Когда в 1015 году святой равноапостольный князь Владимир Святославич после тяжёлой и продолжительной болезни отошёл ко Господу, он оставил 13 сыновей и 10 дочерей от 6 жён. И неразрешимый вопрос для современников: кого же из княжичей считать наследником престола?
Если речь идёт о старшинстве вообще, то самым старшим потомком мужского рода был Святополк – приёмный сын князя.
Вообще-то самый старший сын Владимира Вышеслав, родившийся около 980 года от первой жены Владимира варяжки Олавы, умер ещё при жизни отца в 1010 году в Новгороде.
Второй сын – Изяслав Владимирович, сын от полоцкой княжны Рогнеды – был исключён отцом из числа наследников; ему был выделен Полоцкий удел, ранее принадлежавший его деду по матери Рогволоду. По легенде, приведённой в Лаврентьевской летописи, после неудачной попытки убийства Рогнедой мужа Изяслав вступился за мать, которую князь Владимир собирался казнить.
Так что за старшего остался Святополк, сын гречанки и князя киевского Ярополка Святославича – старшего брата князя Владимира, погибшего от руки последнего в междоусобной войне. В итоге беременную гречанку Владимир взял в наложницы, а родившегося Святополка назвал своим сыном. И дал ему княжение в Турове.
* * *
Если же судить по церковным меркам, то практически все сыновья и дочери Владимира были рождены в язычестве, то есть вне брака.
И только двое – Борис и Глеб – были детьми от церковного брака князя и греческой принцессы Анны.
Стало быть, старшим был Борис, рождённый где-то в районе 989 года.
Но, разумеется, у Святополка были свои соображения.
* * *
Согласно древнейшему «Сказанию о Борисе и Глебе» XI века, когда в 1015 году заболел князь Владимир Святославич, то Борис как наследник был призван из города Ростова (где Борис княжил) в Киев. Вскоре по его прибытии в столицу стало известно о вторжении печенегов, и отец послал его с дружиною обратно. Но, видимо, слухи о вторжении были обманом: пока Борис искал печенегов, пришли известия о смерти отца и о занятии великокняжеского стола Святополком.
Икона «Святые благоверные князья Владимир, Борис и Глеб». Фото: Государственный музей-заповедник «Ростовский Кремль»Дружина предложила идти на Киев и овладеть престолом, но Борис не хотел нарушать святости родовых отношений и с негодованием отверг это предложение, вследствие чего дружинники отца покинули его.
Дескать, не хочешь воевать? Ну тогда мы пошли приносить присягу новому князю и оформлять с ним новые договоры.
В итоге Борис остался один. И был убит в своей походной палатке подосланными Святополком варягами. Тело его отправили в Вышгород под Киевом – именно здесь находилась самая мощная и хорошо укреплённая резиденция князя Владимира, где утвердился и Святополк.
* * *
Следом был убит и Глеб, княживший в Муроме. Ему было отправлено письмо от Святополка с просьбой срочно явиться в столицу. Старший брат Ярослав долго отговаривал Глеба от этой поездки, но тот не верил, что у Святополка поднимется рука совершить второе убийство. Зато сам Святополк думал иначе: он считал, что Глеб будет мстить за брата, и хотел решить эту проблему раз и навсегда.
Убийцы встретили Глеба в пяти верстах от Смоленска, когда тот плыл вниз по Днепру в своей ладье. Но княжескую кровь проливать они не рискнули: убил княжича его собственный повар, которому посланцы
Святополка пообещали сохранить жизнь. Совершив преступление, убийцы закопали тело мученика на берегу Днепра, положив в простой деревянный ящик.
Клеймо «Святополк одаривает убийц» иконы «Борис и Глеб с житием». Фото: Государственная Третьяковская галерея* * *
Кроме Бориса и Глеба от рук Святополка погиб ещё один брат – Святослав. Его с семерыми сыновьями зарубили, когда он прятался в Карпатах.
Но братоубийце не судилось долго княжить в Киеве – против него выступил брат Ярослав, позже получивший прозвище Мудрый. Братья несколько раз выбивали друг друга из Киева, пока Святополк окончательно не сошёл с исторической арены. Летописи даже не указывают точного места его смерти.
* * *
Впрочем, существует и альтернативная версия самого известного в русской истории убийства, согласно которой в смерти Бориса и Глеба на самом деле виноват не Святополк Окаянный, а Ярослав Мудрый – второй сын князя Владимира и полоцкой княжны Рогнеды Рогволодовны. Об этом прямо говорится в скандинавской «Саге об Эймунде», а также в хронике Титмара Мерзебургского. Дескать, Ярослав сначала подстроил убийства Бориса и Глеба, а потом обвинил в этом Святополка, добившись его смещения. И сам занял престол.
Фрагмент деисусного чина «Князь Борис». Фото: Государственная Третьяковская галереяПозже, маскируя своё участие, он уже в 1072 году добился канонизации погибших братьев как святых страстотерпцев. А Святополк с его руки вошёл в историю как Окаянный.
* * *
Так или иначе, но история святых князей Бориса и Глеба не заканчивается их гибелью.
Именно Ярослав находит тело младшего князя, перевозит в Вышгород, где уже покоится старший брат. Специально для них строят новый храм.
Также специально для подвига Бориса и Глеба Церковь определила и новый чин святых – страстотерпцы, то есть претерпевшие безвинные страдания, но простившие своих гонителей и ставшие примером подлинно христианского смирения и мужества перед лицом страшного выбора – либо умереть самим, либо стать убийцами собственного брата, пусть даже и такого, каким был Святополк.
Установление почитания Бориса и Глеба становится настоящей политической манифестацией единства княжеской семьи, на что прямо указывает автор «Слова о князьях», проклиная тех, кто разрывает это единство. Так Борис и Глеб становятся первыми небесными покровителями и защитниками Русской земли.
К примеру, в «Житии Александра Невского» именно явление святых князей Бориса и Глеба предшествовало победе в Невской битве.
К Борису и Глебу взывает великий князь Ингварь Ингваревич в «Повести о разорении Рязани Батыем», потому что только покровительство князей-непротивленцев даёт надежду в самых безнадёжных ситуациях.
Фрагмент деисусного чина «Князь Глеб». Фото: Государственная Третьяковская галерея* * *
Слово митрополита Антония Сурожского: «Борис и Глеб не умерли мучениками за веру в том смысле, что никто не ставил перед ними вопроса об отречении от вероучения христианского. Их убили такие же христиане, как они, только они были христианами на самом деле, а те жизнью солгали в своей вере. И они признаются Церковью страстотерпцами и истинными мучениками, хотя, повторяю, не ставился вопрос о том, чтобы на словах отречься им от Христа, а вопрос более, может быть, глубокий, о том, чтобы отречься от Христа жизнью и смертью, отказавшись от смерти для того, чтобы жить. Жить могли бы они и дальше, будто бы христианской жизнью, но за пределами какого-то основного отречения от своей веры. Они не захотели поднять меча на своего брата, ответить ненавистью на ненависть, злобой на злобу, насилием на насилие: они предпочли склонить головы под меч и юношами ещё погибнуть, и их погибель казалась тогда торжеством для их врагов. А на самом деле это было торжеством для них: они оказались Христовыми не на словах, а на деле, и поставили перед всеми, перед всем русским сознанием из столетия в столетие, не вопрос только о требовании, а ответ на то, как русское Православие относится к своей вере.
Исповедовать на словах весь Символ веры, забывая, что это вера в Бога, Который есть любовь, и нарушая любовь, есть кощунство и ложь. Исповедовать Бога, Который так возлюбил мир, так пожалел грешников, что стал человеком и Своей смертью искупил нас, и одновременно оставаться чуждыми этой близости, этой солидарности, этому братству, этой кровной связи – ложь и кощунство. Вот почему так просто и цельно была воспринята вера нашими предками и так просто и цельно она и сейчас содержится, не в какой-то сложности понятий, а в полноте и простоте жизни, которую люди дают, чтобы или ею жить, или умирать, но и в жизни, и в смерти оставаться Христовыми.
Мы сегодня празднуем святых, которые, быть может, более современны для нас, чем тысячи и сонмы других. Это люди, которые захотели жить по-Христову – и лучше по-Христову умереть, нежели жить мимо Евангелия, рядом с ним, признавая, почитая его, но до предела крови, а не за пределом её.
Поэтому будем молиться им изо дня в день, чтобы нам была дана такая жизненная, кровная, плотская верность слову Христову, чтобы наша поражённость, мнимая, кажущаяся, была такой же истинной победой, как победа Христа, Который как будто погублен был, сломан был на Кресте, а восстал в славе, спас мир, победил и смерть, и рознь, и зло, и открыл нам вечную жизнь, и право, и возможность быть подобными Ему в жизни земной, крестной, и в жизни вечной – быть детьми Того Отца, Который так сильно нас возлюбил, что Единородного Своего Сына послал в мир умереть, только бы мы, ставшие чужими, чужими не остались и, погибая, не погибли бы вконец».
