Про святость можно говорить очень много, это центральная тема любой религиозной культуры, где всегда говорят про святость, про священное. Но все под этим понимают что-то своё. Древние евреи под святостью понимали совершенно определённое явление – от еврейского слова «кадыш», которое означает «отделять». То есть святой – это отделённый, это человек, который не подобен этому миру. Поэтому в Ветхом завете людей святыми не называли, святой только Бог. Когда священник подготавливает чашу для всех, он говорит: «Святая святым». А все поют: «Один свят, Один Господь». И вот так же примерно это понимали иудеи, и поэтому задачу святости ставить себе было невозможно. Можно было посвятить себя Богу Святому, а стать святым – это было как-то не очень понятно.
https://soundcloud.com/9ewevnrlletz/nebyvaloe-tsvetenie-svyatosti-xx-vek?in=9ewevnrlletz/sets/paskha-den-pobedy
А что касается уже Нового Завета, то тут произошёл резкий переворот. Святыми стали называть всех. Всех христиан. Почему святыми? Потому что они посвятили свою жизнь Богу, иному миру, и они уже себя не считали жителями этого мира. Все их устремления – душевные, духовные, физические – обращены к Отечеству Небесному. И при всём том эта земля, этот мир христианами воспринимались гораздо ближе, чем для людей иной веры. Почему? Потому что для них это стало своим. Это такое христианское отношение к миру – как у Христа. Святой в христианстве – тот, кто подражает Христу. А дальше отношение к святости сильно менялось в христианстве, но это уже связано с уходом от самого христианства, с тем, что христианство иногда больше обращалось к Ветхому завету, а часто и к язычеству. И интересно, что основной корпус наших житий написан не по образу того, как написано Евангелие, но по типу античной биографии о героях. А мы понимаем, что античные герои и христианские святые – это, как говорят у нас в Одессе, две большие разницы. И это как-то очень чётко стало осознаваться в XX веке.
Святые – старые, святость – новая
Поэтому, когда в XX веке случилась катастрофа в России, русские люди, особенно верующие, думающие, творческие, поняли, что ушло что-то, чего уже не вернёшь, а жить дальше как-то надо. И здесь, в России, об этом думали, но мы просто меньше знаем, от них почти не осталось свидетельств. А те, кто уехал за рубеж, кто оказался в эмиграции, в изгнании, кого увезли на философском пароходе, стали задумываться о том, как такое могло случиться, как святая Русь докатилась до такого безбожия, даже антибожия. Они стали задумываться об этом и понимали, что нужно как-то дальше жить, надо растить молодёжь, детей. А как им рассказывать о святости? Старые жития не подходят, потому что они написаны по типу античной биографии, где не святые, а герои-полубоги, которым подражать невозможно. А святость – это совсем другое. Она выражена замечательными словами апостола Павла: «Подражайте мне, как я Христу». А как подражать таким святым-героям, когда их истории описаны совершенно по-сказочному? Например, в житии Иоанникия Великого столько чудес, что Евангелие просто отдыхает. Христу столько чудес не снилось, сколько совершил Иоанникий Великий в своём житии. И змеи у него тучами погибают, и цепи узников он разрывает, и по водам он естественно ходит, и поднимается – непонятно, зачем – на воздух во время молитвы, и много ещё других чудес совершает. И, конечно, для человека, который посидел в подвалах ЧК и вообще знает уже, что такое жизнь и смерть, непонятно, к чему эти чудеса приложить. Непонятно, о какой святости здесь можно говорить. Многие в Русском зарубежье стали задумываться, что такое святость. Стали читать и переписывать эти жития.
Книга «Святые Древней Руси». Фото: издательство YMCA-PressЗдесь, конечно, стоит вспомнить Георгия Петровича Федотова, который был преподавателем и заведующим кафедрой агиологии и агиографии в Свято-Сергиевском институте в Париже. Он не только занимался древними житиями и написал знаковую книгу «Святые Древней Руси», но и высказал пророческий взгляд на святость в XX веке. Он говорил, что ждёт нас «небывалое цветение святости». И это будет связано с соединением церкви и культуры. Мы знаем, что русская культура после Петра I пережила некоторый раскол: духовная культура пошла своими путями, светская культура – своими. И новые святые – это люди, в которых всё это будет соединяться. Они будут и людьми высочайшей культуры, и при этом, как об этом говорила мать Мария (Скобцова), они на себе, над собою «почувствуют этот купол церкви», они станут церковными людьми, и глубоко церковными, любящими церковь, и думающими о церкви людьми.
Мать Мария: как пишу, так живу
Кто такие святые, как о них говорить? Прежде всего жизнь святого человека – это реальный путь к Богу. И когда мы говорим об этом человеке, то важно показать не все детали его жизни, а важен именно путь к Богу. Для чего нужно увидеть этот путь? Не для того, чтобы нарисовать себе прекрасный образ, поставить его в киот или на молитвенную полочку и время от времени к нему обращаться со своими собственными просьбами, а для того, чтобы понять и осмыслить, каким должен быть мой путь пред Богом.
Монахиня Мария (Скобцова) с сотрудницами, м. Любовью и м. Евдокией, Villa de Saxe, 1935 год. Фото: Кривошеина К.И. Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней. М.: Эксмо, 2015.Это выдающаяся святая, которая всегда откликается в сердцах людей, которые хоть что-то о ней узнают. Я по опыту это знаю. Всякий раз, когда я кому-то рассказываю о матери Марии, то я вижу, как люди просто преображаются и сами начинают расспрашивать. Её образ поражает людей. Почему? Потому что у неё была удивительная близость к человеку, какая-то поразительная способность общения. Например, французская писательница Доминик Десанти говорила, что когда мать Мария посмотрела на неё, а ей тогда было 15 лет, она сразу почувствовала – «ты есть», её взгляд утверждает твоё существование. И это такая близость к миру, к людям, к их душе, к их мыслям, к их чувствам, их страданиям. Способность так открывать своё сердце и общаться с людьми – христианское качество, которое мы, конечно, видим в самом Христе. Поэтому когда мать Мария сама стала писать жития святых и задумалась над тем, что такое святость, то она сделала акцент именно на этих качествах, на способности святых к общению.
Ещё можно сказать про способность святых людей преображать пространство, где они находятся. Ведь какова была судьба святых XX века? Большинство из них прошли лагеря, тюрьмы, ссылки, страшные испытания, психологическое давление, физическое давление и так далее. Сама мать Мария последние два года прожила в лагере. Притом её предупреждали, когда она в Париже укрывала евреев и русских солдат, что она может оказаться в лагере. Она на это отвечала, что «и в концлагере люди живут» Действительно, её последние годы в лагере оказались таким же удивительным, даже может быть большим свидетельством о Боге и о Христе, о той самой святости, которую она просто явила, живя в совершенно нечеловеческих условиях. Многие из тех женщин, что были с ней в лагере, выжили и оставили свои воспоминания, в которых они пишут о том, что жизнь с матерью Марией они вспоминают как райскую жизнь. Представляете? Райскую жизнь в концлагере! Это немыслимо, но даже там она организовывала какие-то вечеринки на своём страшном и грязном тюфяке. Где-то там нашлась книга, настольная книга священнослужителя, и они читали отрывки из Нового завета. Она им рассказывала про русскую культуру. А на Пасху, например, она потрясающе украсила барак вырезками из белой бумаги. Мы знаем, что она была удивительным художником, гениальных качеств. Она вырезала без предварительных рисунков совершенно изумительные фигуры. До нас дошли лишь некоторые.
Жить вместе
Но, конечно, главное качество новых святых – это способность к соборному житию с другими людьми. Что это значит? Это значит жить в такой сопричастности к другим людям и взаимопроникновении с ними. Если говорить про мать Марию, то это было не только в ее жизни, но и в ее смерти. Потому что и смерть ее – это смерть за другую женщину: она буквально вошла за неё в газовую камеру. Даже если это не было так, то можно сказать, что то, что она оказалась в концлагере, уже следствие такой жизни, что она полностью принимала на себя крест других людей. И сама жизнь там. И её потрясающие вышивки, которые она там делала. Две из них мы знаем. Что такое вышивка? Вышивка – это красота. Не хлеб, которым ты спасаешь человека.
Вышивка, сделанная матерью Марией в концлагере Равенсбрюк в 1944 году. Фото: twitter.com/RusHeritageUKЯ не сказала про культуру. Это очень созвучно, что новые святые равны гениальным людям. Раньше у нас как было: гении – это одно, а святые – это как бы гении другого. А про мать Марию и, допустим, конгениальную ей Симону Вейль или Дитриха Бонхеффера можно сказать, что эти люди действительно имеют качество, как говорила Симона Вейль, фонтанирования – неизбывной энергии и гениального чутья и дара. И действительно, мир нуждается в святых, которые были бы гениальны. И вот эти святые были явлены нам.
А что в России?
Нет ли здесь противоречия в том, что святость в XX веке была разная? С одной стороны, мы говорим о матери Марии или Иване Лаговском из Русского зарубежья или об отце Павле Флоренском в России. С другой стороны, мы говорим о тех святых, о которых мы очень мало знаем или знаем только то, что они погибли. Нет ли тут противоречия? Насколько во втором случаем мы можем говорить о новой святости? Действительно, до нас мало что дошло. И, скорее всего, всё было очень по-разному. Хотя всё-таки сам факт гибели в тех условиях, когда, наверное, можно было как-то выжить, тоже о чём-то говорит. Это говорит в том числе и об общении. Потому что часто в XX веке выжить – означало предать, выпасть из этого общения, из сопричастности, из солидарности, из сострадания к другим людям. Это означало хорошо так согрешить, быть Иудой, предателем, стукачом. Или человеком, который, что называется, под плинтус совсем залез и как-то окуклился и, в общем, перестал быть видим. Я в детстве сделала такое открытие во время игры в прятки: когда ты спрятался и тебя ищут, если ты будешь из своего укрытия наблюдать за тем, кто тебя ищет, человек твой взгляд почувствует и тебя найдёт. А для того, чтобы тебя не нашли, нужно отвернуться и не смотреть на того, кто тебя ищет. Вы знаете, 100 % всегда у меня было так, то есть меня вообще всегда не могли найти. Мне кажется, что у нас в XX веке можно было ещё и так выжить, превратиться в плесень совсем – и тогда тебя действительно не заметят.
Но мы и правда мало знаем. Я читала многотомные издания Дамаскина (Орловского) в своё время. И я не очень понимаю такие жития святых, в которых мы ничего не знаем о жизни человека. Это не значит, что он не святой. Это может быть действительно святой, но просто мы мало знаем. Но всё-таки сейчас чем дальше, тем больше мы открываем не только какие-то сведения о том, как человек был рукоположен, когда и как погиб, имеем, допустим, его личное дело, которое было заведено на него ОГПУ. Мы знаем, что в 37-м году эти дела нам практически ничего не говорят о людях, потому что там всё как под копирку делалось. Если в начале 30-х годов или в 20-е годы дела были интересные, можно посмотреть какие-то письма, какие-то материалы, которые были взяты с обысков, то в 37-м году совершенно нечего было смотреть. Но личные дела – это не совсем тот материал, из которого мы должны что-то узнавать о святых. Сейчас всё-таки чем дальше, тем больше какие-то находятся и архивные документы, и переписка, и материалы о жизни. Конечно, немного, но всё же есть.
Поэтому здесь ещё многое просто сокрыто и, Бог даст, откроется. Но всё-таки русский народ и Русская церковь накануне революции дали действительно потрясающие плоды, так же как и русская культура.
Они переписывали жития святых. Это нормально?
В моей диссертации есть глава «Мать Мария как агиограф», в которой я сопоставляю её агиографические труды с тем, как перерабатывал жития святитель Димитрий Ростовский. Про то, что он не очень каноничный, уже точно никто не скажет, потому что святитель Дмитрий Ростовский отличился в русской культуре тем, что он собрал комплекс житий, прежде всего византийских, но и русские жития он тоже собирал. И он был, можно сказать, русским Симеоном Метафрастом. Кто такой Симеон Метафраст? Это византийский агиограф, который тоже занимался ровно тем же, чем и мать Мария, и Георгий Федотов. Он собирал те тексты, которые были, и он их перелагал. Метафраст означает «пересказчик». И он пересказывал жития совершенно свободно. Отношение к авторству житий было примерно такое же, как к авторству икон: их было не принято подписывать. Считалось, что это авторство принадлежит самой церкви и традиции. Поэтому для агиографа совершенно нормально было относится к житийным текстам с изрядной степенью свободы.
Георгий Федотов. Фото: wikimedia.orgНо всё-таки мать Мария здесь сделала революционный шаг. В хорошем смысле. Это было некоторое духовное переосмысление. Потому что когда-то случилось так, что жития стали писаться по образу античных биографий. И это был отход от христианской традиции. А она попыталась вернуть житийную литературу к новозаветной евангельской традиции.
До нас дошло семнадцать её житий, которые она интересно компонует. Она делает из них сборники, которые тематически соединены друг с другом. Допустим, первый сборник говорит о том, как святые относились к человеку. Вот можно что-то сказать про братолюбие, да и соборность. Другой – о том, как найти путь к человеческим душам. По сути, там собраны жития миссионеров. Ещё в одном сборнике собраны жития пророческого духа, которые можно соотнести с откровением Иоанна Богослова. Они говорят о грядущих путях церкви. Это новое и актуальное для нас, потому что в этом она говорила не только о нерве, о проблеме её времени, но и о нашем времени. Например, одна из болезней того времени, 20–30 годов XX века, про которые она говорила, – это проблема целостного мироощущения. Люди были дезориентированы после Первой мировой войны, после революций. Потом последовал страшный экономический кризис в Европе. Фашизм. Сталинизм. Людям было трудно целостно воспринимать жизнь. Да и они сами – те, кто оказались за рубежом, – занимались только тем, что пытались осмыслить, понять. Но там великие умы собрались, поэтому им это удалось. А она при этом подметила удивительную вещь в своём житии «О грядущих делателях» – бессилие человеческих, духовных в том числе, устремлений грядущего времени. Но она это не сама придумала. Интересно то, что всё это она вычитала в древних источниках, в которых много всего, а она это как бы центрировала. Она взяла древние источники, как мы сейчас берём икону. Мы берём икону – а на ней тысяча слоёв. И в житиях ровно так же. Там один Симеон Метафраст, другой подписал, ещё кто-то что-то добавил. Конечно, не так, как в мультфильме про Простоквашино: то хвост отваливается, то лапы ломит. Эти слои свидетельствуют о мироощущении, мировоззрении, духовном состоянии жизни церкви и христиан. А оно всегда разное было в истории.
В нашу копилку
Новая святость открывает нам то, что хочет открыть нам сам Бог, потому что через святых Бог открывается этому миру, церкви и вообще христианам, верующим людям. Через мать Марию, допустим, открылось, что в церкви можно жить по-разному. Что церковь – это не одинокое стояние пред Богом, а соборность, связывающая всех узами Христовой любви. И выбор нам делать самим – какие крылья нам даст Господь. Есть огненные пламенные крылья, которые, конечно, являются образом Христовой любви. А есть бессильные человеческие крылья, слабые, как наши немощные человеческие усилия, на которых мы можем пытаться тащиться за Богом, к Богу. И нельзя сказать, что это безнадёжно. У матери Марии и это небезнадёжно. Но это как бы из огня спасение такое.
А святые нам показали пример, что для того, чтобы обрести эти огненные крылья, нужно только одно, одно-единственное – захотеть этих крыльев. Бог, можно сказать, с этими крыльями возле спины каждого из нас просто стоит, Он уже уготовал эти крылья.
Они – учителя любви прежде всего. Любви к человеку, к миру, к Богу, к церкви, особенно к Русской церкви. И ещё одно открытие матери Марии, что церковь – это братство. Это люди, которые собрались и заключили друг с другом соглашение, что они будут жить, трудиться и совершать какие-то подвиги не для себя, а для того, чтобы это складывать в общую копилку. Это общая копилка. Потом её можно спокойно потратить на того самого немощного со слабыми крыльями, для того чтобы он тоже не погиб, чтобы быть совершенно готовым, чтобы тебя судили и осудили за него. Ну, мы понимаем прекрасно, что Господь в этой ситуации, наоборот, оправдывает.
Всё Русское зарубежье – это люди, не просто пламенно любящие Россию, а служащие России. Все свои труды они складывали в ту самую копилку ради нас, прежде всего для России. И не просто для России как страны или, Боже, упаси, государства – государства уже не было никакого – ради прежде всего Русской церкви, которая будет основой будущей России.
И они понимали, что они трудятся ради того, что Господь собрал уже в России, а Он действительно собрал очень много даров. И это не должно погибнуть. Поэтому они считали себя лабораторией. «Мы в лаборатории для России, – говорила мать Мария. – Наша миссия – это показать, что свобода в церкви может творить чудеса».
А мы? Мы должны продолжать это дело. Чему они нас ещё учат? Вот этому они нас и учат – качеству такой жизни.
Все подкасты и материалы – в проекте «Пасха. День Победы».
