Отец Савва (Мажуко) архимандрит, насельник Никольского монастыря в Гомеле и автор множества книг, ведёт свой канал и весьма популярен в православном мире. Он мыслит и говорит о скромности как важном христианском качестве, при этом в своих высказываниях бывает остр и прям. Отец Савва прокомментировал «Столу» инициативу Священного Синода о разработке церковных положений, регламентирующих служение мирян в церкви.
– В какой момент вы вообще помыслили о своём служении Богу? Как это было? Можете ли вы это припомнить?
– Видимо, следует отличать призвание от рефлексии по поводу призвания. И поэтому я могу припомнить, когда началась рефлексия. А вот призыв очень сложно обнаружить, потому что мне кажется, что это всегда было со мной. Я не могу найти такую точку в своей жизни, когда бы я не переживал если не умом, то кожей, что я Божий человек, и Господь меня призывает служить не жизнью своей, которая мало пригодна для того, чтобы являть Евангелием, но, может быть, ради славы Господа, ради прославления Господа. Поэтому я, наверное, и вошёл в церковь через дверь красоты, а не поиска истины или покаяния. Меня всегда привлекала в церкви именно красота.
– Что вы имеете в виду, говоря, что вошли «через дверь красоты»?
– Просто есть опыт прекрасного, есть красота, которая меня настолько потрясла, что я больше не мог оставаться в стороне и шёл за ней. Я часто рассказываю, как я нашёл церковь или церковь позвала меня. Не знаю, как тут правильно ставить ударение. Но, будучи советским подростком, я случайно наткнулся на книгу Бориса Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский». Мне было лет 14 или того меньше. И поскольку я читал всё подряд в то время, я проглотил и эту книжку и понял, что ничего более прекрасного, чем этот человек, я в своей жизни не встречал. И сейчас я думаю, что могу повторить эти слова. Это было красиво в подлинном смысле этого слова. Красота сама по себе, ближе к платоновскому смыслу, то есть явление Господа в жизни этого человека.
Фото: t.me/savvamazhuko– Можно ли сказать, что Господь открылся в своём имени, Красота как имя Божие?
– Это уже рефлексия. И ко всякой богословской рефлексии я отношусь с долей юмора. Моим первым церковным чтением была монашеская литература. И это важнейший фундамент, который я никогда не сдвину и не собираюсь менять его на какой-то другой. И дело не в том, что богословие может быть опасно, как некоторые трактуют. Нет, это совершенно особое церковное служение. Но монахи изначально относились к нему с юмором, понимая, что у нас есть более обоснованное право на высказывание относительно своих страстей, чем в отношении имени Божьего. Хотя, конечно, когда я открываю, например, Дионисия Ареопагита, я понимаю, что это такая красота, это такой свет, который мог передать только по-настоящему чистый и святой человек, живущий в Духе Святом. Поэтому я не решаюсь свой опыт помещать в пространство богословия Имени или же тех прекрасных вещей, о которых писал мой любимый отец Сергий Булгаков или другие замечательные авторы, которых я очень люблю, но перед которыми я просто склоняю голову и закрываю уста.
В какой-то момент вы почувствовали, что вас влечёт этот свет красоты. Но ведь когда-то вы пошли по пути монашества и священства. Почему вы выбрали этот путь в конце концов?
Это не мой выбор. Я очень хотел жить в монастыре, но не в качестве монаха или священника. Дело в том, что я учился в семинарии и когда приехал в монастырь на каникулы, наш настоятель просто сказал, что некому управлять хором, нужно подставить плечо. Пришлось уйти на заочное обучение и регентовать. А потом в какой-то момент настоятель и мой духовник одновременно сказали, что через неделю будет мой постриг.
Я не считаю, что это была ошибка, и не думаю, что я должен был там как-то рефлексировать на эту тему, потому что ведёт человека в конце концов не его выбор, а судьба по большому счету. Если кого-то смущает категория судьбы, давайте заменим её на христианскую категорию креста, который вбирает в себя, как мне кажется, идеи, плоды, мысли и наблюдения за жизнью, что мы встречаем у Еврипида, у Платона и вообще в античной философии. Это наблюдение за судьбой по большей части. Вся драматургия античной Греции на этом выстроена.
Но как бы то ни было, интуитивно я понимаю, что это был просто мой путь, и Господь так устроил, что я принял монашеские обеты в очень юном возрасте. Неприлично юном – это, конечно, отдельная тема для разговора.
Отец Павел Флоренский и отец Сергий Булгаков на картине Михаила Нестерова «Философы». Фото: Государственная Третьяковская галерея
Отец Савва (Мажуко). Фото: Роман Карпенко / nikolsky.by