Катя и Кира. Голгофа на Мсте

Екатерина Арская и Кира Оболенская – две аристократки, жившие в Санкт-Петербурге, две сестры из ленинградского Александро-Невского братства, но не знакомые друг с другом до того, как Господь не свёл их лично в самые тяжёлый час испытаний, выпавших на долю Русской православной церкви. «Стол» продолжает рассказ об обычных людях, ставших новомучениками и исповедниками православной веры

Вид с реки Мста на Троицкий собор и на собор Введения Пресвятой Богородицы с колокольней, Боровичи. Фото: общественное достояние

Вид с реки Мста на Троицкий собор и на собор Введения Пресвятой Богородицы с колокольней, Боровичи. Фото: общественное достояние

Окончание. Часть 1 и Часть 2

Возможно, вы никогда не слышали о городе Боровичи.

Или же слышали только о местной мебельной фабрике. В любом случае все приезжающие в город туристы никак не могу взять в толк, каким это образом Боровичи – между прочим, второй по величине город Новгородской области – возник где-то посреди дремучих валдайских лесов и вдали от всех главных транспортных магистралей страны.

Но в том-то и дело, что во времена Средневековья через Боровичи – по реке Мсте – шёл древний Волго-Балтийский торговый путь. Позже –  уже в Петровскую пору – Боровичи стали важнейшей частью Вышневолоцкой водной системы, которая связывала центральную часть страны с новой столицей империи Санкт-Петербургом (по рекам и шло снабжение столицы до появления железных дорог). 

Именно здесь расположены Боровицкие пороги – самое трудное и опасное место для судоходства во всей России (40 стремительных порогов на протяжении 31 километра, из которых только 8 километров – тихая вода). Проход всех этих порогов с лоцманом и командами рулевых из местных жителей занимал всего 1,5 часа и регулировался сигнальным телеграфом из 26 ручных семафоров на берегах: чтобы поднять уровень Мсты для прохода огромных караванов судов, периодически в особом порядке открывали плотины многочисленных водохранилищ на её притоках. В ожидании этого момента в селе Опеченский Посад собирали одновременно до 400 барок. Их швартовали к сохранившейся до настоящего времени огромной каменной почти километровой пристани 1824 года постройки.

«Ни одно сословие простонародья не живёт так привольно, как лоцманы этих мест», – писал знаменитый русский поэт Николай Некрасов. 

Позже в Боровичи протянули железнодорожную ветку, здесь миллионер Эммануил Эммануилович Нобель основал свой первый завод огнеупорных изделий, затем построили завод  строительных материалов, фабрики и мануфактуры.

В центре города были построены три великолепных каменных собора – Троицкий, Введенский и Никольский, также славились своим убранством Спасо-Преображенская, Успенская и Тихвинская церкви, храмы Свято-Духова монастыря и монастыря «Взыскание погибших». В Боровичах была даже учреждена собственная епархия. Так что до революции Боровичи были шумным и весьма развитым центром губернии. И, разумеется, все революционные процессы не обошли город стороной. 

Здесь точно так же революционно настроенные рабочие в 1918 году грабили церкви и убивали священников, а в середине 20-х чекисты отдали все городские храмы обновленцам. 

Когда же православные священники пробовали возмущаться, то по Боровичам прошла волна арестов: в июне 1927 года был арестован не только архиепископ Никита (Стягов), но и 26 священников. Все священнослужители обвинялись в том, что они «являлись ярыми сторонниками и защитниками царизма, а сейчас – чуждыми и социально опасными элементам, могущими оказывать влияние на рабоче-крестьянскую массу». 

Архиепископ Никита (Стягов). Фото: boreparhia.ru
Архиепископ Никита (Стягов). Фото: boreparhia.ru

Правда, через год заточения дело было прекращено «за недоказанностью»: возможно, это было связано с подписанием митрополитом Сергием (Страгородским) Декларации о признании советской власти, одним из условий подписания которой было освобождение находящегося в тюрьмах и под следствием духовенства. 

* * *

Именно в Боровичах в конце 30-х сложился настоящий оазис православной веры. Прежде всего родина братьев Льва и Гурия Егоровых, основателей Александро-Невского православного братства, стала местом сбора всех братчиков, возвращавшихся из лагерей. В Боровичах поселился и братский священник – архиепископ Полоцкий и Витебский Гавриил (в миру Григорий Дмитриевич Воеводин). 

Долгое время о. Гавриил работал преподавателем Владикавказского духовного училища, Ардонской, Могилёвской, Полтавской семинарий и только после большевистского переворота вернулся в родной Петербург.

По приглашению членов Александро-Невского братства служил в церкви св. митр. Петра (подворья Творожковского монастыря), где с осени 1923 года обосновалось братство.

В 1927 году он был хиротонисан в архиепископа Полоцкого и Витебского, но потом уволен на покой по собственному прошению. Все его предшественники были арестованы, и чекисты не давали возможности владыке Гавриилу приехать в Полоцк. 

Он вновь служил в Ленинграде – в Феодоровском соборе, куда перешло и Александро-Невское братство.

В феврале 1932 года последовал новый арест – по «делу братства» владыка Гавриил был приговорён Коллегией ОГПУ к 5 годам лагерей. Срок отбывал на лесоповале – в Сибирском и Карагандинском исправительно-трудовых лагерях.

После освобождения в феврале 1937 года приехал в Боровичи и поселился в доме протоиерея Троицкого собора о. Иоанна Державина – вернее, бывшего протоиерея: сам Троицкий собор сначала был захвачен обновленцами, а потом и вовсе разрушен. 

Архиепископ Гавриил (Воеводин). Фото: boreparhia.ru
Архиепископ Гавриил (Воеводин). Фото: boreparhia.ru

Ещё в январе 1930 года президиум Горсовета Боровичей выпустил постановление: «В первую очередь использовать храмовые здания (...) для городских театров, книжных киосков и домов безбожников, чтобы способствовать возросшим культурным работам населения». 

Постановлено снять колокола со всех церквей, разбить их и продать как металл и на эти деньги начать строить городской водопровод. Великолепный Троицкий собор, построенный на народные пожертвования и освящённый в 1862 году, было решено перестроить в Дом культуры.

О разрушении собора остались воспоминания очевидцев: «Пришедшие в день Святой Троицы к собору верующие с цветами увидели такую картину:  рабочие, как палачи, одетые в красные рубахи, начали прижимать трактор к куполу собора. В такую одежду их нарядила местная власть, чтобы придать разрушению храма революционный характер, а снятию куполов – вид символической казни самого Бога. Иконы иконостасов пилили и рубили на дрова. Со слезами и молитвой верующие пытались спасти их, подбирая даже частицы…» 

Работы по переоборудованию храма были закончены 10 ноября 1931 года, к Восьмому пленуму Горсовета. 

Были закрыты и уничтожены все остальные соборы и церкви.

По сути, к 1937 году в Боровичах остался единственный православный храм – церковь Успения Божией Матери.

* * *

Одним из священников Успенского храма был сам о. Александр (Секундов) – личность более чем примечательная.

Александр Александрович Секундов родился в мае 1876 года в усадьбе Павликово Боровичского уезда. В 1898 году он окончил Новгородскую духовную семинарию и был назначен настоятелем Крестовоздвиженской церкви хутора Воздвиженска Глуховского уезда Черниговской губернии.

Отец Александр (Секундов). Фото: psmb.ru
Отец Александр (Секундов). Фото: psmb.ru

Возможно, это название вам тоже ничего не говорит. Именно на хуторе Воздвиженск и обреталось Трудовое Крестовоздвиженское братство, образованное в 1889 году выпускниками школы для крестьянских сирот в Ямполе, открытой местным помещиком – известным общественным деятелем и дипломатом Николаем Николаевичем Неплюевым.

Это была во многом уникальная школа. Старшие дети вели младших, помогали им, но помогали прежде всего не в учёбе и не в прилежании, но в том, чтобы прежде всего  полюбить Бога так, чтобы вера стала не просто одной из сторон жизни, а её основой, тем фундаментом, на котором строится всё остальное. 

И вера действительно стала основой жизни многих воспитанников Неплюева. 

В 1893 году братство построило и освятило Крестовоздвиженскую церковь, но по тем или иным причинам до появления в братстве о. Александра в храме сменилось несколько настоятелей. 

Опыт братской молитвы и братской жизни произвёл на него неизгладимое впечатление – словно перед ним воскресла та самая первая христианская община учеников Христа, водимая Духом Божиим. И о. Александр навсегда остался в братстве.

Более того, когда в 1908 году умер Николай Николаевич Неплюев, именно Александр Секундов остался одним из лидеров братчиков.

В 1917–1918 годах отец Александр принимал участие в работе всех трёх сессий Поместного собора Православной российской церкви – как клирик Черниговской епархии.

Впрочем, ещё за несколько лет до революции о. Александр пророчески предвидел, что церковь скоро вступит в пору тяжких испытаний. В одной из проповедей он сказал: «Та среда, в которую вы скоро войдёте, не братская среда; жизнь её не основана на любви. Там вы можете не встретить сочувствия, поддержки тому, что дорого, мило сердцу вашему, что является для него “святая святых”. … Оберегайте огонь души вашей, как оберегаем мы свечку, закрывая её ладонью от ветра. … Нет более сильного средства влиять на других, как живой пример. Голое слово, как бы оно ни было изящно, доходит только до слуха, а воплощённое в жизни проходит как острое оружие, в самую глубину души. Будьте исповедниками Бога, и Он прославится в вас».

* * *

Разумеется, деятельность Крестовоздвиженского братства не могла не обратить на себя внимания богоборческого режима.

И в 1925 году начался процесс по делу Крестовоздвиженского братства. Братчики обвинялись в контрреволюционной деятельности – в «идеологической обработке» крестьян окрестных сёл . Самому о. Александру было предъявлено обвинение в том, что в 6-ю годовщину Октябрьской революции он распорядился снять красный флаг, вывешенный над его домом. 

Члены братства Крестовоздвиженского братства. Отец Александр Секундов и Николай Николаевич Неплюев (в центре). Фото: psmb.ru
Члены братства Крестовоздвиженского братства. Отец Александр Секундов и Николай Николаевич Неплюев (в центре). Фото: psmb.ru

Сам о. Александр был приговорен к году лишения свободы. Также под судом оказалось ещё восемь братчиков, осуждённых на разные сроки – от года до десяти с конфискацией имущества. (После процесса 1925 года Крестовоздвиженское братство просуществовало ещё четыре года, после чего братство было окончательно уничтожено, а все братчики выселены из Воздвиженска и расселены по разным уголкам России.)

После освобождения о. Александру в течение трёх лет было запрещено проживать в Глуховском округе Черниговской губернии. И о. Александр вернулся в Боровичи, где проживали его родственники. Год он жил в положении безработного, потом по благословению епископа Боровичского Никиты (Стягова) он был назначен священником в храм Успения Пресвятой Богородицы в селе Опеченский Посад – в помощь настоятелю храма о. Михаилу (Соболеву). 

Летом 1927 года о. Александр вновь был арестован – на этот раз по следственному делу о «группировке Боровичского духовенства и купечества», по которому проходил и местный архиепископ. В отношении священника Александра Секундова, а также ещё двенадцати обвиняемых, было предложено вынести постановление о заключении в концлагерь сроком на три года каждого. Дело передали на рассмотрение Особого совещания при Коллегии ОГПУ. Но вскоре было принято решение освободить из-под стражи всех обвиняемых. 

Как бы то ни было, гонения на церковь в стране продолжались. 

В 1934 году о. Александр был лишён избирательных прав. Это означало не только невозможность избраться в местные советы – по сути, попадание в категорию т. н. «лишенцев» было инструментом экономического террора, когда имущество облагалось огромными налогами, которые невозможно было выплатить. 

Осенью 1935 года Успенский храм пережил антиколокольную кампанию.

* * *

По сути, и владыке Гавриилу, и отцу Александру не на что было жить в городе, кроме как на помощь, которую им оказывали члены Александро-Невского братства, тайком пробравшиеся в Боровичи. 

Можно только представить себе эту атмосферу подлинно христианских отношений, сложившихся в Боровичах, когда посреди ужаса и страданий встретились ученики двух братских течений.

Об этой атмосфере духовного единения (правда, несколько по другому поводу) писал и известный член Александро-Невского братства Константин Вендланд: «Мы жили удивительной жизнью: с одной стороны, глубоко церковной, с другой – активно-гражданской. До сих пор я считаю такое соединение самым лучшим. Своей церковности мы не афишировали, более того – стремились к тому, чтобы никто из посторонних о ней не знал. Это достигалось очень легко, потому что мы не были болтливы, а в гражданской жизни работали очень напряжённо».

* * *

Среди братчиков была и Кира Ивановна Оболенская, а потоми и приехавшая в город Екатерина Арская. 

О подробностях жизни Киры Ивановны в этот период можно узнать из письма её матери Елизаветы Георгиевны к новому наркому НКВД Лаврентию Берии, в котором она просила освободить её дочь из-под стражи: «В 1934–1935 гг. Кира работала в Маловишерской и Солинской больницах, о чём также получила хороший отзыв. С 1936 года она работала в г. Боровичи преподавательницей немецкого языка в Бельгийской школе и в школе № 12, где её считали и ценили как прекрасного методиста и серьёзного воспитателя детей. Инспектор Ленгороно обещал ей перевод в Ленинград, чтобы дать ей возможность жить со мной. Её рассудительный, честный характер был её руководителем в работе и мне в моей старости единственной поддержкой»

Из переписки матери Киры с сыном Павлом, жившим во Франции, стало известно, что в январе 1935 года Кира Ивановна готовилась к экзаменам, чтобы продолжать работать медсестрой: «Видим её очень редко, так что мы с Варечкой, по обыкновению, – сироты».

Кире Ивановне удавалось изредка нелегально приезжать в Ленинград, проведать уже очень пожилую маму и сестру, как правило, ночью, а рано утром уезжать.

Каким-то образом Павлу удалось переслать матери деньги из Франции, чтобы они с Варей съездили к Кире и пожили у неё. 

Елизавета Георгиевна писала: «Сейчас мы у Киры, но уж очень микроскопическая комната, в семье крестьян, удобств никаких, сада нет, а есть только двор, не особенно чистый, но я всё-таки могу сидеть и дышать свежим воздухом. Оставаться же в Ленинграде было невыносимо – высоко, 6-й этаж, лестница, которая мне уже не по силам, а главное – совершенно без воздуха». 

 Кира Ивановна Оболенская. Фото: общественное достояние
 Кира Ивановна Оболенская. Фото: общественное достояние

* * *

В 1937 году после выхода приказа НКВД СССР №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов» в стране начались новые гонения на церковь и массовые аресты священнослужителей, монашествующих и верующих мирян. 

В Боровичах в октябре 1937 года прошли массовые аресты священников и мирян –  в чёрные «воронки» гребли буквально всех, до кого чекисты могли дотянуться.

Владимир Павлович Соколов, сын казнённого священника из села Старухино, позже вспоминал об этой «операции»: «Однажды, возвращаясь из школы, я увидел, что в направлении Старухино мчится, обгоняя меня, автомобиль. В кузове – незнакомые люди в длинных шинелях и будёновках. Я сразу догадался, что это работники НКВД едут арестовывать отца, и бросился бегом домой, к сторожке, где мы жили. Полуторка стояла у ручья, который оказался для неё препятствием. Приехавшие пошли пешком… 

...Я открыл дверь дома и увидел такую картину: отец без сапог, в верхнем хлопчатобумажном сером пиджаке и брюках сидел на стуле, до крайности бледный и расстроенный. Я со слезами бросился к нему, обнимая за шею. Матери дома не было – ушла в село Волок к служащим церквей узнать про начавшиеся аресты священников. Все они, как потом выяснилось, были уже арестованы, а церкви закрыты. Отец оказался последним. Не случайно один из энкавэдэшников в нашем доме бросил фразу: мол, “приготовился”. 

Начался обыск. Был составлен протокол, в котором я через много лет, прочитал об изъятии документов и вещей, в том числе пяти записных книжек, девяти фотокарточек, серебряного креста с цепочкой и трёх иностранных монет. В комнате и прихожей всё перерыли, засветили пачки неиспользованной фотобумаги и плёнки от фотоаппарата “Фотокор”. Заинтересовались и детекторным приёмником с наушниками, в чём нашли улику: священник якобы имел связь с заграницей. У отца была библиотека художественной и религиозной литературы, которую на моих глазах сожгли в русской печи. Рвали листы вместе с корками, переворачивали кочергой, чтобы каждая книга сгорела дотла. При этом присутствовали сторожиха и председатель Белавинского сельского Совета Семёнов.

Отца обвинили во враждебности к Советской власти и ВКП(б), в распространении слухов о скором приходе Гитлера к власти, расправе с большевиками и приговорили к расстрелу. 

Когда отца уводили, я со слезами бросился ему на шею, меня отрывали и успокаивали тем, что его допросят, и через два дня он вернётся. Мать так и не простилась с ним, она вернулась, когда его уже увезли. Ходила на боровичский вокзал с передачами, всё напрасно. По нашим ходатайствам ответ был один: “Ваш муж Соколов П.Д. осуждён на 10 лет без права переписки”»...

* * *

Также были схвачены и священники Успенской церкви о. Михаил и о. Александр. Вместе с ними был арестован староста церковной «двадцатки» Пётр Николаевич Плаксин.  Всех их обвинили в антисоветской агитации и осудили по ст. 58-10 УК на основании свидетельских показаний, так как сами обвиняемые виновными себя не признали. 

Сам Успенский храм был закрыт – впоследствии Боровичский горисполком принял решение передать храм под нужды строящейся Мстинской ГЭС, которая в связи с началом Великой Отечественной войны так и не была построена. Но храм верующим так и не вернули – в здании церкви разместился цех трикотажной фабрики. 

Первоначальный вид Успенского храма в Боровичах. Фото: общественное достояние
Первоначальный вид Успенского храма в Боровичах. Фото: общественное достояние

* * *

Среди арестованных были и монахи  «Пятницкой общежительной пустыни» – монастыря при церкви Параскевы-Пятницы в Забудущих.

Вообще само название местечка – Забудущие – указывает на какой-то революционный характер. Большевики так любили называть колхозы: «За будущие», «За изобилие». Но, как оказалось, это типично новгородское слово – с тех старых времён.  В Новгородском областном словаре это слово объясняется так: «забудущий – старый, заброшенный, настолько забытый и старый, что никто уже и не помнит». Это, как правило, относилось к очень старым, давно забытым древним кладбищам, где о погребённых уже некому помнить.

Действительно, в этом лесном урочище, что в 30 километрах от Боровичей, были найдены и останки церкви, и древние каменные могильные кресты времён Новгородской республики, но кто тогда жил в этом медвежьем углу – не осталось никакой памяти.

И уже практически стёрлась память о том, как здесь незадолго до революции возник новый монастырь – дальний скит древнего Новгородского Антониева монастыря.

По преданию, здесь жил и суровый монах старец Григорий, обладавший даром исцелять болезни, и дедушка Петруша, сын крестьянина Мошенского прихода. Дедушка Петруша обладал даром предвидения. И рассказывал о возрождение Забудущих и их исчезновении.

После Февральской революции 1917 года на месте скита возникает монастырь «Пятницкая общежительная пустынь». 

Были построены два храма: деревянная церковь Великомученицы Параскевы и каменная Святого Антония Римлянина. Затем монастырь был закрыт большевиками. Но продолжил работу подпольно – как обитель в миру. Настоятель «монастыря» архимандрит Савва (в миру Пискунов Сергей Фёдорович) созывал сюда всех бездомных священников и монахов, изгнанных из монастырей. Дескать, сюда, в лес,  руки новой власти уже не дотянутся. 

Увы, архимандрит Савва ошибся: в октябре 1937 года чекисты разом накрыли обитель и вывезли всех монахов в Боровичи – в печально знаменитую тюрьму на улице Дзержинского. 

* * *

В этой же тюрьме оказались и Кира Оболенская с Екатериной Арской – на них указали как на тех приезжих лиц, кто знал всех «церковников» в храме.

Особенно чекистов интересовали приезжие братчики, многие из которых жили в городе на нелегальном положении. Чекисты о них не знали практически ничего, поэтому в ходе ночных «визитов» многие братчики избежали арестов.

Обеих мучениц допрашивали с пристрастием и избивали. Но эти хрупкие женщины проявили удивительное мужество – они никого не назвали и не признали того, в чём их обвиняли.

Арестованная Оболенская была подвергнута первому допросу в день ареста, 21 октября 1937 года. Но никаких признаний после трёх недель камеры и методов физического воздействия добиться от самой арестованной не удалось. 

14 ноября её вызвали на повторный допрос, оказавшийся очной ставкой. Следователь устроил арестованной встречу с одним из не выдержавших давления священников, согласившимся дать против неё изобличающие показания. Чекисты надеялись, что эти показания вчерашнего единомышленника сломят дух арестованной. Священник говорил на очной ставке, что архиепископ Гавриил (Воеводин) сам поведал ему о принадлежности Оболенской к тайной контрреволюционной организации. Он также привёл в качестве доказательства беседу между Воеводиным и Оболенской, подтверждающую наличие между ними политической связи. 

«Показания Л. не подтверждаю. Отрицаю категорически», – ответила Кира Ивановна на предложение следователя подтвердить показания.

На следующий день, 15 ноября, состоялась новая очная ставка – уже другой подследственный уличал её в контрреволюционном разговоре с Воеводиным, происходившем на квартире священника Н.И. Воскресенского. И на это новое обвинение последовал тот же ответ арестованной: «Показания И.А.И. не подтверждаю». 

Наконец органы предприняли последнюю попытку склонить Киру Ивановну к даче ложных показаний. И организовали очную ставку с самим архиепископом Гавриилом, который не выдержал пыток и давления органов НКВД и поставил свою подпись под сфабрикованными показаниями.

«Вопрос: Следствию известно, что вы состояли в контрреволюционной организации церковников и на деле проводили контрреволюционную работу. Настаиваю дать правдивые показания.

Ответ: Нет, в контрреволюционной организации церковников я не состояла и работы в ней никогда не проводила».

В итоге в протоколе Особой тройки УНКВД ЛО, приговорившей княжну К.И.Оболенскую к расстрелу, кратко записано: «Виновной себя не признала». 

Точно такая же запись есть и в деле Екатерины Арской. 

Екатерина Арская. Фото: общественное достояние
Екатерина Арская. Фото: общественное достояние

Так сёстры во Христе всей своей жизнью, своим молчанием на допросах и желанием идти за Спасителем даже на смерть засвидетельствовали свою верность Господу.

* * *

Приговор был приведён в исполнение 17 декабря 1937 года.

Как вспоминал сын расстрелянного священника Владимир Соколов, всех мучеников расстреляли в большом подвальном помещении на улице Дзержинского. «Убитых увозили в незаметное для окружающих место, на кладбище на возвышенном берегу Мсты, и зарывали в общую безымянную могилу...»

От этой могилы не осталось сегодня  ни креста, ни места на карте: палачи умели прятать следы своих преступлений. 

* * *

Но на этом история Киры Оболенской и Екатерины Арской  не закончилась.

Из интервью с Кирой Константиновной Литовченко: «Я Киру долго искала. Должна вам сказать, что я всё время в своей жиз­ни кого-нибудь ищу. Я очень не люблю терять друзей. И вот помню, я работала по реставрации церковных сооружений в Суздале (наш декан каждое лето устраи­вал такие поездки, чтобы мы трудились на пользу стране, на пользу архитекту­ре). Там была Девичья церковь, и мне показали монахинь, у которых там были огороды. Это были старые женщины. Но когда я услыхала, как они ругаются, я подумала: “Нет, Кира не может тут быть”. 

И так прошло много-много лет. 

Как-то мне дали работу по реставрации Александро-Невской лавры: сначала Никольского кладбища, а потом всего комплекса Лавры. Для того чтобы делать эту работу, надо было иметь историче­скую справку. И чтобы эту историческую справку написать, я очень много материа­лов пересмотрела, литературы, которая была в Обществе охраны памятников. Но всё это мало меня устраивало. Хотелось более подробной информации. И мне по­советовали пойти в Духовную академию. Тогда туда не очень-то пускали. Но ко мне судьба благоволила: меня пустили. Я по­шла к ректору, о. Владимиру Сорокину, и обратилась к нему с просьбой разрешить мне пользоваться библиотекой Духовной академии (у них великолепная библио­тека): “Мне надо писать историческую справку – историю возникновения Лав­ры”. Он сказал: “Пожалуйста”, причём не спросил меня, кто я, что я. Я только сказала, что я из Академии художеств, больше ничего. И когда он решение написал, я спросила: “Почему Вы меня не спрашиваете более подробно?” Он от­ветил: “Мы с Вами заняты одним делом”. Так я попала в библиотеку Академии и очень много важных сведений там получила. Заведовал этой библиотекой о. Стефан.

Так как я всегда была в тех поисках, о которых говорила (воспоми­нания о Кире меня никогда не оставляли в покое), я как-то, много времени спустя, позвонила о. Владимиру по телефону и сказала: “Простите, что я Вас беспокою, но мне очень хотелось бы найти свою тётю”. 

Я сказала, что она в тридцатых годах исчезла, ушла в монастырь. 

Он меня спрашивает: “А куда у неё был по­стриг?” 

Я сказала: “Не знаю, понятия не имею”». 

“Тогда, Вы знаете, это очень трудно найти. Почти невозможно”. 

А я и говорю: “Понимаете, всё-таки у неё такое необычное имя”. (Надо сказать, что моё имя очень редкое. Теперь стали девочек Кирой называть. А раньше я и в школе была одна, и в институте одна с этим именем). “Ее имя Кира Оболенская”.

Он замолчал, а потом говорит: “А Вы знаете, это другое дело. Я Вам могу сообщить о ней. Но ничего доброго не ждите”. И послал меня в Публичную библиотеку, и дал мне телефон человека, который за­нимается мартирологом.

Оказывается, они искали что-нибудь о ней, зная, что она в числе расстрелянных. Кроме того, как вы, наверное, знаете, она очень смело держалась на допросах, очень мужественно. 

Как-то я спросила составителя “Ленинградского мартиро­лога” Анатолия Разумова: “Почему Вы ею так интересуетесь?” 

Он сказал: “Она наша звёздочка!”»

Читайте также