Архимандрит Таврион Батозский родился в Харьковской губернии в 1898 году, а умер в своей пустыньке близ латвийской Елгавы в 1978-м, пронеся, таким образом, на себе все тяготы жизни верующего человека в ХХ веке. Профессор СФИ Александр Копировский, лично знавший старца, вспоминает о знаках его Победы над тьмой.
Он сияет
Я приезжаю в пустыньку под Елгавой, меня кормят тут же, с ходу. И говорят: вот, батюшка сейчас подойдёт. Я выхожу, подходит отец Таврион, маленький такой – в общем, старичок, с длинной бородой, который сияет, причём сияет не улыбкой такой американской, а внутренне. Я стою и понимаю: что 1973 год, что он сияет, что ему хорошо внутренне, ему тепло. Он так мне улыбается, смотрит немножко с лукавинкой: «Ну и что-о-о-о?». Такой голосок незабываемый. «Я, батюшка, из армии пришёл, вот хочу поработать». – «О, хорошо-хорошо, ты у меня будешь шкафы взвинчивать». Обманул он меня, не дал никаких шкафов, ни разу: сколько я ни лез – нету. Ходи, думай, молись, спи, что хочешь делай.
Радость Церкви Он рассказывал, как его ставили в архимандриты. Он уже игумен, он в Перми известный человек. И вот владыка Павлин (Крошечкин) – замечательный человек! – говорит: «Отправил (тогда не патриарху, а местоблюстителю Сергию, митрополиту), отправил наградной список». Там этому – то-то, этому – то-то, а игумену Тавриону – архимандритство. Приходит список обратно. Никому ничего, игумену Тавриону – архимандритство. «Меня, – говорит старец, – выводят под руки, я ничего не понимаю, что будет». Ведут его, значит, с одной стороны будущий митрополит Тетрицкаройский Зиновий, с другой стороны Андроник (Лукаш). В общем, в будущем известные люди. Выводят, и владыка отцу Тавриону объявляет: «Архимандрит», – и при этом ласково добавляет: «Но ты, – говорит, – не гордись, что это тебе за что-то, это тебе на будущее, потому что о тебе там, в органах, так думают, что, я полагаю, ты всю жизнь проведёшь в тюрьме» . На этом месте отец Таврион заливался смехом и говорил: «И сбылось предсказание владыки!». 20 лет по тюрьмам и лагерям. Нормально. Такие вещи он рассказывал, чтобы объяснить, как быть в Церкви. И так понятно, как быть. Быть, быть! Вот будь! Ты – в Церкви, и радуйся, и веселись, несмотря ни на что.
Сила молитвы
Он рассказал про свои заключения: «Я, – говорит, – ехал, ещё меня везли в армию. Везли далеко, везли через всю страну. И потом, когда я уже приехал, меня освободили от армии по причине несомненных религиозных убеждений и отправили обратно. Я проезжал и видел вот эти леса все такие: Русь, Урал, берёзки, – и думал: „Господи, вот мне бы среди этих березок пожить, там, в лесу, уединённоˮ. И Господь услышал мои молитвы!». «Я, – говорит, – своими руками выкопал землянку среди этих березок». Да, уже в лагерях он своими руками копал себе убежище и жил среди этих березок – понятно, в каких условиях.
Счастливый человек
В Пасху в лагерях, естественно, работают. Хоть там воскресенье – это не важно. «И вот я тащу, – говорит отец Таврион, – тачку еле-еле. А сам в себе молюсь: „Господи, какой я счастливый, что в день Твоего Святого воскресения я тащу вот эту тачку и могу обращаться к Тебе! Какое счастье!ˮ». Этому, конечно, нельзя научиться.
Литургия каждый день
В лагерях его отчасти спасало то, что он был художник, поэтому он там рисовал какие-то штуки. Совсем его забить не удавалось. Он с очень тяжёлыми бандюганами общался, никогда не замыкаясь в себе, а кроме того, служил литургию каждый день. Он рассказывал: «У меня было благословение от архиепископа Павлина каждый день служить литургию». Где можно служить? Где антиминс? На собственной груди. «Значит, я лежу на нарах или под нарами, – это уж куда тебя загонят товарищи уголовники, – и на своей груди наизусть, естественно, совершаю литургию». На чём? Что будет: хлебушек какой-то там, клюквенный сок – хорошо. Каждый день литургия. Это, конечно, было здорово. И он говорил всегда: «Как люди нуждаются в нашей молитве!». Как они нуждаются в Боге – понятно. Но как они нуждаются в молитве? Они все нуждаются: и зэки, и политические, и уголовники, и охрана – кто угодно! Вот с этим он там и прожил.
Никогда не жаловался
Я уже уезжаю от него, прощаюсь. На дворе 78 год. Говорю: «Отец Таврион, может, Вам какое-то особенное лекарство? Я в лепёшку расшибусь в Москве, я достану». Подходит, опять смеётся: «Деточка, поди сюда». Открывает шкаф, а там в четыре ряда стоят склянки с лекарствами. «Я, – говорит, – давно уже не человек, а химическая лаборатория». Там же всё – рак желудка, мучения и всё. Такие вещи приоткрывал, если видел встречную открытость. А так, конечно, никогда никому не жаловался. Ничего. Но лагеря эти его доделали, вот эта жизнь. Понятно, это ж не просто так, как огурчик оттуда не выйдешь. В смысле физическом. А духовно, душевно он победил.
Давал всем
Он давал всем. Ему присылали много, это посылки и деньги. Он давал всем, включая всяких бандюганов, которые приходили. Такая морда приходит лысая: «Отец Таврион, я из заключения, помогите». В присутствии людей он его начинает пушить: да какой ты здоровый, почему не работаешь, та-та-та, как ты можешь, посмотри – здесь одни старухи. Ну тот, значит, втягивает голову в плечи и идёт к воротам. У ворот его монахиня догоняет и суёт то самое: ну как, при всех дать нельзя, а не дать тоже нельзя. Потому что человек из заключения, ты его обличил, а потом дай.
Видел глубже
Он, когда видел, что человек приезжает, был совершенно откровенен и говорил прямо, без лишних слов. Если он видел в человеке какую-то позицию – ну и всё: не получается у тебя здесь, у тебя в другом месте получится. Он собирал церковь, а не Рижскую епархию. Я думаю, он был прозорлив – не той прозорливостью, которая, как цыганка, на тебя смотрит и начинает тебе говорить, что у тебя было, что у тебя будет, чем сердце успокоится. Он как-то вот видел что-то глубже, чем твой будущий путь и т.д. И, повторяю, он был открыт сразу.
Тогда терпи
Я к нему как-то пришёл по каким-то делам, ну он мне квасу наливает всегда. И приходит раба Божья одна, болящая на голову сильно, такая старушка совсем. Он меня так отодвигает в стороночку: «Стой!». Я стою как бы за занавеской, меня не видно. А она ему говорит: «Батюшка! Голова болит!». Он ей: ну понятно, головные боли – иди к врачу. Она ему: «У меня Бог!». «Тогда терпи». Всё! Вот это разговор, при котором он меня оставил присутствовать. Вот это научение, это лекция и семинар, всё вместе.
Не отводил глаза
Я попал в одну ситуацию, когда он срочно должен был ехать в Москву, и он сказал куда: «В КГБ». Его вызывают просто в КГБ, и вполне возможно, что он не вернётся. Все может быть, потому что то, что он делал, – это в масштабе всей страны. К нему вся страна ездила. И вот тут он уже как-то не особо улыбался. Но и, конечно, не мрачный вид. Он сказал: «Я еду, вот поеду сейчас. Молитесь, и я тоже буду молиться». И всё. Он сказал, что он едет и ему так несладко. Он не улыбался: «Я поеду – и всё хорошо». Не отводил глаза. Вот это серьёзность, реальность, спокойность. Он вернулся, вернулся, всё обошлось. Слава Богу!
Ирония старца
К владыке приезжает митрополит Сухумский, будущий патриарх грузинский Илья. Ну ладно, пусть. Владыка звонит ему туда, в пустыньку, и говорит: «Отец Таврион, мы хотим приехать». А он там потом рассказывает своим: «Ну я подумал, ну чего они приедут? Алтарь маленький, два архиерея. Мы не поместимся. Знаете, – говорит, – что? Я вам лучше дам 4 000, вы в городе погуляйте».
Смотрите полностью наш проект «Пасха. День Победы» – рассказы очевидцев о православной Пасхе.
