Миряне в приходской жизни: полевой материал

Нетрудно заметить, что здесь понятия «прихожанин» и «мирянин» очень сильно размываются, а «мирянин» – понятие настолько широкое, что может включать в себя и людей не только нецерковных, а и вовсе неверующих, но участвующих в приходской жизни, причём довольно весомо.

В отношении «воцерковленных» и «прихожан» тоже заметны плавающие определения. В частности, крестившиеся люди могут очень резко выступать против попыток их воцерковления. Как здесь определить этих людей? Допустим, они миряне. Допустим, они поддерживают приход уже тем, что пришли в храм на крещение, и своими пожертвованиями. Но это нецерковные, сознательно и активно нецерковные люди – при этом лояльные церкви как организации/институции.

В то же время иногда проявляется активное влияние отдельных прихожан. Например, в одном из приходов восстановление храма – памятника архитектуры регионального значения – оказалось в руках пожилой архитекторши, сумевшей грамотно отреставрировать этот храм. 

– Я хотел просто полы заменить. Но мне Господь послал человека, строителя Валентину Павловну. Сейчас она уже старенькая совсем. А тогда она была ещё более-менее в силах. Она строила Колымскую ГЭС. То есть это строитель просто великий. Она там… Ну там тысяч пять в её подчинении было. Только великий строитель. Они такие объекты строили. Машинный зал. В скалах. В общем, невероятные вещи. Она говорит: какие полы? Сейчас весь храм будет. Как храм? Денег-то нет.  Да батюшка, всё будет нормально. Мы с ней начали сначала по местным ходить. Потом в Иркутск ездили. Нашлись как-то люди. То есть больших мега-спонсоров не было. Но мы постепенно. Мы сначала прошли такой путь серьёзный. Мы ходили по ларькам и как идиоты спрашивали. Мы ещё думали: храм стоит восстанавливать. Понимаете? Но мы должны были этот путь унижения пройти. У неё такой опыт был. Ну и как бы доверил её опыту. Мы походили. Как дураками побыли. И потом пошло всё дело. Господь дал.

– А за счёт чего походили? Чтобы что? Вам сильно могли хозяева ларьков помочь?

– Нет. Просто что поучаствуйте. Мы начинаем великое дело. Это просто была глупость, конечно, с точки зрения обыденной. Это глупость была. Мэр сам говорил: ничего у вас не получится, что вы затеяли. Но у нас получилось всё. Мы разобрали всю эту обшивку, обнажили все эти вот проблемы, все эти гнили.

Мы храм подымали на домкратах. Вырезали нижние венцы. Вставляли новые. Вот эти вот углы – мы их вырезали полностью. Ставили стойки металлические. Храм заковали в стойки. Всякие-разные рамки сделали. Такие, ну то есть самые большие такие. Эти металлические конструкции. И так далее. Мы потом все полы убрали. Заново всё  обшили. Снаружи. Эти самые главки. Кровлю восстановили. Ну и, в общем, храм построили заново практически.  Да не то что заново. Можно сказать, что так. Пересобрали.

Фото: Никеричев Андрей/Агентство «Москва»

В другом случае опорой священника стала учительница, активная в делах околоцерковного плана, прежде всего в оформлении и внедрении модуля ОПК в местных школах. В третьем сложилась связка: женщина из фонда, имевшая хорошие контакты с архиереем и представителями власти.

– И у нас был Центр сохранения наследия. Он когда-то пытался восстановить этот храм. У нас такая была интересная женщина, тогда возглавляла этот Центр наследия. Она была в очень хороших отношениях с архиереем. Это как раз был 2004 год, 2004–2005 год. И, видимо, то ли средства какие-то появились, то ли что возможности какие-то, видимо. Что вот-вот-вот давайте мы попробуем сейчас привлечь государственные какие-то деньги, видимо. Чего она там владыке наплела – я не знаю.  

Короче, она сказала – или, может быть, они просто спохватились вдвоем, владыка наш и она. Может, они спохватились, чтобы земля не ушла. Это было начало 2000-х. 60 соток земли. То есть вообще такой богатой земли в городе больше ни у кого нету, у храмов. То есть это у нас вот такой кусок земли здесь, в городе. Хотя он, конечно, был частично там занят, но сейчас практически всё освободили, вот оно у нас всё есть.

При этом нельзя не отметить, что большое частное влияние отдельного воцерковленного прихожанина становится заметно на фоне пассивности общины и православной среды в данной локации. С этой пассивностью иной священник сражается подчас десятилетиями и не побеждает.

– Но всё равно есть пассивность у людей, пассивность людей всё равно есть. То есть было бы интересно, конечно, чтобы это было, исходило от… от прихода. Пришли и сказали: батюшка, вот так и так, мы сейчас, например, условно сходили на крестный ход, например, да, мы там увидели то-то и то-то, вот мы хотим привнести вот это в наш приход, как вы на это смотрите? Да мне было бы это интересно, наоборот! Это было бы то, что люди живут этим, люди хотят этого. То есть, получается, что настоятель сам как бы какие-то идеи даёт людям.  Даёшь идеи – и люди это принимают. Вот, а было бы, конечно, это интересно, чтобы это от прихода исходило. Вот сейчас патриарх благословил, что исходя из прихода можно Апостол читать на русском.  Давайте так сделаем, например. Вот. Их бы идея была… Нет, идей от них таких не исходит, к сожалению.

Этот же священник видит решение проблемы пассивности в возрождении полноценной катехизации.

– Опять же вот, катехизация должна быть прежде всего. Людей надо воцерковлять, с людьми надо общаться. Тогда, когда люди будут ходить в храмы, тогда, в принципе, уже будет стоять вопрос о строительстве других храмов, да. Это вот такой момент. То есть можно построить очень много храмов, но они будут пустыми. То есть надо заниматься катехизацией. То, что вот эта реформа – она правильная реформа в каком смысле? Что катехизация нужна. Это даже не реформа, это было всегда так.  Даже в дореволюционной России была катехизация. Если кто-то считает, что этого не было, ну всегда это было. Был период времени, советский период времени, когда не было этой катехизации, да. 

В приходе довольно большую значимость имеет костяк – сообщество из 20–30 прихожан, максимально активных и сплочённых. Они могут выдвигать инициативы и финансировать значимую часть из них. 

– Держится всё не на всём приходе, то есть весь приход, вся община держится, можно сказать, на каком-то определённом костяке. То есть это как вот определённое связующее звено, то есть вот они в принципе двигают вот это всё. У них там группа есть в Ватсапе, они начинают это всё двигать, они начинают там говорить что-то людям, они начинают ещё что-то, вот. Но они это делают, опять же, ну как бы спрашивая совета моего: батюшка, вот мы то-то и то-то хотим. Например, условно, выставить что-то, например, репостить что-то там, ну ещё можно это сделать или нельзя. То есть вот, в принципе, они спрашивают. Конечно, это костяк. Ну сколько человек костяк? Может, человек двадцать. Я думаю, что это, наверное, на всех приходах так. И я думаю, что костяк должен быть везде. Сам священник без помощников не справится, а помощники должны быть такие, которые в принципе должны быть такими активными, мобильными.

Иногда они борются за священника, объявляют бойкот новому настоятелю или требуют оставить у себя старого, так что самому священнику это может выйти боком.

– А насколько приход влиятелен в отстаивании своего священника?

– В моей жизни... не встречал такого. Я знаю, что о. ... вернули. В ... отправляли, потом вернули. На форштадт отправляли, потом вернули. Но на самом деле сейчас столько власти у архиерея уже, мне кажется, народ не послушают. Послушают, наверное, может быть, тех прихожан, которые непосредственно имеют вход в кабинет архиерея. И то будет ли от этого хорошо батюшке (смеётся). Я думаю: может, не надо ему таких благодетелей? 

В целом сильная община может быть опасна и для настоятеля.

Фото: Ведяшкин Сергей/Агентство «Москва»

– А там сложный приход был, потому что он очень сложный. Там были несколько прихожан таких вредных, которые батюшку того старого атаковали постоянно. Что-то там они его постоянно… Я даже поначалу не верил во всё это, а потом понял, как они себя ведут и кто они такие, но много наговоров было. Они во многом обвиняли его постоянно и, наверное, может быть даже отчасти и поэтому в могилу свели. Он умер. Но он старенький, тем не менее он умер – и меня туда поставили.

Иногда община имеет солидный возраст. В одном случае священник встретил сообщество, которое пережило закрытие храма в 1938 году и последующие десятилетия атеизма, передавая из поколения в поколение крупицы веры.

– И вот третий храм ещё был построен здесь у Трактовой улицы томским купцом Петром Вытновым. Христиане к нему обратились, у него здесь была заимка, и он обратился к святителю Макарию, который был томским митрополитом до того, как стал московским. У меня есть это письмо, копия его. Вот. Владыка благословил его. За два года этот храм был построен. Тридцать шесть лет у нас служил. В нём были у нас службы. В 1938-м его закрыли. Священника увезли по линии НКВД. Ну, всё стандартно. Потом клуб, потом что там было? Зернохранилище, склад. В общем, всё как обычно, к сожалению. Ну и пришёл он в весьма плачевное состояние. А община здесь была. Здесь даже в советские годы люди сами собирались, закрывали шторы. Угу. Вот молились. 

– А кто этим всем руководил?  

– Сами, сами, сами, сами. Без священника. 

– Монашка какая-нибудь могла? 

– Нет-нет-нет. Просто местные люди. Причём их дети ещё пришли в храм. А вот их внуки уже не пришли. Вот. Их дети, вот они, они. Их я знал. Ну, как бы знал. Потому что это большинство моих прихожан, мы начинали здесь. Они уже на кладбище, они уже в возрасте были. И вот своим детям они уже не смогли веру передать. Но тем не менее, вот, собирались. И в 2000 году в связи с якобы 400-летием села было принято решение о том, чтобы этот старый храм вот в таком разрушенном состоянии передать верующим.

Особое внимание стоит уделить влиянию внешнего круга. Как ни странно, он часто сильнее влияет на жизнь прихода, чем сама община.

Спонсоры разнообразны. В одном случае человек строит храм в знак благодарности за исцеление дочери.

– Там был такой момент: у него дочка младшая сильно заболела. Ну, видимо, батюшка, наверное, такой был молитвенник, что у него дочь выздоровела. И они как-то с ним тесно связались, с этим батюшкой, с этой жизнью своей связались, что он сам захотел восстанавливать церковь. Сначала в … восстановил, а потом здесь уже.

В другом случае храмы строят и помогают восстановить настоятелю бандиты по каким-то своим причинам; в третьем случае люди поддерживают значимую часть локации, где они находятся.

– Есть благодетели, которые стараются священнику помогать, потому что наш храм, здесь живём, понимаем кадровую политику, но считаем, что нужно, чтобы храм был с углем, чтобы отапливался, чтобы наши родители ходили молились. Нам неважно, кто будет, мы будем помогать всегда.

Существует довольно хорошо отрефлексированный штамп о том, что в деревнях и небольших городах закрываются школы, детсады и медпункты – и вырастают, как грибы после дождя, красивые храмы. Часто этот штамп звучит как посыл о том, в чём, дескать, проявляются императивы «этой власти». Но критики, некритично использующие этот штамп, упускают для начала ключевое: эти красавцы-храмы в хиреющих посёлках появляются не по указанию и не на средства власти какой бы то ни было – тем более что власть муниципальная не отличается большими доходами и самостоятельностью. Такие храмы – проявление воли священника и воли сообщества активных жителей этих локаций.

Причём эти активные люди часто не воцерковлены: они могут щедро жертвовать, но на воскресной службе их не увидеть. И далее – эти люди не вкладываются в ФАП или школу; возможно, потому, что им и не дадут особо вложиться. Мы фиксируем здесь волю городского сообщества к поддержанию и развитию храма как элемента городского пространства. Иногда благодетель находится вообще в другом регионе (например, в Москве) и регулярно поддерживает храм либо настоятеля.

– У меня даже есть знакомые в Москве, которые нам помогают. Я им просто звоню – и они помогают. Я, например, с одним человеком сотрудничаю, говорю: вот мне нужно содержать вот моего помощника, не могли бы вы еженедельно высылать вот такую сумму? Он говорит мне: могу.

Попробуем подытожить.

Миряне участвуют в жизни прихода изнутри, как члены общины, и извне.

Странным образом изнутри община чаще пассивна; её активность нередко опирается на одного-двух человек, а как правило – на костяк, который в случае крупной общины может составлять до 30 человек. Как правило, костяк поддерживает начинания настоятеля и подбирает ресурсы для той или иной деятельности.

Когда община сильная, это не всегда хорошо для настоятеля: её отношение к священнику может оказаться очень неожиданным.

В это же время священник часто нуждается в более сильной, чем видит, общине – и важным инструментом усиления её вдолгую является катехизация.

Извне, как правило, в жизни прихода участвуют миряне нецерковные и даже, возможно, местами неверующие. Тем не менее на них священнику удаётся воздействовать, и они активно поддерживают, в основном материально-технические элементы приходской жизни. 

Священник часто полагается в своей деятельности не столько на приход, сколько на мирян вовне как представителей значимых социальных субъектов: бизнес, власть, военные и т.п. Это хорошо объяснимо в конкретных случаях, но ставит довольно важный вопрос: почему нецерковные миряне бывают активны в поддержке прихода? Есть ли некоторые относительно общие для всей страны причины, по которым люди, не близкие церковной жизни, выделяют серьёзные ресурсы на храм?

У нас есть гипотеза: храм оказывается значимой частью городского ландшафта, и с начала 90-х люди старались восстановить этот важный элемент жизни города либо села. Постепенно сложились негласные традиции такой поддержки, причём уже в локациях, где в силу молодости города/пгт храма не было никогда.

Но это явно не самое полное объяснение, поэтому можно считать, что весь текст выше – вопрос к читателю.