проработать вопрос о служении мирян в церкви. Этот непосредственно волнующий нас сюжет, поскольку и в редакции «Стола», и среди его читателей преобладают миряне: мы вот уже несколько месяцев обсуждаем это с епископами, священниками и мирянами на нашем сайте. На этой неделе опытом обретения и осмысления своего церковного призвания делится Александрина Вигилянская, президент благотворительного фонда Св. праведного Алексия Бортсурманского, инициатор проекта «Семь веков курмышской истории»
– Тема служения мирян оказалась в центре внимания Синода РПЦ, и для женщин, стремящихся церкви послужить, это особенно интересно, поскольку они все, по определению, мирянки. Что именно женщины могут сделать в церкви, что они должны сделать, к чему призваны – возникает целый ряд вопросов. Рады возможности обсудить их с вами, учитывая ваш замечательный церковный проект «Семь веков Курмышской истории», связанный с возрождением храма, в котором служил ваш прапрадед.
– Я не обладаю достаточным кругозором и компетентностью, чтобы говорить о служении мирян в церкви, но могу поделиться нашим опытом. Проект наш, поддержанный этим летом фондом премии «Жить вместе» и Президентским фондом культурных инициатив, связан не только с восстановлением храма, но и с просветительской и музейной деятельностью на территории двух сёл в Нижегородской области. Но родился он в ходе работ по восстановлению храма, и, наверное, для нас служение в церкви реализуется именно на этом пути, который на самом деле никто не выбирал, может быть, даже не искал, а просто так, к нашему счастью, повернулась сама жизнь: и я, и наша команда в какой-то момент открыли для себя, что это необычайно благодатное дело. Оно даёт столько подлинной радости, что даже сложно говорить о нём как о служении, хотя очень хотелось бы его так называть. Оно стало образом жизни, её неотъемлемой частью, как воздух, которым дышишь. И осмысляем мы это уже задним числом, когда оглядываемся на пройденный путь. А так просто идём вперёд – и всё.
Сборник "Курмыш: вернуть нельзя потерять" по итогам третьих ежегодных Курмышских краеведческих чтений. Фото: из личного архива Александрины Вигилянской– Был ли какой-то момент, в который возрождение храма в селе Курмыш перестало восприниматься как одно из дел наряду с другими и стало центральным делом, образом жизни, чем-то, что восходит к служению?
– Да, конечно, этот момент был. В 2016 году со мной случилась совершенно чудесная история, которая перевернула мою жизнь. Началось всё с альбома старинных фотографий моих прадедов и прапрадедов, случайно попавшего к нам в дом. Слово «случайно» я с некоторых пор употребляю в кавычках, потому что, как это сейчас понятно, все события нашей жизни на самом деле встроены в цепочку Божьего промысла, который действует в жизни каждого из нас. Мне было известно, что наша фамилия – Вигилянские – фамилия священническая, консисторская, что моими предками по линии отца были священнослужители. Но до событий 2016 года это было то фоновое знание, которое никак не влияло на мою московскую жизнь. И вот этот фотоальбом, внезапно попавший к нам, что-то во мне перевернул: я вдруг поняла, что нужно во что бы то ни стало найти этих моих дедушек с фотографий, места их служения, подробности их судеб. Никакого плана по поиску не было, однако спустя месяц я тоже как будто «случайно», путём невероятного стечения обстоятельств, которые не буду перечислять, чтобы не занимать много времени, оказалась в селе Курмыш Нижегородской области. Это самый восточный край области, граница с Чувашией, тупиковая дорога, упирающаяся в реку Суру. Я никогда не была в Курмыше раньше и ничего о нём не слышала. Оказалось, что это бывший уездный город Симбирской губернии, и в нём, в храме Рождества Богородицы XVIII века, служил мой прапрадед Алексей Вигилянский, фотография которого была в числе прочих в том самом альбоме. Храм очень сильно пострадал в советское время, в 1930-е годы снесли колокольню, барабан, купол, переоборудовали всё его пространство под нужды сельского клуба. И в тот момент, когда я туда приехала в 2016 году, клуб ещё действовал, и в храме шла дискотека. Это, конечно, меня ошеломило: искала храм прапрадеда, а нашла сельский дом культуры. Можете себе представить мои чувства? Я выросла в православной семье: мой отец – священник, протоиерей Владимир Вигилянский, настоятель храма святой мученицы Татьяны. А тут на дворе 2016 год, в храме – дискотека, вход в клуб – через алтарь. Для меня это было дикостью, хотя и раньше я видела много пострадавших и руинированных храмов, раскиданных по нашей многострадальной земле.
Не в силах пережить этот ужас от дискотеки в храме, я отправилась в соседнее село Бортсурманы. Там, как я знала, находится храм, где служил отец моего прапрадеда Алексея – Павел, тоже священник. Там меня ждали новые чудеса. Приехав в Бортсурманы, я попала на праздник в честь Обретения мощей святого праведного Алексия Бортсурманского, который, как я выяснила в тот самый день, тоже приходится мне дедушкой: священник Павел Вигилянский, который и привёл меня туда, был женат на внучке святого Алексия. Так за один день моё родословие развернулось вплоть до восьмого колена. Я ничего не знала о святом Алексии Бортсурманском, не знала, в чём его праведность, не читала жития – и вдруг такое открытие! Конечно, я поняла, что после этих событий моя жизнь уже не может быть такой, как раньше.
Фото: из личного архива Александрины Вигилянской– Можно назвать произошедшее с вами призывом Божьим? В каком-то смысле поставлением на служение?
– Божий призыв есть в судьбе каждого их нас. Но – да, с того момента во мне стало звучать своего рода долженствование, которое можно назвать призывом: произошедшее не воспринималось как рядовое событие, я явственно чувствовала действие промысла Божьего. Объяснился смысл цепочки чудесных «случайностей», которые привели меня в этот далёкий уголок русской земли. Вскоре я бросилась в архивы, чтобы изучить и восстановить семейные связи, преемственность поколений, и на этом пути я чувствовала помощь, почти физическое присутствие моих дедушек-священников. А потом и сам святой Алексий послал мне в госархиве Ульяновской области сокровище из далёких времён – свой рукописный дневник, который считался потерянным или сгоревшим. У меня оставался только один вопрос: «Чем я могу тебе ответить, дедушка?». Вот так я с ним разговаривала. Тогда и возникло это чувство долженствования: я должна как-то отвечать на посланные мне дары, на события, которые со мной происходят, что-то сделать, каким-то образом послужить, как-то пригодиться.
– Скоро ли вы поняли, как именно можете послужить?
– Я не знала, какие именно шаги нужно предпринимать. Я просто понимала, что дары эти мне даны совсем не по моим заслугам, а как бы авансом. И чувствовала, что обретённая Родина – Курмыш и Бортсурманы – мне стала особенно дорога. Меня тянуло сюда, как магнитом, и я стала постоянно сюда приезжать. У меня работа, семья, дети в Москве, но при каждой возможности я всё оставляла и мчалась на землю предков. Слава Богу, домашние постепенно стали относиться к этому с уважением, видя, что мой напор обусловлен действием какой-то могучей и неведомой силы, существующей помимо меня. Я не могла даже сама для себя сформулировать, зачем я еду в Курмыш. Как в сказке: пойди туда – не знаю, куда, принеси то – не знаю, что. Но я не могла не ехать. Тут хочется ещё одну вещь заметить – возможно, она не случайна, раз мы говорим о служении. У меня было очень много сил, непонятно откуда взявшихся. Казалось, мне море по колено. Приезжая в Курмыш, я кругами ходила вокруг храма Рождества Богородицы, не понимая, что делать. Постепенно что-то стало меняться: через год сельский клуб переехал, здание вернули Церкви. Храм был изуродован: верх уничтожен, прекрасные барочные арочные окна намеренно переделаны в казённые прямоугольные, полукружия дверей закованы в уродливые дверные коробки, замурованы арки алтарей, росписи замазаны отвратительной масляной краской. Понимаете, лукавый не обладает творческим даром. Попытки переделать храмы в светские помещения были совершенно бездарны и напрочь лишены вкуса, стиля, какой бы то ни было эстетики. Казалось, тёмные силы здесь праздновали свою победу. На месте красоты – уродство, на месте молитвы – мерзость запустения. Эти горькие чувства сами собой подсказали дальнейшие шаги: во что бы то ни стало нужно изгнать скверну и возродить поруганную святыню. Я догадалась: за этим и позвали в Курмыш меня мои дедушки. Я здесь, чтобы полюбить это место, чтобы рассказать о нём и о своей любви к нему. Ко всему прочему оказалось, что Курмыш – уникальный уголок с многовековой историей: два года назад ему исполнилось 650 лет. Это самое древнее село в Нижегородской области, и его история поражает. При этом не только храмы, но и другие курмышские старинные здания – купеческие дома, памятники архитектуры XIX века – нуждаются в спасении. Поначалу мне казалось, что я одна, у меня не было ни помощников, ни наставников, ни советчиков. Постепенно родилась мысль создать благотворительный фонд, хотя, честно говоря, дела такого рода всегда казались чуждыми моему внутреннему устройству. Я никогда ничего не возглавляла, у меня нет никаких организаторских способностей, напрочь отсутствует коммерческая жилка, я человек с творческим складом ума и не могу похвастать какими-то деловыми качествами. А здесь нужно собирать средства, руководить проектами, взаимодействовать с властями, организациями, заниматься тем, что мне совершенно не свойственно.
Фото: из личного архива Александрины Вигилянской– Если позволите, я бы здесь на минуту остановилась: о служении часто говорится в том духе, что достаточно делать для Бога то, что ты умеешь, что тебе близко – и это уже будет хорошо. Ваш рассказ несколько переворачивает привычную оптику: оказывается, дело не в том, что ты умеешь или не умеешь, а в том, чтобы, во-первых, понять, к чему ты призван, а во-вторых, этим заняться, даже невзирая на собственную подготовку, склад ума или набор способностей.
– Да, я чувствовала, что оказалась перед лицом сложных, непонятных и не свойственных моему характеру задач, но в то же время твёрдо знала, что восстановление храма теперь должно стать делом моей жизни. Я восприняла это как своего рода благословение и призыв, которые нельзя отменить, хотя сомнения возникали постоянно. Сколько раз я замирала, видя перед собой гигантские и кажущиеся невыполнимыми задачи, недоумевая, как их реализовывать. Но всегда был понятен первый маленький шаг. Например, нужно пойти и разобрать в храме завалы, которые оставил после себя сельский клуб. Да, в глобальной перспективе ты не знаешь, как всё устроить, но шаг на сегодня, на завтра ты видишь. Его и делай. Я так и поступала. Первое время я была в одиночестве, никого не знала в селе, кроме старосты храма Александра Назарова, который мне его открывал. Но когда я стала потихонечку разгребать завалы, то оказалось, что уже одной этой моей решимости достаточно, чтобы люди стали присоединяться. Это было ещё до создания фонда, до появления какого-то плана действий – вообще до всего. Первым пришёл староста Саша, потом кто-то из местных жителей, а потом и глава сельской администрации с вопросом: «А что это вы тут делаете?». А дальше мы создали благотворительный фонд, потому что мои друзья научили меня, что сбор средств и участие в больших проектах правильнее осуществлять от лица юридической организации. Вообще, когда мне не хватало своих знаний, Господь посылал нужных людей – и всё устраивалось. Потом в храме появился батюшка-настоятель, и мы стали готовиться к возобновлению богослужений, прерванных на 81 год. Нужно было объявить сбор средств на церковную утварь, на престол, жертвенник, иконостас – приходилось писать о храме в соцсетях, выступать на радиостанциях и других площадках, рассказывать о Курмыше, о плачевном состоянии его памятников, о нашей деятельности. Весть о Курмыше стала распространяться всё дальше и дальше. Появился нижегородский архитектор Виктор Коваль, который проникся нашим делом и взялся за проект реставрации. Постепенно я стала вникать в нюансы и сложности восстановления памятника культурного наследия, требующего разрешений в Управлении по охране ОКН и подготовки большого свода документации. По указанию архитектора, мы собственноручно разбирали советские конструкции внутри храма: он весь был разделён на кабинеты, этажи, перегородки, в трапезной располагался кинозал со сценой. На этом этапе ко мне присоединилось несколько местных ребят, которые в общих трудах стали моими близкими друзьями. Как я уже сказала, в ту пору я много писала о в соцсетях: это был мой способ структурировать мысли, фиксировать события. Получилась летопись возрождения храма. Я явственно помню сейчас эти дни, мои переживания. Вот мы с ребятами размуровываем арки алтарей: пылища, грязища, в храме тьма, внутри – как в склепе. Мы соорудили какие-то лампочки, с утра до ночи вывозили кирпичи на тачке. Стоит август, а я отсчитываю дни: 12 августа, 13, 14 августа… И молюсь: «Господи, пусть время течёт медленнее, продли мне этот август!» – потому что те дни оказались одними из самых счастливых в моей жизни.
– У вас не было страха перед масштабностью задачи, усталости, переживания, что не справитесь, потратите время напрасно?
– Не знаю, может быть, что-то и было, но всё меркло перед чувством какого-то особенного счастья. Такого я раньше не чувствовала. Моя радость всегда была связана с простыми и понятными вещами: любовь, дети, путешествия. Если хочешь представить себя счастливым, видишь себя где-нибудь на берегу моря или в горах, где открываются волшебные виды. Это прекрасно, я и сейчас не спорю. Но! Есть и другое, чего я до 2016 года не знала. Когда чем больше ты трудишься, чем меньше спишь, чем больше сил тратишь не для себя – тем радостнее и светлее жить. Наверное, такое бывает, когда ты разгадал секрет своего призвания, когда делаешь что-то и понимаешь, что это абсолютно точно попало в цель. Я работаю всю жизнь. Но никогда я не могла доподлинно узнать, нужна ли моя работа мирозданию или нет? Вот я сняла фильм, написала статью, подняла там какие-то вопросы. Но важны ли они настолько, чтобы я могла об этом рассказать Господу в конце жизни? Интересны ли, важны ли они Ему? Банальный вопрос: «Что ты сделал в жизни? А кому это было нужно?» – он ведь принципиальный. Ну хорошо, все мы приносим кому-то какую-то мелкую пользу, часто за это ещё и получая деньги. Но глубина за нашими делами бывает редко, и внутренняя пустота – в минуты максимальной честности с самим собой – нет-нет, да и откроется. А здесь я стала причастна чему-то, что является однозначным добром, благом по определению. Я приобщилась к делу, в пользе которого нет никаких сомнений. Сподобиться быть соучастником преображения храма, дома Божьего. Не счастье ли это? Это чувство открывалось и многим моим друзьям из Москвы, которые присоединялись к нашему делу, и другим хранителям храмов, восстанавливающих святыни в сельской глубинке, которых я за эти годы узнала.
Фото: из личного архива Александрины Вигилянской– То есть проект стал собирать людей? Возможно, это тоже одна из важных характеристик церковного служения: когда оно становится «магнитом» для других.
– Оказалось, что это очень заразительно, причём я не предпринимала каких-то особенных усилий, чтобы всех собрать: люди часто приходили сами. Помню, как в Курмыш приехал солист театра «Новая опера» Артём Гарнов, с которым мы были просто знакомыми по соцсетям, – совершенно прекрасный, верующий человек. Читая наши новости, он написал, что больше не может наблюдать издалека за нашей курмышской жизнью и хочет приобщиться к радости, к которой мы тогда готовились: приехать на первую службу в храме и спеть на ней. Так оно и случилось: в преображённом храме, ещё недавно поруганном, на Божественной литургии зазвучал его голос. Вслед за Артёмом потянулись его друзья, потом друзья друзей, многие из которых, как они теперь признаются, ждут лета, чтобы продолжить работы.
– Ещё много работ впереди?
– Не то слово. Храму нужны многомиллионные вложения, феноменальные суммы денег. Мы каждый год ставим себе посильную задачу и движемся маленькими шажками. Так что нам как мирянам, слава Богу, предстоит ещё много потрудиться. И эти труды нужны не только храму, но и нам самим. У нас был случай, который это подтверждает. Лучшая проповедь христианства – это проповедь собственным примером. Для меня стало большой радостью, когда, глядя на нас, к работам по расчистке храма стали присоединяться местные дети. Завязалась дружба, и в конце концов многие из них крестились: батюшка крестил ребятишек в реке Курмышка, в день Крещения Руси, и не их одних, но ещё и родителей, которые пришли вместе с детьми. Почему это произошло? Потому что общий благодатный труд что-то меняет в атмосфере, в воздухе: вместе с храмом преображаются и люди вокруг. Наша деятельность сейчас всё больше и больше разрастается: мы открыли краеведческий музей, ведём просветительскую работу. Без этого нельзя: восстановление храма связано с нашим прошлым, с темой возвращения к традиционному укладу русской жизни, её духовных устоев, о которых, к сожалению, многие уже забыли. Вычеркнутые имена, политая кровью земля, сонм новомучеников – печальные плоды того же губительного процесса, который истреблял наши храмы. Музей как проводник в прошлое, как путь к восстановлению исторической памяти совершенно необходим, чтобы вместе с возрождением храма оживала и наша история.
Фото: из личного архива Александрины Вигилянской– Получается, служение Церкви требует ещё и служения вне церковной ограды: устроения музея, исторического просвещения?
– Дело в том, что православие требует глубины и погружения. Необходимо образовывать людей. Чтобы почитать святых, нужно знать историю Церкви, в том числе и её недавнего прошлого, делать выводы о наших ошибках и знать им цену – помнить о мученичестве, об истреблении дворянства и духовенства, о войне с традицией, с верой, с наследием наших предков. В Курмыше было пять храмов, начиная с 1930-х годов поочерёдно закрыли все, от двух не осталось и следа. В селе уничтожили городское кладбище, выкорчевали надгробья – такие вещи не проходят без последствий. Сознание многих жителей было повреждено, и оно так же, как храм Рождества Богородицы, требует преображения. За несколько десятилетий до нас курмышане собственноручно разрушали колокольню Богородице-Рождественского храма, разбирали на кирпичи курмышский Успенский собор. Мы не судим людей, оказавшихся в ловушке чёрного времени, но произносим эти факты – чтобы от них навсегда отшатнуться. Экспозиция нашего музея рассказывает, как закрывали храмы, как расправлялись со священниками и прихожанами. На наших экскурсиях у людей на глазах появляются слёзы. С другой стороны, важно помнить и об истоках – о том, как возводились храмы нашими предками. Храм Рождества Богородицы построен «тщанием прихожан и доброхотных дателей» – то есть на пожертвования горожан, на народные деньги, руками самих жителей. Сейчас мы всем миром спасаем храм, а когда-то всем миром его строили наши предшественники. Вот эти традиции и следует подхватить нам. Поражает контраст нынешнего Курмыша и его облика на открытках XIX века. В селе сосредоточено наибольшее в Пильнинском округе число объектов культурного наследия – 21 памятник истории и культуры. Большинство из них находятся в плачевном состоянии. Этот контраст – не только урок и назидание нам, но и призыв к действию. Сейчас в стране десять тысяч разрушенных храмов, взывающих к нашей помощи. По моему убеждению, эта беда объясняет наши многие современные проблемы. Музейная деятельность, служение истории, сохранение памяти, восстановление храмов – разные грани одного большого общего дела, к которому мы все можем приложить руки и сердце во имя нашего будущего. Для меня это одна из самых насущных и понятных задач служения мирян в церкви.
