Войти во ад
Мы с вами понимаем, что в храме, особенно если он в городе, особенно в большие праздники, много организационной работы. Нужно обязательно не обделить вниманием людей, которые только пришли. Это так называемые «захожане», от себя их не надо отгонять, не надо говорить: «Вы нам мешаете молиться». Нужно понять, что это к тебе пришёл Христос. Ты должен им уделить внимание, по крайней мере сделать так, чтобы человек не разочаровался, что переступил церковный порог. Не всегда только что зашедшему можно понять, что происходит в храме.
Что касается внехрамовой жизни, тут есть возможности для служения по всем направлениям: миссионерскому, социальному, образовательному, молодёжной работе – везде нужны помощники-миряне.
Фото: vk.com/eparhia.shchigryПрипоминаю Одинцовскую епархию, из которой я был призван на епископское служение. Там в Звенигороде есть психоневрологический интернат, где обычные русские женщины образовали сестричество, и для меня это было потрясение. В храме Рождества Христова батюшка, отец Александр Антошкин, по профессии врач, объединил их в сестричество, и они «вошли во ад», потому что психоневрологический интернат – это был ад. Ужасающий запах, привязанные к кровати пациенты. Кто за ними будет следить?! Их часто от самих себя надо беречь, они же к самостоятельной жизни не приспособлены. И вот пришли верующие люди и превратили ад не в рай, конечно, но хотя бы в место с нормальным существованием. Они с батюшкой каждую неделю совершали в интернате литургию. Курировали пациентов даже по сотовой связи – там ведь находятся люди с разной степенью инвалидности. И всё это по собственной инициативе. И какой результат! Там всё стало по-другому. Ведь это наш долг посещать такие места. Если мы не будем этого делать, то в чём наше христианство? В том, что мы собрались в храме, попели, помолились и причастились? И что тогда мы от других людей требуем, если на призыв Христа отвечаем так: у нас христианство – это в воскресенье прийти в храм.
Сейчас мы в Щигровской епархии собираем церковную молодёжь, летом поедем по «Золотому кольцу». Это будет первое наше молодёжное паломничество. И организовывать это должен не епископ и не руководитель отдела по работе с молодёжью. Надо самой молодёжи дать себя организовать: что им интересно, какие города они хотят посмотреть. У нас будут старшие по пятёркам и старший за весь выезд.
У людей надо постоянно спрашивать: «Чего вы хотите?» – «Молодёжный театр». – «А что вы хотите играть?» Обычно, когда мы видим молодёжный театр из церковных подростков, то думаем, что там играют классику. А людям, может быть, это неинтересно? Их надо спрашивать. Когда их вовлекаешь в социальное служение, миссию, образование, они начинают «размораживаться». Мы обычно все замороженные, а надо, чтоб человек потихонечку оттаивал, отходил, чтобы был слышен его голос. У нас в России это заслуга коммунистов – отучили людей думать и говорить. Инициатива была наказуема. Нужно постараться из людей вытягивать инициативу.
– Если человек понимает, что у него есть свобода и на него рассчитывают, на него хотят положиться, то у него и появляется инициатива – когда он осознаёт, что крайний в каком-то деле.
– Конечно, свобода и ответственность неразделимы. А то иногда у нас свобода становится стихийностью, и нужно сразу осознавать последствия этого. Вот в этом клирики должны поддержать мирян. Есть какое-то предложение – надо сразу же сказать: ваше предложение чревато такими-то последствиями, вы к ним готовы?
Например, я рассказываю про Звенигородский психоневрологический интернат, про сестричество, и люди сразу в ответ: «И мы хотим!». Это хорошо, но важно понимать, что это придётся не один-два раза сходить. Мы придём, людей обнадёжим, а потом их же и огорчим, что перестали появляться. Значит, мы должны брать на себя крест и ходить туда еженедельно. Если готовы – давайте ходить. Если не готовы – то давайте выберем другие какие-то формы помощи. Может, мы будем ходить четыре раза в год: на Пасху, Рождество и какие-то ещё два дня. Но приходить не просто «вот возьмите куличи», а окно открыть, проветрить, постель перестелить и т.д. И ходить без осуждения: там действительно работает одна санитарка или санитар на копеечную зарплату. Помогать надо, именно служить.
Меня научила Параскева Антоновна
– В таких местах ещё важно свидетельствовать о своей вере и о Божьей любви, не скрывать, что ты христианин. Помню, как на каритативной практике в Свято-Филаретовском институте мы ходили мыть терапевтическое отделение. Когда приходишь к больным в духе, начинаешь общаться с людьми, выслушаешь их и скажешь что-то укрепляющее из опыта веры, то это людям важно, это меняет обстановку.
– Тут важна деятельная вера. Больные про веру не спросят, поэтому сначала надо так себя повести, чтобы возникло удивление. Как говорят античные философы: удивление – мать философии. У человека должны промелькнуть мысли: «Что это за люди? Я таких не видел. Они ничего от меня не хотят, они просто облегчают мне жизнь. Спрашивают про мою тяжёлую жизнь». И потом он спросит: «А ты для чего это делаешь?». Может, и не пациент, потому что они там в разных состояниях. Может, спросит врач, санитар или медсестра: «Вы зачем сюда ходите?» Тогда уже человек ответит: «Я хочу исполнить то, что Господь от меня просит в Евангелии. Я не могу жить спокойно, если есть такие больницы, интернаты. Если я могу помочь, то я это делаю. А если могу и не делаю, то с меня совесть моя спрашивает».
– Можете ли вы привести пример здравствующего или почившего служащего мирянина, кто мог бы послужить примером для других мирян?
– Рядом с монастырём в селе Богатом Самарской области, где я формировался как христианин, как церковнослужитель, есть село Малая Малышевка. Там девяносто с лишним лет живёт женщина Параскева Антоновна Иванова. Этот человек всю жизнь в Церкви. Для меня это пример. Она живёт своей верой. Она может мне позвонить и сказать: «Владыко, горе-то какое! Не служили на Лазареву субботу! Представляешь, Лазарева суббота, а службы нет. Это что такое?!». Меня это чрезвычайно умиляет. Или например: «Я смотрела по телевизору службу, патриарх служил. Слава Богу! Помолилась, даже на коленочки встала, когда был евхаристический канон». А когда она была молодой, на ней держался весь храм. Потому что в те времена, если ты хотел что-то сделать для церкви, то нужно было отречься от всего. Её из села пытались выселить и из школы исключили в 8-м классе. Комсомольцы подожгли храм, а она его открыла и погасила пламя. На следующий день её исключили из школы. Больше она не училась. Всю жизнь была при храме. Это невероятное отношение к церкви как к своему, как будто это твоя семья, твой дом, там все твои близкие люди. Там рядом Свято-Троицкий Шихобаловский женский монастырь. Его разгромили при советской власти, она с выселенными монахинями общалась. Училась у них. И меня многому научила. Для меня это пример того, как надо жить в церкви.
Священник в лагерном тулупе
– Вы уже сказали, что когда церковь претерпевала гонения, то обнажалось подлинное служение церкви. Когда исповедовать Христа было смертельно опасно, то в церкви только верные оставались. Как тут не вспомнить про опыт новомучеников и исповедников, что он может нам сегодня дать для понимания, что такое служение мирян?
– Расскажу вам про свою епархию. Я в ноябре приехал в Щигры. Это маленький город, церковный город. Здесь кафедральный Свято-Троицкий собор закрывался на очень небольшой период времени. Здесь люди верующие, на праздник приходят в храм, помнят о церковной жизни. Но когда я впервые зашёл в этот храм, ни одной иконы новомучеников не увидел. Поднялись на второй этаж, там у нас ризница. Вижу – стоит икона отцов Поместного собора 1917–1918 годов. Когда установили праздник в честь отцов Поместного собора Русской церкви, то иконы рассылали по всем епархиям. И вот её даже не повесили в храме. Тогда я спросил: «А кто ваши новомученики?» Мне ответили, что есть святители Дамиан (Воскресенский) и Онуфрий (Гагалюк), их поминают на службах, а местных прославленных нет. Я сказал: «Но ведь есть и непрославленные, и составить их список очень легко». Мы создали совет по новомученикам. У нас здесь есть известный в этой сфере человек, отец Владимир Русин, он занимается новейшей церковной историей. Он сразу воспрял. Составили список. Нашлись и прославленные, которые имеют отношение к Щиграм. Они в других епархиях приняли смерть, но здесь они тоже служили или хотя бы родились в нашем городе или на территории епархии. Наш священномученик Павел Андреев – в Соборе Бутовских новомучеников. Сейчас мы пишем икону «Новомученики и исповедники Щигровские». Повесим в соборе на видном месте. Мы понимаем, что у нас есть потенциальные непрославленные пострадавшие, – значит, список будет пополняться.
Как мы можем говорить, что новомученики могут повлиять на наше церковное сознание, если мы вообще не знаем имён этих людей?! В Москве и Московской области одна история, а за пределами – другая. В Одинцовской епархии, например, на храмах висят доски «Здесь служил новомученик такой-то». Это московская практика. Человек приходит в храм, видит эту доску и запоминает. Я уж не говорю, что изданы и жития, и службы, и иконы написаны новомучеников и исповедников. У меня в алтаре висела икона «Новомученики и исповедники Звенигородские». Это же замечательно!
Фото: vk.com/eparhia.shchigry
Фото: vk.com/eparhia.shchigry