– Это была ваша личная встреча или одна из бесед отца Александра для разных людей?
– Личная. В Новой деревне рядом с домиком, где после службы отец Александр сначала обычно перекусывал, а потом немножко отдыхал, была лавочка. На ней сидели люди и ожидали своей очереди для беседы с ним. Он, по-моему, сразу во время еды начинал приём. И вот я тоже сидел на этой лавочке. Он уже был предупреждён. Мы как-то поговорили просто о жизни, потом я сказал, что приехал, потому что Юлия Николаевна так решила, но вообще-то я не знаю, нужно ли мне приезжать, потому что у меня нет проблем, в которых я бы запутывался, – живу и живу, а ваше время очень ценно: я вижу, сколько людей сидит, и, может быть, у людей есть такие проблемы, что им очень важно поговорить, а у вас сил не хватит на всех. Тут отец Александр сказал замечательную фразу, я её до сих пор помню: «Если Бог так распорядился, чтобы вы пришли, значит, Он мне даст силы на эту беседу». Он всё воспринимал как имеющее смысл. «В этом что-то есть», – подумал я.
Старший преподаватель РУДН Владимир Логвиненко. Фото: Борис ЛевицкийЯ иногда приезжал, потом стал прихожанином – и, к сожалению, плохим прихожанином: нарушал все правила. Отец Александр говорил, что причащаться лучше раз в три недели, в крайнем случае раз в месяц. Я приезжал раз в полтора месяца. Иногда мы на исповеди разговаривали о жизни – коротко, потому что там всегда шла длинная цепочка. Один раз он пригласил меня к себе домой, в Семхоз: ему было интересно поговорить. По-моему, он даже имел какие-то виды на меня, чуть ли не к отцу Иоанну (Крестьянкину) собирался отправить, но как-то потом это не сложилось. Он крестил мою дочь Аню: крёстного отца не было, и он сам стал крёстным.
– Помните своё впечатление от первой встречи?
– Впечатление очень могучей личности. Я, по-моему, на службу-то не пошёл, когда приехал в первый раз, и увидел, сколько людей его ждёт, и он всё время к ним обращён: на службе и потом, когда из храма выходит, на ходу что-то отвечает, потом они идут к нему в дом. К нему ездила вся Москва и почти весь Советский Союз, верующие и часто неверующие – просто пообщаться и за советом.
Думаю, что не только я, а очень многие считали, что это огненный человек. Надо видеть службу, которую он ведёт. Ощущение какого-то внутреннего огня, который выплёскивается во время службы. И это чувствуют все, храм от этого зажигается, и получается общее собрание в едином духе. Это ощущение на его литургии у меня возникало всегда.
Через год после смерти отца Александра мы приехали на его могилу, и подошёл человек, откуда-то издалека, из Сибири, который побывал в Новой деревне год назад. Люди ощущали в нём яркую личность, которая меняла жизнь. Есть такая крылатая фраза из античности, что, если рождается новый бог, то это меняет прошлое, а если умирает герой, то это меняет будущее. Смерть отца Александра изменила дорогу, по которой пошла наша страна.
Дом, в котором священник Александр Мень прожил последние 20 лет своей жизни. Фото: alexandrmen.ru– Помните, как пришло известие о его смерти?
– Кто-то позвонил, сказал. Мы до этого встречались где-то в августе, и я снова должен был прийти на встречу к нему – посоветоваться по поводу своих дел. Было совсем немного людей в моей жизни, чей авторитет был абсолютен. Юлия Николаевна и отец Александр относятся к ним. Это было личное доверие, и принятие авторитета, и уверенность: то, что этот человек говорит, – правда.
– Вас удивило его убийство?
– Да, конечно! Я не ожидал. Но у меня было ощущение, что он был человек немного мистический и, может быть, предчувствовал, потому что он торопился в последние месяцы жизни, очень торопился. Мне он сказал: «Приезжайте скорее». Володя Архипов был уже, по-моему, в то время дьяконом, потом он стал настоятелем в Новой деревне. Отец Александр сказал: «Через него договоритесь о встрече и обязательно приезжайте». Но я как-то тянул-тянул-тянул и дотянул. Конечно, совершенно не ожидал.
Он жил на очень высокой скорости. За последние три года, начиная с 1988, когда что-то стало можно, отец Александр прочитал колоссальное количество лекций. Я думал устроить его лекцию у нас, в Физическом институте Академии наук, спрашиваю: «Отец Александр, не хотите ли приехать к нам?». И вдруг слышу: «Володя, а я у вас уже был…». Он успевал везде и всюду – и люди от этого менялись. Я начал говорить про огненность: всё, за что он брался, он делал горячо. Он говорил: вы должны всё делать, погружаясь по полной, работаете вы или отдыхаете. Приезжаешь на исповедь, говоришь удручённо, что вот это плохо, вот здесь не могу собраться, а он вдруг говорит: «А вы утилизируйте». Вот эта фраза «утилизируйте» – она у меня сидит с тех пор всю жизнь.
– Утилизируйте?
– Это значит: вы используйте каждое ваше состояние: радости, уныния, даже горя так, чтобы это было на пользу Бога. Не релаксируйте, когда плохо, не раскисайте и не расслабляйтесь, а переверните ситуацию. В последнее его лето много людей стало уезжать из страны. Он говорил: «Хотя здесь будет очень непросто, но вы должны оставаться». Это была его позиция: надо принимать то, что есть, приобретать опыт и не терять инициативы – всё обратить на пользу Бога.
Отец Александр любил Псалтирь и многим советовал: что-то идёт не так – берите псалмы и читайте. Там вы найдёте всё: и радость, и горе, и уныние, и размышления.
Возвращаясь к тому, что страна пошла не так…
– А церковь?
– Может быть… Но отец Александр на тему церкви никогда не говорил. Во всяком случае, я не слышал. Он же долгое время был вторым священником, и к нему присылали настоятелей: один на него доносы всё время писал, другой в казну запустил руку и так далее. Он это не обсуждал – просто служил. К нему приезжали люди, и он как-то всех опекал, со всеми разговаривал, с многими вёл переписку. Иногда приходили такие, которых, может быть, не следовало бы ему принимать, как мне казалось. Он многое делал, чтобы страна могла пойти другим путём. Читал лекции, вёл передачи на радио, открыл университет, готовился к открытию телевизионный канал, где он собирался выступать. У него была замечательная команда, собранная в Новой деревне. Это удивительные люди, там были доктора наук из самых разных областей. У отца Александра были кружки – тайные собрания, где прихожане собирались и говорили о вере, о Библии. Это не была систематическая катехизация, как у отца Георгия Кочеткова в Преображенском братстве, но что-то они изучали, разбирали разные духовные и жизненные вопросы. Он поручал какие-то книги читать, что-то давал и мне, я читал, мы потом разговаривали. У него прихожанами были замечательные люди, всех не перечислишь: Наташа Иофан – дочка известного архитектора Бориса Иофана; Наташа Разгон – дочка писателя Льва Разгона. Наталья Трауберг, переводчица Честертона, тоже вела у него разные кружки. Вспоминается один случай, как после одного такого кружка она пришла и сказала: «Батюшка, у меня нет сил, люди тяжёлые, невозможно с ними, ленивые, нелюбопытные, ничего не хотят, не горят». Отец Александр посмотрел и сказал: «Наташа, других христиан у меня нет. Работайте с тем, что есть».
Он сам «работал с тем, что есть», всё время был полон планов, и вокруг него всё собирались и собирались люди. Помню такой факт. Когда-то ещё в рукописи я читал его книгу, кажется, «У врат молчания», и, чтобы исправить фактологические неточности, накатал кучу заметок, которые так никуда и не отдал по лености характера. Но потом я увидел, что во второй редакции людьми из этой команды всё было исправлено. Опираясь на такой состав, я думаю, он бы очень многое сделал.
– Вы считаете, что убийство отца Александра Меня было запланировано силами, которые этого движения возрождения в стране и церкви допустить не хотели?
– Да. Какими силами, я не берусь сказать, но то, что это повернуло страну не туда, – безусловно. У него был колоссальный авторитет, и большинство людей, общаясь с ним, понимали, что сам этот человек правильный, и то, что он говорит – это правда, в это надо верить. Даже люди неверующие это признавали. И то, что расследование его убийства замотали, сменив, кажется, десяток следователей, теряя свидетельства и улики, – если вы хотите специально развалить следствие, то надо действовать именно так.
Сестра Иоанна (Рейтлингер). Фото: psmb.ru– Вы сказали – слово отца Александра и сестры Иоанны (Юлии Николаевны Рейтлингер) имело для вас безусловный авторитет. Почему? Как такое возникает?
– Я не берусь это объяснить. Понимаете, с Юлией Николаевной я познакомился чисто случайно. Не помню, не то меня попросили что-то ей передать, то ли наоборот, надо было что-то взять у неё, – наверное, написанную икону. Был такой небольшой сверточек, надо было подойти и как-то помахать им за окошком, потому что она совсем не слышала, а в окно иногда взглядывала. Я после работы поехал, было ещё светло, но довольно поздно. Надо было от «Речного вокзала» ехать на автобусе почти на окраину Москвы. Я думал, что сделаю обещанное и поеду домой. И вот меня встречает глухая бабушка, радостно так потирает ручки. Первое ощущение, что это человек не совсем от мира сего. Седые волосы при вечернем освещении – как такой светящийся ореол вокруг головы. Модуляции голоса – поскольку она сама себя не слышит – какие-то другие, это тоже удивительно. И вот она меня схватила и начала расспрашивать о жизни. Она меня крутила во все стороны – вцепилась в меня и разговаривала. В итоге мы проговорили два часа. Познакомившись со мной, ещё неверующим, она много мной потом занималась, мы переписывались, через знакомых она мне подсовывала книги какие-то, организовала встречу с верующими физиками…
Второе похожее приключение было, когда я спустя несколько лет поехал в командировку в Ленинград. Юлия Николаевна сказала: «Будете в Ленинграде, зайдёте к моей подруге». Я зашёл к Елене Ивановне (монахиня Елена (Казимирчак-Полонская; 1902–1992), доктор физико-математических наук, астроном – О.Г.). Она тоже вцепилась, какие-то вопросы задавала, и мы разговаривали, разговаривали… И там уже не два часа – весь вечер. Это тоже человек, который вызывает восхищение, уважение и доверие. Почему? Во-первых, своей совершенной бескорыстностью по отношению к вам. А потом как-то в ходе разговора вы вдруг понимаете, что этот человек стоит гораздо выше и его мысли, его решения будут правильными, точными. Елену Ивановну я, помню, спрашивал, как она выбирает тему своих научных работ. Это был мой вопрос о жизни, потому что у меня в жизни часто возникало чувство развилки: в какой-то момент ты не понимаешь, куда сейчас пойти – налево, направо, прямо, как витязь на перепутье. Она говорит: вы знаете, я не выбираю, у меня этого чувства нет, я знаю, как должно быть. Во мне сидит внутренняя уверенность, что Бог говорит: вот это! Я сейчас и занимаюсь одной кометой, которую открыла, и вычисляю её траекторию, потом займусь другим делом. То же самое очень ярко ощущалось и в Юлии Николаевне.
Е. И. Казимирчак-Полонская с ректором Ленинградских духовных школ архиепископом Выборгским Кириллом (ныне Патриархом Московским и Всея Руси). Декабрь 1984 г. Автор неизвестен– Нераздвоенность, цельность?
– Елена Ивановна просто сама сказала: «Я не стою на перепутье, нет у меня перепутья, у меня есть дорога». Это я рассказываю не про отца Александра, но думаю, к нему это тем более относится.
