Вячеслав Егоров, будущий митрополит Гурий, с детства хотел служить людям и Церкви, хотя счастливым его детство никак не назовёшь.
Родился он в зажиточной купеческой семье: его отец был хозяином артели ломовых извозчиков из села Опеченский Посад Боровического уезда Новгородской губернии. Всего в семье было пятеро детей, но вскоре после рождения Вячеслава семья осиротела; мать умерла от туберкулёза, отец быстро спился и замёрз в санях по дороге из бани. Лошадь привезла его мёртвого домой.
Пятерых детей взял к себе на воспитание родственник из Петербурга – его дядя Яков Степанович Селюхин, заведовавший в столице Александро-Невским рынком. И хотя мальчики росли в обстановке заботы и сытости, сам Вячеслав позже говорил своим духовным детям, что в детстве ему очень не хватало материнской любви.
– Не испытав родительской ласки, я сам вырос очень сдержанным на чувства человеком. И очень суровым по отношенью к своим духовным детям...
Также митрополит Гурий вспоминал: «В школе меня называли „монахомˮ. Однажды к нам в класс пришёл новый преподаватель, очень солидный, почтенный человек. Он стал знакомиться с нами. Когда дошла очередь до меня (а я был старостой класса), мальчишки закричали: „он монах, первый ученикˮ.
Учитель выслушал всё это и сказал: „Что он первый ученик, это делает ему большую честь и является его большой заслугой. А монахом быть также очень хорошоˮ».
Большое влияние на выбор жизненного пути оказал и митрополит Сергий (Тихомиров), ректор Санкт-Петербургской духовной академии, который был дружен с Яковом Степановичем Селюхиным и часто навещал их дом. Также в доме Селюхиных бывал и митрополит Иоанн Кронштадтский, буквально заразивший братьев Льва и Славу жаждой духовных подвигов.
* * *
По окончании начальной школы дядя отдал Вячеслава в коммерческое училище. За годы учёбы Вячеслав объехал множество монастырей, серьёзно занялся чтением, перечитав практически всю русскую классику.
После училища, из которого в 1912 году он вышел кандидатом коммерческих наук, будущему архиерею были предложены хорошие служебные места – в банке Санкт-Петербурга или в финансовой части русского консульства в городе Бари в Италии, куда съезжалось множество русских паломников для поклонения мощам святителя Николая Мир Ликийских чудотворца. Но двадцатилетний Вячеслав поступил в Духовную академию.
Через два года, с началом Первой мировой войны, он оставил учёбу и пошёл братом милосердия на фронт.
Несколько месяцев он был в окопах, таскал раненых и делал всё, что положено. Но здоровье его не выдержало: в феврале 1915 года у него открылся туберкулёз лёгких. Его демобилизовали и отправили лечиться в госпиталь в Крым.
Военный опыт не прошёл даром для Вячеслава Михайловича. Именно после фронтовых испытаний он и решил принять монашество.
Он подал прошение о постриге и, кроме того, послал письмо в Японию своему духовному отцу митрополиту Сергию Тихомирову, с которым его познакомил дядя, испрашивая его благословение на постриг. Ответ митрополита пришёл по телеграфу: «Бог благословит постриг Вячеслава Егорова».
* * *
В начале декабря 1915 года Вячеслав принял монашеский постриг. Его совершил ректор академии преосвященнейший Анастасий, епископ Ямбургский. Именно он и назвал Вячеслава новым именем – в честь святого архиепископа Гурия, первого Казанского архиерея. Выбор этого святого не был случаен. Он значил, что о. Гурий должен проводить преимущественно миссионерскую деятельность, поскольку святитель Гурий обратил множество казанских татар в православие. Будущее показало, что это оправдалось и на владыке Гурии.
Вскоре монашеский постриг принял и его брат Лев.
В 1916 году иеромонах Гурий вместе с ещё двумя иеромонахами – братом Львом и отцом Иннокентием (Тихоновым) – начал миссионерствовать в Петрограде, на Лиговском проспекте, который тогда считался средоточием доходных домов, построенных для городских рабочих. В одном из таких домов они сняли комнату и стали проводить там беседы для народа – рассказывали те или иные события из Священной истории, сопровождая это показом диапозитивов, вели беседы о жизни, преимущественно выступая против алкоголизма.
Судя по тому, что очень многие посещали беседы «братьев Егоровых», можно сказать, что их дело имело успех.
На лето братья получили в своё распоряжение старую баржу, стоявшую на Малой Невке. Там совершались литургии и проводились беседы.
* * *
В 1917 году отец Гурий окончил Петроградскую духовную академию со званием кандидата богословия. Он стал кандидатом двух наук коммерческих и богословия.
Окончив академию, отец Гурий был принят в число братии Александро-Невской лавры, где получил послушание быть казначеем обители. Это послушание он нёс недолго. В том же 1917 году Лаврский собор постановил освободить его от должности казначея, так как образованный монах должен проповедовать слово Божие. Поэтому отец Гурий был назначен настоятелем Крестовой церкви.
* * *
С первых дней Октябрьского переворота большевики начали отбирать у церкви храмы, а принятый в январе 1918 года «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах» окончательно развязал руки новой власти: теперь она совершенно «законно» могла отбирать у церкви любое имущество, включая и помещения. Наконец, в 1919 году встал вопрос и о захвате Александро-Невской лавры в Петрограде – вопрос реквизиции лоббировала сама нарком государственного призрения Александра Коллонтай, планировавшая использовать монастырские помещения для нужд своего наркомата.
19 января 1918 года в лавру прибыл отряд из 17 матросов и красногвардейцев.
Когда комиссар отряда Иловайский предъявил приказ сдать всё лаврское имущество: вещи, ценности, капиталы и помещения, – крепкие монахи под руководством фронтовика отца Гурия сноровисто скрутили и обезоружили незваных гостей. Разгневанный комиссар тут же позвал подмогу – два грузовика краснофлотцев с пулемётами, которые тут же открыли огонь очередями по монахам. В ходе «штурма» погиб отец Пётр Скипетров, протоиерей Скорбященской церкви, что за Невской заставой.
20 января, то есть на следующий день после убийства отца Петра, митрополит Вениамин пригласил всех православных на общегородской крестный ход в защиту церкви. И этот крестный ход, к немалому удивлению большевиков, собрал несколько сотен тысяч человек. Митрополит Вениамин обратился к множеству людей, заполнивших всю Александро-Невскую площадь, с призывом активнее защищать храмы от поругания.
Было зачитано и послание патриарха Тихона: «А вы, братие архипастыри и пастыри, не медля ни одного часа в вашем духовном делании, с пламенной ревностью зовите чад ваших на защиту попираемых ныне прав церкви православной, немедленно устрояйте духовные союзы, зовите не нуждою, а доброй волей становиться в ряды духовных борцов...».
Иеромонах Гурий, 1922 год. Фото: stsl.ruКак ответ на этот призыв и родилось Александро-Невское православное братство, которое возглавили три молодых иеромонаха: Иннокентий (Тихонов) и братья Лев и Гурий (Егоровы), а членами становились не только монахи или высокообразованные миряне, профессора петроградских вузов, но и мещане, рабочие, ломовые извозчики, счетоводы, пенсионеры, готовые защищать монастырь. О решимости братчиков говорят принятые в нём обеты: «На собрании братства было принято решение, что „все действительные члены братства обязаны дать торжественное обещание перед ракой Александра Невского защищать святыни лавры до смертиˮ».
* * *
Когда угроза захвата лавры миновала, то братство значительно расширило свою деятельность. Оно помогало репрессированным и их родным, поддерживало больных, серьёзное внимание в братстве уделялось духовному образованию. В нём существовало несколько кружков – литургический, философский, богословский, по изучению монашества – мужской и женский.
Один из членов Александро-Невского братства вспоминал: «В 20-м и 21-м годах, несмотря на тяжёлые условия голодного и холодного существования (очень плохо было с топливом) и всякое неустройство во всех областях хозяйства города и страны в целом, верующие люди находили великую поддержку в церкви, в церковных службах, крестных ходах, ночных молениях, беседах. Особенно молодёжь горела духом. При многих храмах были молодёжные объединения, кружки, детские группы, многие учились в богословском институте, посещали пастырские курсы».
Вскоре в Петрограде начали появляться похожие братства. Газета «Известия» писала: «В Петрограде свирепствует какая-то эпидемия братств, духовных кружков, подготовительных религиозно-схоластических школ. Духовенство обрабатывает этим путём молодёжь...»
* * *
В 1922 году на церковь обрушилось новое испытание – обновленческий раскол. Митрополит Вениамин Казанский оценил ситуацию и принял решение об отлучении от церкви главного лидера «Живой церкви» и самозваного митрополита Александра Введенского.
Это решение дорого обошлось митрополиту: 1 июня 1922 года митрополит Вениамин Казанский был арестован. Было открыто два уголовных дела – о православных братствах и о сопротивлении изъятию церковных ценностей. Всего по делу проходило 110 обвиняемых. Среди них были и братья Егоровы.
Судебный процесс проходил с 10 июня по 5 июля 1922 года в бывшем здании Дворянского собрания. На процессе отец Вениамин держался мужественно, вину не признал, а последнее слово преимущественно посвятил доказательствам невиновности других подсудимых.
В итоге митрополит Вениамин вместе с тремя ближайшими помощниками – архимандритом Сергием (Шеиным), Юрием Новицким и Иваном Ковшаровым – были вскоре тайно расстреляны.
Отец Гурий Егоров был приговорён к 3 годам ссылки. Отправили его к Ледовитому океану – Усть-Цильма, река Печора. Епископ Иннокентий (Тихонов) писал братству из архангельской ссылки о «кротком отце Гурии, который, кажется, горчайшую чашу испивает в своём ужасном „вертепеˮ и „ясляхˮ тюремно-больничной жизни. Всё, что я слышал и читал о его положении там, меня в трепетный ужас приводит. Надобно все меры принять, чтобы облегчить ему это положение».
Вскоре отцу Гурию стало совсем плохо: сказалось слабое здоровье в связи с перенесённым туберкулёзом. Из холода его перевели в жару Средней Азии – Ашхабад, Ташкент.
* * *
В начале 1925 года отец Гурий, возвращаясь из ташкентской ссылки, прибыл в Москву. В это время умер Патриарх Тихон, и Владыка участвовал в его похоронах.
Вернувшись в Ленинград, отец Гурий был назначен настоятелем киновии Александро-Невской лавры. Это был уютнейший уголок на правом берегу Невы, чуть выше моста Финляндской железной дороги. Одновременно он был благочинным монастырей Ленинградской епархии и, конечно, руководителем Александро-Невского братства, центр которого находился тогда в лавре, а также монашеского кружка Иоанна Лествичника. В 1926 году он возглавил Богословско-пастырское училище, где читал историю церкви.
Елизавета Вендланд (впоследствии монахиня Евфросиния) вспоминала: «В 1926 году, осенью, в пастырском училище появилось ещё одно лицо, которое произвело коренной переворот в наших душах и определило дальнейшее течение нашей жизни. Это был архимандрит Гурий. Ему тридцать пять лет, и он становится заведующим пастырским училищем. Преподавал он нам историю церкви. Но нас не столько интересовали его лекции, сколько то, что в нём мы сразу почувствовали духовного руководителя. Богослужения в пастырском, посещение киновии открыли нам какую-то совершенно новую жизнь людей, посвятивших себя Богу. Это монашество... Я поняла, что и для меня возможна и необходима такая жизнь. И с тех пор я как бы обручилась с намерением отрешиться от своих интересов и жить для Церкви..».
В октябре 1926 года в Ленинград вернулся и Лев Егоров. Он стал настоятелем одного из крупнейших соборов Ленинграда – храма Феодоровской иконы Божией Матери в память 300-летия царствования Дома Романовых. Постепенно туда перешла большая часть членов братства.
Уже через год архимандрит Гурий был вновь арестован – по делу Богословско-пастырского училища за хранение и распространение лекций контрреволюционного характера, то есть фактически за свои труды в училище.
Правда, через полгода его освободили под подписку о невыезде, впоследствии дело было прекращено «за недостаточностью компрометирующего материала».
Но в декабре 1928 года последовал новый арест – по делу религиозно-философского общества «Воскресенье» (так именовалось одно из тайных братств, оставшихся после разгрома Александро-Невского братства). Приговор – 5 лет лагерей.
* * *
Отец Гурий отбывал свой срок на строительстве Беломорканала. Временами там приходилось туго. Надо было рубить лес. Рассчитать, куда упадёт дерево, а затем работать топором. Во время половодья приходилось стоять по пояс в воде и рубить ту часть ствола, которая находилась под водой.
К счастью для отца Гурия, понадобился человек, знающий бухгалтерию, так как счётное дело конторы было совершенно запутано. Тут-то и пригодились его учёба в коммерческом училище. Отца Гурия перевели в контору и стали использовать как бухгалтера.
Позже митрополит Гурий вспоминал: «В лагере я исповедовал и причащал людей. Исповедь происходила во время прогулок, на ходу. Разрешительную молитву читал наизусть, незаметно совершая крестное знамение над человеком. Потом давал Святые Дары, завёрнутые в чистую бумажку, крошечку – и говорил: „А это Вы скушаете завтра натощакˮ. Так происходило причащение и исповедь у заключённых. Это был как солнечный луч в нашей жизни».
В лагере он узнал о том, что в феврале 1932 года был арестован весь основной состав Александро-Невского братства. Архиепископ Иннокентий (Тихонов) и о. Лев (Егоров) были осуждены, а позже расстреляны.
* * *
Освободившись из лагеря в июле 1933 года, о. Гурий решил, что оставаться в Ленинграде более нельзя – было понятно, что власть не оставит на свободе активного священнослужителя. И о. Гурий решил вернуться к месту своей ссылки, в Ташкент, куда отправились спасаться от репрессий несколько семей братчиков – в частности, сестры и мать Константина Вендланда (будущего митрополита Иоанна), сёстры из иноческой общины в Старом Петергофе Нина Яковлева, Анастасия Заспелова, члены Петроградской общины Александра Борисова, Мария Маракушина и др.
Чтобы узаконить своё каноническое положение, отец Гурий пошёл к митрополиту Арсению Ташкентскому (Стадницкому). Митрополит благословил отцу Гурию служение литургии в домашних условиях и дал антиминс, чтобы братчики могли служить литургию дома у о. Гурия.
Из воспоминаний митрополита Иоанна (Вендланда): «Вставали мы в 5 или в 6 часов утра. Сначала читались обычные утренние молитвы, затем, с поклонами, совершалась пятисотница. Затем о. Гурий служил утреню; мы пели и читали. В целом молитва была рассчитана так, чтобы закончить её около 8 часов. Потом следовал завтрак, и каждый шёл на свою работу. Затем обед, отдых, личные занятия и вечерня с повечерием. Далее ужин, вечерние молитвы и отход ко сну. Режим довольно напряжённый, но приносил огромное душевное удовлетворение... Время шло, мы жили удивительной жизнью: с одной стороны, глубоко церковной, с другой – активно-гражданской. Своей церковности мы не афишировали, более того – стремились к тому, чтобы никто из посторонних о ней не знал. Это достигалось очень легко, потому что мы не были болтливы, а в гражданской жизни работали очень напряжённо».
* * *
В конце 1937 года обстановка обострилась и в Ташкенте – в республику спустили планы по «зачистке» центральных городов. И тогда о. Гурий с частью братчиков переехал в Фергану, в бедный крестьянский дом, купленный на имя Елизаветы Вендланд, уважаемого и известного во всей округе врача. Но в земляном полу этого дома была вырыта ниша, в ней находился алтарь храма в честь Всех Святых, в земле Российской просиявших. Это посвящение в то время значило очень много: память о российских святых была восстановлена в Русской церкви на Поместном соборе в августе 1918 года в связи с гибелью многих верующих, клириков и мирян, от рук новой власти.
В начале 1944 года новый архиепископ Ташкентский назначил отца Гурия настоятелем Покровского собора в Самарканде. Этот собор никогда не закрывался. Потом архиепископ Алексий уехал, и на Ташкентскую кафедру был назначен епископ Кирилл, человек очень оригинальный и инициативный. Епископ Кирилл привлёк отца Гурия в свой епархиальный совет и поручил ему секретарскую работу.
Но уже в конце 1944 года, то есть ещё до окончания войны, отца Гурия вызвали в Москву и назначили наместником Троице-Сергиевой лавры, тогда ещё не открытой, но готовящейся к открытию.
* * *
«Гнездо попов-мракобесов закрыто!» – так советские газеты отреагировали в 1920 году на ленинский декрет о закрытии Троице-Сергиевой лавры. Впрочем, гонения на обитель начались гораздо раньше – ещё в1918 году имущество монастыря было «национализировано», а все церковные здания были переданы особой комиссии – «Народному комиссариату просвещения». Но судьба лавры и Московской духовной академии не была забыта. Именно об открытии лавры как действующего монастыря Русской православной церкви шла речь на личной встрече со Сталиным митрополитов Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича).
По просьбе нового патриарха Алексия (Симанского) архимандрита Гурия назначили новым наместником лавры.
Как вспоминал свидетель открытия лавры протодиакон Сергий Боскин, перед открытием пришлось проделать титаническую работу – в храме была «пустота, холод и запустение».
На Пасху 1946 года она открылась. Журнал Московской патриархии писал: «Вновь затеплилась лампада в Храме великой Русской Православной обители. Вновь раздался монастырский благовест. И с особо тёплым чувством осенил себя крестным знамением православный русский человек. И словно из более чем полутысячной давности послышалось в обители Преподобного Сергия благоговейное: „Благослови, Владыко!ˮ. И вырвалось из стен Храма, прорвало древние монастырские стены, прогрохотало над полями и лесами, хоть и негромко произнесённое архимандритом Гурием вдохновенное „Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков!ˮ».
За работу, проведённую в лавре в связи с её открытием, патриарх наградил отца Гурия правом ношения второго креста.
* * *
В августе 1946 года владыка Гурий вернулся в Ташкент – уже как епископ Ташкентский и Среднеазиатский.
Начался самый плодотворный период деятельности епископа Гурия. Если в 1942 году в Ташкентской епархии, охватывающей 4 республики – Киргизию, Узбекистан, Таджикистан и Туркмению, – было всего 3 или 4 храма, то в 1948 году их стало 66.
Конечно, такое быстрое возрастание числа приходов требовало большого числа священников, и в Ташкент приехали будущий архимандрит Борис (Холчев), священник Сергий Никитин (впоследствии епископ Стефан), священник Фёдор Семененко, принадлежавшие «мечёвскому» кругу, которые были запрещены к служению в Москве. Следом за ними в республику потянулись и остальные пастыри, чудом выжившие в годы большевистских гонений.
Так тихий Ташкент стал настоящим духовным центром Русского православия.
* * *
С начала 1952 года за 9 лет уже тяжелобольному к тому времени владыке пришлось поменять 6 кафедр: таковы были незаметные гонения 60-х годов, направленные в первую очередь против тех, кто защищал право верующих жить церковной, общинной жизнью.
Сначала архиепископа Гурия перевели на Саратовскую кафедру с титулом Саратовского и Сталинградского. В Саратове тогда была семинария, и поэтому такой перевод можно было понимать как повышение.
На следующий год его перевели в Чернигов с титулом Черниговского и Нежинского.
Затем – в Днепропетровск, в 1959 году – на Минскую кафедру, митрополитом Минским и Белорусским.
Это было самое тяжёлое время.
Монахиня Тихвинского монастыря Евгения (Волощук) вспоминала: «В Минске были такие случаи, когда владыка Гурий не мог молиться и служить даже в своём Крестовом храме. Назначенные им священнослужители чинили препятствия: по их наущению бесчинные закрывали двери храма и не пускали войти в храм митрополита. Владыка долго стоял на паперти, затем тихо спускался с паперти и следовал в свой дом, окна которого выходили к храму. В доме, в келье, становясь на колени, горько плакал: „Господи, прости им, не ведают, что творят!ˮ».
В ноябре 1960 года митрополит Гурий был назначен на Санкт-Петербургскую кафедру. Владыка стал членом Синода. Он всеми силами старался противостоять хрущёвской политике по отношению к церкви.
В 1961 году владыку Гурия по его собственной просьбе перевели в Крым – подальше от партийных интриг.
* * *
Свою последнюю службу владыка совершил в день Святой Троицы – 31 мая (13 июня) 1965 года.
Около месяца митрополит Гурий болел. И отошёл ко Господу в День святых апостолов Петра и Павла 12 июля 1965 года.
Погребён на Всесвятском кладбище Симферополя.
