«Ты живёшь, чтобы твоё служение состоялось»

– Это то, что называют внутренней или внутрицерковной миссией. А как вы к этому пришли? 

– Просто когда я читала Писание или изучала что-то из церковного предания, то у меня случались открытия, о которых очень хотелось рассказать людям. Но я, честно говоря, очень долго не решалась, потому что, во-первых, не чувствовала в себе сил на всё это и опыта, а во-вторых, всё-таки мой пол, с ним сложнее кого-либо чему-то в церкви учить.  Тогда я сделала ход конём, начала на это подбивать отца Павла Островского: «давай, давай, тебе это надо людям рассказывать». 

Он рассказывал-рассказывал, а потом говорит: «Знаешь что, давай ты это… сама как-нибудь. Сама, сама, сама». Потом он мне дал такого конструктивного пинка и, в общем, оставил меня одну в этом всём. Я, конечно, сильно на него по этому поводу обижалась. «Ну как же так? Почему ты меня бросил? Я здесь одна не справлюсь». Как видите, началось всё с идеи, которую я попыталась реализовать через священника, а потом уже пришла к этому сама.

– У вас есть какое-то системное духовное образование или отец Павел вас наставил и отправил учиться? 

– Нет, я отучилась в Рязанском государственном университете на кафедре теологии, которой заведовал игумен Лука (Степанов). Моя учёба, кстати, не была связана с моей деятельностью. Мне понадобилось не столько приобрести какие-то знания, сколько систематизировать то, что уже есть. Учёба помогла разобраться с той кучей фактов, которые я никак не могла привести в какой-то порядок в своей голове. 

Игумен Лука (Степанов). Фото: с личной страницы Игумена Луки в vk.com

– А вот в итоге получилась такая ваша внутрицерковная миссия и отчасти катехизация. На самом деле, не только внутрицерковная, я уверен, что вас слушают и смотрят не только люди внутри церкви. Можете ли вы это назвать своим служением в церкви? 

– Да, однозначно. 

– А как вы различаете, что является служением для человека церковного, а что нет? 

– Служение – когда ты не особенно это выбираешь. Я даже не знаю, как объяснить... Во-первых, это просто какая-то данность. Например, из-за этого я много общаюсь с людьми. И мне не всегда хочется это делать, честно скажу. То есть я и бросила бы это всё. Но это невозможно уже сделать. Просто по факту… Потому что это служение. Ты реально служишь, а не работаешь. И вещи, которые происходят внутри всего этого, они… Ну, я не знаю даже, как объяснять вам. 

– Чем более вы затрудняетесь, тем более мне интересно, потому что, как правило, слышишь какой-нибудь дежурный ответ. Например, что служение – это просто более активная работа.

– Нет, это вообще не то. Это никак не связано со словом «работа» или словами «активно» или «неактивно». Здесь внутри происходят совершенно другие вещи.   

– А вспомните ли вы момент в своей жизни, когда вы себя осознали человеком церковным, служащим, не подсвечником, когда просто достаточно прийти и постоять в храме со свечой, помолиться о чём-то про себя? 

– Такого у меня не было. У меня вообще не было такой мечты или желания: «Вот сейчас бы мне начать учить, проповедовать или какие-то курсы вести». Или там, «ой, я хочу какое-нибудь служение». Правда, вообще никогда не было такого. 

– Вы же подошли к отцу Павлу и предложили ему собирать народ, чтобы он их катехизировал, свидетельствовал, читал с людьми Евангелие... А ведь это была ваша инициатива, это вам пришло в голову, а кто-то рядом, может быть, очень замечательный человек об этом не подумал. То есть внутреннее движение, чтобы в церкви это собирание учинять, всегда у вас было? 

– Да, это всегда было. Но правды ради, это была совместная идея разборов Писания в сети, когда всех желающих пообщаться и поделиться мнением мы решили собирать в онлайн формате. 

– Вы с детства церковный человек?

– Можно сказать, что да, но и нет. Меня крестили в 9 лет, бабушка водила меня в храм, мы там причащались и так далее. А где-то лет с 19 до 25 меня вообще в храме не было. Не потому что я в чём-то разочаровалась, ну просто вот, знаете, жизнь пошла, как говорится, молодая, много нашлось других всяких интересных дел. Потом я туда вернулась и прям работала в храме, но произошли некие события, в связи с которыми я ушла и ещё 3 года не была в храме. Потом постепенно я начала возвращаться. И вот где-то лет с 30, наверное, вернулась окончательно, и пока, слава Богу, ничего не происходило подобного.

Фото: Антон Новодерёжкин / Коммерсантъ

– Да, слава Богу! А как Вы познакомились с отцом Павлом? 

– Это страшная история произошла, когда я попыталась вернуться в церковь. Был момент, когда я отошла от храма на время. И вот на этом этапе возвращения думаю, дай-ка я хоть что-нибудь посмотрю в интернете, может, что есть интересное на этот счёт. Я стала листать Periscope (Periscope – принадлежащее компании Twitter мобильное приложение потокового видеовещания, годы работы 2015–2021. – «Стол»)  и наткнулась на пару аккаунтов разных священников, где периодически мне попадался отец Павел Островский. Честно говоря, он мне не понравился. Сидит в какой-то растянутой футболке, какие-то песни поёт – что за дичь вообще! 

Однажды я опять собралась «потупить в телефон» – и не было ни одного, которых я любила смотреть. Есть только вот этот странный человек. А он там что-то шутил, кого-то там троллил. Думаю, какой-то дерзкий, дай-ка я тоже пошучу. И он как-то так отреагировал, что у нас завязался разговор, и так я стала смотреть его всё чаще. Потом я приехала в храм, он тогда ещё в Павшинской пойме служил. И как-то мы начали общаться и как-то ему понадобилась помощь то ли в поиске информации, то ли ещё чего-то, и я предложила свою кандидатуру. Закончилось тем, что он меня просто взял на работу к себе помощником. Это было лет 7–8 назад.

– Можно ли сказать, что вы член общины?

– Да, конечно, в храме.

– А какое место община занимает в вашем служении?

– Служение не зависит от конкретной общины. Я же уезжала на целый год в Петербург, жила и работала при Оптинском Подворье, сменила общину храма в Нахабино на общину Подворья в Питере. А причём тут моя деятельность? Она не зависит от смены моей локации. 

– Может быть, вы в курсе, что в мае текущего года Священный Синод опубликовал целый перечень вопросов о служении мирян и передал его на разработку в Межсоборное присутствие. В этом решении Синода удивительно всё. Во-первых, потому что до этого момента в уставе Русской православной церкви о мирянах практически ничего не написано. Есть лишь небольшое определение прихожанина, человека, который хранит сердечную связь со своим приходом. Получается, что люди, которые составляют большинство в Церкви, никак уставом Церкви не определены. А здесь им теперь – то есть нам с вами – такое большое внимание. И больше того, уже речь не просто, как занять мирян, как их получше исповедовать, а как сами миряне могут послужить. Как думаете, почему сейчас этот вопрос встал на повестку дня? 

– Я не читала эти документы, но думаю, что миряне уже начали своё служение. И теперь их надо упорядочить. Меня такие решения несколько напрягают, потому что если над твоим служением обязательно появляется ещё какой-то начальник, который будет регламентировать твою деятельность, это чревато тем, что всё провалится. Чтобы регламентировать мою деятельность, допустим, надо быть в курсе очень многого. Это касается не каких-то вероучительных моментов, это касается людей. Сейчас у нас идёт пост, я собрала две тысячи человек, и мы разбираем Евангелие. Две тысячи абсолютно разных личностей. С кем-то я могу и мемами общаться. Кому-то нужен серьёзный подход. Одному надо то, другому это. И если мне начнут здесь говорить: «А ну, давай как-то поблагочестивее», это будет рушить мою работу. 

Посмотрите канал. Со стороны если глянуть, там много странного и даже местами подозрительного. Но я знаю, для чего и для кого я это делаю. Я вижу людей по нашему общению – то в одного целюсь, то в другого. Кто-то да зацепится. Ты же не будешь про каждого человека писать и объяснять своему начальнику: «Вы знаете, с Машей Пупкиной – с ней так нельзя. Ей надо вот таким языком говорить». Всех невозможно описать. Может быть, в каком-то другом служении, там, где нет такого количества разных людей, это сработает. Там, где в служении есть хоть какое-то единообразие, там, наверное, возможно регламентировать. Здесь нет. Я этого боюсь. 

– Я думаю, что переживать рано, но у меня есть вывод, что, во-первых, отец Павел вас, судя по всему, не кантует. А во-вторых, там не о регламентах в данном случае идёт речь, а о том, чтобы в принципе этому уделить внимание. 

– А я думаю, что появление этого документа связано с тем, что и так появилось много людей, мирян, так мы их будем называть, которые уже что-то делают. И вся эта армия как будто бы существует сама по себе. Я, честно говоря, это только так вижу. И поэтому надо что-то с этим сделать. С одной стороны, это очень хорошо, потому что мы тогда не остаёмся какими-то как будто нелегитимными. Мы какие-то неофициальные, а людям, знаете, надо, чтобы было какое-то подтверждение... 

Отец Павел Островский. Фото: t.me/pavelostrovski

– «Где ваше благословение?!»  

– Да-да-да. Документик предъявите. И знаете, я так счастлива, что закончила обучение, ещё не подозревая о том, что это будет нужно в моей церковной деятельности, что меня попросят показать документ. С одной стороны, я их понимаю. Мало ли кто там что собрался рассказывать. Нужно хоть какое-то подтверждение. Если нас как-то легализуют, может быть, хорошо, но хотелось бы, чтобы дальше в этом администрировании не шли просто. 

– Служение духовенства более-менее определено. Тоже не шибко, но всё-таки мы знаем, что служение епископа отличается от служения священника, священника от дьякона. Мы можем сказать, чем одно отличается от другого и что внутри этой иерархии есть ещё иерархии, там тоже будут различия. Когда же мы говорим о служении мирян, перед нами просто бескрайний простор: кто чем занимается, как занимается? Никаких тебе определений, никаких тебе берегов. Как бы вы сказали, чем отличается просто доброе дело, которое человек делает в церкви, от его служения? 

– Служение – это не какое-то дело, которое ты сделал, и на этом всё. Это то, что становится сутью твоей жизни, твоим образом жизни. Всё остальное подчинено этому. Ты живёшь, чтобы это служение состоялось. Всё сюда уходит. 

– А в каких сферах церковной жизни, на ваш взгляд, служащие люди сейчас наиболее важны и нужны? 

– Я, честно говоря, отвечать могу только про образование в области вероучения. У нас в церкви с этим очень тяжело. Люди, которые называются православными христианами, давно воцерковлённые, часто по факту не христиане, хотя они уверены в своём православии.

– Посткрещальная катехизация – это то, о чём вы говорите, когда человек приходит в себя?

– Посткрещальную катехизацию, простите, я бы и некоторым священникам провела. Серьёзно говорю. Если вы меня как миссионера рассматриваете, скажу, что самое страшное в моей деятельности – это когда я с человеком общаюсь, и наступает момент, когда мне нужно его отправить в храм. Этот человек, как правило, живёт в другом городе, а то и в другой стране. Мы доходим до какой-то точки, когда он решает, что всё-таки, наверное, мне надо начинать, я пойду исповедуюсь. И вот тут для меня наступает самое страшное – отпустить его на приход. Что там будет? Потому что сколько раз ко мне люди возвращались и говорили: «Алло, а где всё это? Меня там просто развернули, я не знаю теперь вообще, как жить». 

Но я нашла сейчас выход: я предупреждаю людей о том, с чем можно столкнуться на современном приходе, чтобы не бросаться к первому попавшемуся батюшке, а сначала всё-таки походить, хотя бы послушать проповеди, понять происходящее. Если бы у меня всё происходило в очном формате, люди шли бы на наш приход, я могла их видеть и как-то дальше продолжать с ними взаимодействовать, когда они на службу приходят и так далее. Но у меня такой возможности нет во многих случаях. 

– Мне дорого, что вы, не сомневаясь, сразу себя назвали служащим человеком. Думаю, когда человек действительно служит, это не должно вызывать сомнений ни у него, ни у тех, кто рядом с ним. А можете ли вы ещё назвать таких людей, служащих мирян? 

– Серёжа Комаров, наверное. Токсик-ортодоксик ещё, это Елизавета Иванькова. Но, честно говоря, практически не общаюсь ни с кем, кто этим занимается. У меня нет времени. Вот сейчас каждый день мы разбираем главу Евангелия от Марка, я отвечаю на вопросы – это по полтора часа говорильня. Но надо же ещё подготовиться. Короче, караул. Я не вылезаю из дома, как сыч сижу и только занимаюсь тем, что что-то пишу. Это сейчас закончится сразу уже и Великий пост – опять сюда. 

– А я бы наоборот что-нибудь придумал, чтобы собрать для общения таких, как вы, как Сергей, потому что человек служащий нуждается в обмене опытом, во взаимном вдохновении.

– Один раз, когда было какое-то очередное официальные собрание миссионеров, я предложила открыть хотя бы какую-нибудь группу в мессенджере, чтобы там были миряне. Среди священников есть такой внутренний чат, мирян в нём нет. Я говорю, появляется какой-то очень горячий вопрос, мы же можем его все вместе обсудить – и миряне, и миссионеры, и священники – все. Можно провести даже такой мини-собор, чтобы вынести какое-то верное суждение по острым вопросам, потому что такой бардак, когда один говорит одно, другой другое. Мы разрываем этим самым людей, которые не понимают ещё, кого им слушать. И конечно, некоторые вопросы, перед тем как вынести их вовне, хочется сначала задать опытным священникам. Не всем, но определённым людям мне хотелось бы показать проблемные вопросы, чтобы получить их оценку не с точки зрения академической, а скорее – не повредит ли это. 

– Вы думаете, как сегодня церковь, духовенство, клир могут помочь мирянам обрести своё служение? 

– Мне кажется, никак. Что касается служения, призвания – оно, я думаю, не зависит ни от каких людей. Священники могут только помочь человеку, немножко его приподнять, вывести его из толпы, но сказать, давай ты будешь вот этим заниматься и я тебе вот это могу предложить – это не рабочая тема. У человека должен быть определённый дар, как бы странно или пафосно это ни звучало. И если этот дар есть и он никуда его не зароет, он так и будет себя проявлять. И священнику на приходе надо быть внимательным к таким людям, чтобы им помочь свой дар лучшим образом реализовать.

Фото: t.me/pavelostrovski

– Что касается личного дара, вы сказали «если есть дар». А может ли быть такое, что в церкви человек оказался бездарен? 

– Нет. Но надо сначала это дар заметить. Я просто сидела читала Писание, все же когда-то открывают Библию. Но я поняла, что некоторые слова Писания настолько для меня мощное открытие, что я могу по три дня ходить, рефлексировать, замучить всех своих тут близких, которым до лампочки вообще-то вся эта история. И когда я увидела, что это работает, когда пошло воцерковление моего ближайшего круга людей, то я подумала, когда мне уже стало не с кем работать из близких, надо куда-то дальше идти. 

– И вы не пошли ни за каким благословением, правильно? Вы просто действовали так, как считали нужным.

– Так я пошла же подписать отца Павла на это дело, и он поступил очень мудро, что эту деятельность обратно скинул на меня, хотя я боялась и не хотела. Я и до сих пор, на самом деле, боюсь каждый раз что-то говорить людям о вере – это всегда очень волнительно. Я думаю, если чем может помочь священник – это разглядеть дары в человеке и задать ему траекторию. Вот оно и благословение.

– Но разве только священник? Разве вы не можете точно так же помочь человеку?

– Могу, но кто я такая? Вы поймите, для людей я всё равно никто из-за отсутствия у меня бороды, сана и прочего. То есть они будут меня слушать. Соглашаться они могут, могут даже сами начать двигаться в нужном направлении, но здесь я всё же не авторитет для людей.

– Вам нужен какой-то статус?

– Он может быть и нужен, но я не хочу.