Согласно преданию, в кабинете у председателя КГБ СССР Юрия Андропова висела табличка с цитатой из классика: «Души прекрасные порывы».
Есть мнение, что самым советским институтом в российском обществе сегодня стал некогда гонимый самой советской властью институт Церкви. «Подавление инакомыслия во всех его формах», «борьба с идеологическим саботажем со стороны противника» – все эти лозунги ушли из жизни политической, но как плесень проросли там, где их меньше всего ждали, – не просто в церковных, но в миссионерских кругах. Иначе говоря, миссионерствовать сегодня – это значит «душить».
Октябрь был отмечен созданием в РПЦ Межведомственной рабочей группы по профилактике неоязычества. К её работе привлечены «вся королевская конница, вся королевская рать», то есть сотрудники целых двенадцати синодальных отделов. Согласно данным сайта Патриархии, они будут заниматься «подготовкой научно-методических материалов, организацией образовательных и просветительских программ, разработкой мер по противодействию деструктивному влиянию неоязыческих учений».
Особый «секретариат апологетической миссии» будет занят «противодействием влиянию сект, псевдоправославных учений, неоязычества, деструктивных субкультур и культов». «Принятые решения позволят приступить к системной работе по профилактике неоязычества и формированию церковных и общественных инициатив в этой сфере», – сообщают церковные чиновники.
Слово «профилактика» звучит довольно странно, даже если придерживаться норм светского религиоведения и не считать ту или иную религию болезнью или формой душевного расстройства. Наверное, с тем же успехом можно говорить о профилактике дождя или снега. О борьбе с ветром.
Все формы «родноверия» и «традиционных религий» уже не просто расцвели на постсоветском пространстве, но в некоторых уголках «канонической территории» Московского Патриархата уже стали де-факто одной государственных религий. А в Латвии, например, в этом месяце – уже и де-юре, так что латышские диевтуры теперь могут регистрировать браки и служить капелланами в армии.
Традиционный языческий праздник на Ямале. Фото: Андрей Шапран/КоммерсантъОставим заграницу… На территории Российской Федерации, в республике Северная Осетия, значительная часть средневековых храмов, где ещё в 90-е годы служили молебны православные священники, сегодня объявлены «дзуарами», то есть святилищами. Причём именно в этом качестве древние аланские церкви официально переданы властями в пользование общинам так называемых традиционалистов (часть церквей, вероятно, и была сооружена на месте древних капищ, так что древние культы в каком-то смысле осуществляют свою «реконкисту»). За попытку приблизиться к этим церквям, объявленным святилищами, иному священнику могут сегодня разбить очки. А кто-то в тёплых кабинетах всё ещё за чашкой чая рассуждает об «угрозах» и «рисках».
Строки о «противодействии деструктивному влиянию» из уст сотрудников Миссионерского (!) отдела вызывают уже не улыбку, а тревогу. Всё-таки до недавнего времени известное в профессиональных церковных кругах выражение «агрессивная миссия» считалось скорее анекдотом и отсылало исключительно к религиозному маргиналитету. В наши же дни как будто всё смешалось в доме Облонских, и отличить миссионеров от комиссаров становится затруднительным. Подчас создаётся впечатление, что иные церковные чиновники мыслят себя не апостолами Христовыми, готовыми «для всех сделаться всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых», а «государевыми людьми», главная задача которых воплотить в жизнь президентский указ №809. При всяком, что характерно, отсутствии запроса со стороны государства на подобную самодеятельность.
В 2011 году сообщество «профессиональных верующих» сотрясла статья Дмитрия Соколова-Митрича «Очень маленькая вера». Печальные прогнозы Дмитрия тогда показались многим православным оскорбительными. Чего стоило одно сравнение современной православной миссии с «метадоновой терапией»: «раз уж коммунизм недостижим, лучше пересесть на православие, чем остаться в ценностном вакууме». Но спустя почти 15 лет даже среди тех, кто с тех пор остался в церковной системе, едва ли найдётся кто-то, кто бросит в автора камень.
В СССР, как известно, много чего не было, но православная миссия была. Хотя она и была запрещена. Кличкой «Миссионер», как известно, советские спецслужбы обозначали протоиерея Александра Меня, у которого не было ничего, кроме печатной машинки. Который даже не успел узнать, что такое интернет.
У современных официальных миссионеров – серьёзные лица. У них «секретариаты», «учёные советы», «штабы», а протоиерея Александра они с высоты своих миссионерских званий называют «еретиком» и выискивают «тараканов» в его проповедях.
Миссионерство они понимают исключительно как «идите и научите», забывая о том, что «не многие делайтесь учителями». Сразу вспоминается, например, недавно ушедшая Татьяна Михайловна Горичева, которая никого не учила, а про себя говорила, что она «не очень духовный человек» и «мало знает о духовной жизни». Зато современные «борцы с угрозами» как будто знают всё.
Протоиерей Александр Мень. Фото: Александр Потапов/КоммерсантъПеред моими глазами как минимум несколько судеб высокоинтеллигентных людей, родившихся ещё в СССР, которые, будучи глубоко воцерковлёнными православными христианами в буквальном смысле слова, сбежали из православия в те или иные формы традиционализма, родноверия или пусть даже неоязычества. Эти люди не знают друг друга и живут в разных городах, но их истории удивительно похожи. Все они сбежали не от Бога и не от Христа, а от хамства, ограниченности, тупости, замкнутости православного сообщества на собственной субкультуре. И, как ни странно, от народных суеверий. И от «православной магии».
Потому что прежде чем «противодействовать деструктивным влияниям» со стороны «народных верований», «миссионерам», возможно, стоило бы навести порядок в собственном доме и разобраться с самими собой. С «земелькой с Матронушкиной могилки», «освящёнными поясками», «орешками из горшочка святого Серафима», «котятками от кота батюшки Николая» и прочими «святыньками». С блинами, которые в некоторых российских епархиях сначала кладут на лицо покойнику, а потом «тайно» скармливают приглашённому на отпевание священнику.
Как советуют стюардессы в самолёте, «наденьте маску сначала на себя, а потом на ребёнка».
«Миссионеры» возмущаются «жрецами» и «шаманами» как главными распространителями неоязыческого вируса, как-то упуская из виду, что большинство современных пастырей де-факто и стали в нашем обществе теми самыми «жрецами». Многие, надо отдать им должное, с горечью это признают и вздыхают: «Мы оказываем ритуальные услуги».
Как сказал мне (полушутя-полусерьëзно) один знакомый священник из Молдавии: «Не переживайте, у нас шаманы и колдуны не пройдут – мы сами здесь выполняем эту функцию, они просто не могут составить нам в этом плане никакой конкуренции!».
Тогда как современные неоязычники – это уже не «тёмные крестьяне», а преподаватели университетов и сотрудники научных институтов. И на их экспертные мероприятия и конференции, как мне недавно пожаловался в интервью один православный священник, батюшек уже не зовут. Причём не потому, что не хотят дискуссии, а потому, что священников, способных выступить с докладом, нужно ещё поискать.
Ситуация, при которой священник – это некий полуколдун в карнавальном одеянии, совершающий непонятные магические действия и говорящий на странном тарабарском языке, а неоязычник – это лидер общественного мнения, собирающий миллионную молодёжную аудиторию и говорящий о смыслах, – такими темпами уже не за горами. По крайней мере тема перевода церковного богослужения на русский язык, столь актуальная в 90-х, сегодня заглохла не просто так, а ещё и потому, что это практически никому не интересно. Потому что, за исключением узкого круга любителей церковно-славянской словесности, практически никому ничего и не нужно в церкви понимать. «Благодать» же и так «работает»?
Фото: Авилов Александр/Агентство «Москва»Магическое православие если не порождает, то усиливает интеллектуальное неоязычество. Ярчайший пример того, к чему приводит превращение массового православия в вариант «карго-культа», – современная Украина, где неоязычество – уже не просто игра группы интеллектуалов-реконструкторов, но практически официальная идеология фашиствующей власти.
Кто сегодня больший «язычник» – порой сложно понять. Яркий пример борьбы священников Московского Патриархата с пережитками язычества наблюдала несколько лет назад дружественная Абхазия. Когда наученный своим пастырем душевнобольной неофит попытался при помощи бензопилы спилить известную каждому жителю страны 150-летнюю липу в селе Лыхны (в результате дерево выжило, но было повреждено, и теперь его лечат специалисты). Самое главное, недоумевали абхазцы, что липа не была «священной» в том смысле, в каком понимали это «православные» вандалы. «Мы что – дикари молиться деревьям?! – недоумевали мои собеседники. – Это не было никакое “священное дерево”. Это просто был один из символов нашей страны, в тени которого люди отдыхали и проводили собрания. Традиционная абхазская религия – это не язычество, это поклонение единому Богу». Сколько людей отвратила от православия такая «миссия с бензопилой» – отдельный вопрос.
Опыт упомянутого Юрия Владимировича Андропова, к слову, стоило бы учесть «секретариату апологетической миссии». К концу жизни советский реформатор понял: «Если говорить откровенно, мы ещё до сих пор не изучили в должной степени общество, в котором живём и трудимся».
Потому что современные традиционалисты – это не древние язычники, до которых ещё не дошли апостолы, которых некому было просветить Евангелием и которые никогда не слышали о Христе. В основном это люди с каким-то опытом церковной жизни, часто довольно длительным и разочаровывающим.
Например, один традиционалист, этнический осетин, которого я интервьюировала, признался, что что-то внутри у него переломилось, когда священник Русской церкви (тоже его собрат-осетин), которому он помогал как приходской активист, как-то походя, всуе, сказал: «Да будь проклят твой Уастырджи». «Господи, как ты можешь, ведь каждый осетин знает, что Уастырджи – это святой Георгий!» – сказал мой знакомый. А последней каплей, после которой мой собеседник перестал посещать православный храм, по его словам, стала проповедь другого пастыря, в которой тот назвал Коран и Тору «идиотскими книжками» и оскорбил пророка Мухаммеда. После этого мой знакомый вышел из храма и больше туда не возвращался.
Механизм, вытолкнувший всех известных мне неоязычников из православия в традиционализм, прекрасно описан протоиереем Александром Шмеманом: «Церковность должна была бы освобождать. Но в теперешней её тональности она не освобождает, а порабощает, сужает, обедняет. Человек начинает интересоваться “старым” и “новым” стилем, епископскими склоками или же всяческой елейностью. И духовность он начинает воспринимать как необходимость читать скверные книги, ужасающие по своей бедности и риторике, всякие брошюрки о чудесах и чудотворных иконах, всякую сомнительную “поповщину”, всё время болтать на религиозные темы».
«Вместо того чтобы учить его по-своему смотреть на мир, на жизнь, Церковь учит его смотреть на саму себя, – продолжает тот же автор. – Вместо того чтобы по-новому принять самого себя и свою жизнь, он считает своим долгом натягивать на себя какой-то безличный, закопчённый, постным маслом пропахший камзол так называемого “благочестия”. Вместо того чтобы хотя бы знать, что есть радость, свет, смысл, вечность, он становится раздражительным, узким, нетерпимым и очень часто просто злым и уже даже не раскаивается в этом, ибо всё это от “церковности”».
Как сказал другой известный мне бывший православный, ушедший в родноверие: «Как же там было душно».
Уважаемые «борцы с неоязыческой угрозой», если дочитают до этого места, то, конечно, скажут, что Шмеман – еретик, модернист и вообще курил (!). Им наше сочувствие и пожелания успехов в трудах.
Как говорил всемирно известный барон: «Я понял, в чём ваша беда. Вы слишком серьёзны. Серьёзное лицо – ещё не признак ума, господа. Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!».