Протоиерей Константин Костромин, кандидат богословия, кандидат исторических наук, проректор по научной работе Санкт-Петербургской духовной академии:
Протоиерей Константин Костромин. Фото: mitropolia.spb.ruЧтобы не сводить всё к возвышенным словам «непосредственный опыт новомучеников», я предложу несколько провокационных, извините, мыслей, чтобы дискуссия стала более актуальной и живой, поскольку мне кажется, что здесь, с одной стороны, есть что обсуждать, а с другой, есть огромная проблема. Проблема прежде всего в том, что любой опыт индивидуален и непосредственно пользоваться этим опытом может тот человек, который его пережил. Ну, скажем, исповеднический опыт конспирации – организации такого рода сообщества, в которое будет затруднено проникновение представителям ОГПУ-НКВД, но при этом будет возможен вход для верных. Этим опытом едва ли можно поделиться на словах или на каких-то идеализированных примерах. Это такая практика, которая уходит без возврата вместе с людьми – так же как, скажем, опыт жизни в тяжёлых военных условиях на оккупированных территориях или в блокадном Ленинграде. Это опыт, который словами можно как-то описать, но перенять его со слов – вряд ли.
Вторая сторона проблемы заключается в том, что любой опыт может стать элементом, скажем так, генетической памяти. И в частности, таким унаследованным элементом может стать страх, причём не тот, который испытывали новомученики перед расстрелом или находившиеся под слежкой ОГПУ и при этом организовывавшие богослужения, а такой страх, который испытывают те, кто читает об этом в современных произведениях или слышит от свидетелей тех лет. Едва ли этот испуг будет целительным и полезным, но те, кто этот опыт передают, ничего не могут сделать. Абсолютно бессилен и историк, который, как правило, пытается передать либо объективную составляющую, либо чей-то частный опыт, который он вольно или невольно обобщает. И мне кажется, что здесь важнее помнить то, что эта страница в нашей истории была, что новомученики ходили по нашим улицам, их опыт позволил им сохранить веру и через них Господь действовал, сохраняя Своё Слово, Свою церковь, Свою миссию – спасения человечества. Что касается непосредственно опыта мучеников и исповедников, то помимо памяти, которая очень важна, остаётся ещё то, что однажды сказал по телефону позвонивший на радио «Град Петров» митрополит Владимир (Котляров) одному из участников передачи, посвящённой новомученикам: «Вы не понимаете, они могут вернуться!» Так вот то, что они могут вернуться, – это и есть главная мысль, которой можно заразить современное не среднее, не старшее, а молодое поколение.
Опыт общения с христианами неправославных конфессий, которые есть в России, в частности в Петербурге, говорит о том, что они осознают возможность возвращения этого опыта в любой момент. Один пастор летом этого года сказал, что они ощущают начало 1920-х годов. Если сейчас начало двадцатых, то когда-нибудь будет конец тридцатых – они к этому уже сейчас готовятся не абстрактно, а практически. Дай Бог нам этого не переживать, но если придётся – всё-таки сделать это достойно.
Константин Обозный, кандидат исторических наук, декан исторического факультета Свято-Филаретовского института:
Константин Обозный. Фото: sfi.ruЯ хотел бы продолжить мысль отца Константина, что актуальность опыта новомучеников несомненна. Во многом благодаря их подвигу наша церковь сейчас хоть как-то действует и мы имеем возможность открытого служения. Поскольку я занимаюсь темой церковного возрождения на оккупированных территориях СССР в 1941–1944 годах, то для меня очень приятным открытием стал один из циркуляров митрополита Сергия (Воскресенского) об управлении Псковской миссией. Он обязывал благочинных начать в своих округах работу по сбору сведений о новомучениках и исповедниках в то время, когда были живы огромное количество прихожан и остатки клира, которые помнили, что было в 1937 году, в 1930-х, в 1920-х. И такие отчёты в Ригу начали приходить. Благодаря прихожанам многие священники собирали подробные сведения: когда кого арестовали, когда кого расстреляли. Некоторые из них сами были исповедниками, вернувшимися перед войной к церковному служению после сталинских лагерей, кто-то из них снова отправился в 1944–1945 годах на советскую каторгу за якобы коллаборационизм и сотрудничество с оккупационными властями. Собранная экзархом Сергием (Воскресенским) информация была для советских следователей свидетельством о контрреволюционной деятельности и клевете на советскую власть о якобы бывших репрессиях в отношении служителей культа.
Благодаря опыту новомучеников и исповедников мы увидели, что подлинная церковь одна, она выше культурных, национальных, юрисдикционных разделений, хотя сейчас, к сожалению, это считается едва ли не препятствием для канонизации святых людей. Мы увидели, что мучениками и исповедниками были не только епископы, священники и монахи, хотя именно с них советская власть начала беспощадное уничтожение церкви. Мирян пострадало много больше, чем клириков, но мы о них очень и очень мало знаем, а во многом именно благодаря их подвигу Русская церковь была жива в тех условиях, когда, кажется, по ней уже можно было отходную молитву прочитать. На многих территориях не оставалось ни архиереев, ни пресвитеров, но благодаря мирянам, тайным монашеским и мирянским общинам церковь не просто сохранялась и потихоньку молилась, но и несла во время гонений своё служение, помогая Христу отстаивать правду и истину на русской земле, которая была оккупирована то немецкими, то большевистскими властями.
Опыт новомучеников и исповедников нам ещё и ещё раз показывает, что никаких сделок со злом у церкви быть не может – это губительный путь. К сожалению, этот опыт не усвоен, мы как будто ходим по кругу, вновь ища поддержки то у каких-то силовых структур, то у государства – только не у Христа. И это не банальный вопрос: чей же опыт для нас является определяющим, действительно ли новомученики и исповедники – та соль земли и свет миру, которые хранят нашу Церковь.
Светлана Чукавина, руководитель музейно-выставочного отдела Культурно-просветительского центра «Преображение»:
Светлана Чукавина. Фото: psmb.ruМеня в своё время очень поразило, как много хороших людей стали священниками после октябрьского переворота 1917 года. Это, конечно, удивительно, потому что уже было всё понятно – на что были обречены церковные люди, тем более церковнослужители. И тем не менее люди понимали, что если у страны есть только один выход – через веру, через отношения любви, – то надо на деле давать пример не только выживания в тяжёлых условиях, но настоящей жизни. И в церковных общинах и братствах, и в приходских общинах люди противостояли этому злу очень конкретно – тем, что они умели помогать друг другу преодолевать это море ненависти и безнравственности, которое разливалось вокруг них. Это, конечно, был пример такой подлинной жизни, человеческой и божеской, который тот, кто хотел, мог увидеть.
Я тут хочу сказать два слова о храме в Срезнево (это глухая деревня в Рязанской области). Там находится музей, посвящённый очень известному русскому филологу и этнографу Измаилу Срезневскому, и при этом музее есть небольшая экспозиция о новомучениках местного храма. В 1930-е годы в этот храм собирались тысячи людей! Тысячи, потому что других храмов рядом не было, и этот собрал многих монахов из закрытых монастырей по всей округе. Там собралась такая крепкая церковная среда, которая привлекала людей. Срезневский храм действовал, и он очень влиял на местную жизнь, пока там не посадили всех священников, а многих и расстреляли. Это одно из мест, свидетельствующих о жизни исповедников и мучеников XX века, о нём сейчас мало кто знает, и местные жители им не особо интересуются, но нам нужно научиться об этом говорить.
Я вспоминаю, как мы демонстрировали в храме Христа Спасителя нашу выставку о противостоянии изъятию церковных ценностей «Не должно вам быть». Вы понимаете, что такое сегодня этот храм? Это большой выставочный комплекс, там ходят толпы людей, которые хотят обозреть с высокого балкона панораму Москвы. Там постоянная вереница автобусов, некоторые приезжают просто потому, что есть такой пункт в экскурсионной программе. Неминуемо эти потоки попадали на нашу выставку. И я могу сказать, что люди не остаются равнодушными, если им рассказать доступным эмоциональным языком, показать документы, фотографии. Они останавливаются, слушают, вспоминают о своих родных – священниках или каких-то клириках, просто верующих бабушках и дедушках. Многие действительно начинают думать о том, почему так получилось, что мы потеряли веру, что мы потеряли церковь, почему так получилось, что мы фактически своими руками её гнали. Как так вышло, что это страшное зло произошло с нашим народом? И я так думаю, честно говоря, что, внимание современного человека можно привлекать, если наше сердце об этом болит. Очень жалко, что церковь пока очень мало и очень неумело говорит о времени новомучеников.
Священник Георгий Кочетков, духовный попечитель Преображенского братства, кандидат богословия, переводчик православного богослужения на русский язык:
Священник Георгий Кочетков. Фото: sfi.ruОпыт новомучеников не просто целожизненный, он как бы эпохальный. Мы ведь не случайно говорим о том, что после 1917 года в нашей стране началась новая эпоха церковной истории, которую называют постконстантиновской. Мы никак не можем обойтись без опыта новомучеников и исповедников во всём его многообразии, иногда довольно противоречивом. Не надо этого бояться, это была переходная эпоха. Люди сначала жили старыми представлениями, привычками, они привыкли к другой жизни и не сразу нашли все ответы, которые новая историческая эпоха принесла. Новомученики у нас в стране и опыт русского религиозно-философского возрождения в русской эмиграцииони – это то гениальное, что составляет наше богатство, которым мы можем делиться со всем миром – и православным, и общехристианским, и вообще со всеми.
Но этот опыт очень трудно собрать. Спасибо, что есть люди, которые открывают небольшие частные музеи, – именно они драгоценны. Я бывал в таких местах не однажды ещё начиная с 60-х годов прошлого века – в домах, квартирах и комнатах, где тайно совершались литургии в 20-е и 30-е годы. Я постоянно обращаюсь к этому опыту и считаю своими духовными учителями исповедников церкви Русской. Разве можно не считать учителями церковной жизни в новых условиях отца Тавриона (Батозского), отца Виталия Борового, отца Всеволода Шпиллера, отца Иоанна (Крестьянкина), с кем мне приходилось больше всего общаться в те годы? Это очень разные люди, можно с чем-то у них всегда не соглашаться, но это совершенно не меняет общей картины. Это не просто сопротивляемость материала, такой духовный «сопромат» – это что-то большее. Это действительно действие Божие, но в новых условиях, а не вообще. Господь действует всегда, во все эпохи, во все века, во всех народах, но нам очень важно, ка́к Господь действовал в нашей стране, в нашем народе, в нашей церкви именно в это время, когда обстановка жизни стала экстремальной. Ведь ещё надо понять, что значит такое: человека забирают, он по существу прощается со своими близкими и со своей жизнью и при этом говорит: «За меня не беспокойтесь, в этом воля Божия». Что это значит? Современному человеку это очень трудно понять. Действительно, для этого нужно перевернуть страницу истории и войти в новую эпоху. Для этого нужна твёрдость, нужна крепкая вера, нужно милосердное отношение ко всем, нужно научиться любить, и прощать, и делиться своей верой, то есть жить так, чтобы твоё христианство было убедительно благодаря тому свету, который струится из твоих глаз, который видно из твоей жизни, из её плодов. Я думаю, что это характерно для всех новомучеников, даже если кого-то из них можно справедливо критиковать.
Святой – не значит безгрешный, или какой-то идеал. Святой – это тот, кого освятил Господь, простив ему его немощи или согрешения. Если Господь это сделал, мы не имеем права это отвергать только потому, что человек что-то сказал или сделал не совсем так, как мы считаем правильным было бы сделать или сказать. Конечно, новомученики и исповедники многое нашли, они неслучайно говорили: мы неправильно жили до революции. Особенно часто это говорили архиереи, что сейчас, к сожалению, совершенно забыто. А разве они были преступниками в старой жизни? Нет, они не были преступниками, но они были духовными чиновниками, по-своему честными, образованными, иногда неплохими учёными. И тем не менее они говорили: нельзя более обращаться к старому. Почему? А потому, что неправильно жила церковь. Она уже не могла передать этот Свет – не просто учение, а полноту своего Предания – всем своим членам. Очень много людей становились формальными членами церкви, или обрядоверными, или настроенными магически, или просто суеверными, ибо в них была очень большая раздвоенность.
Почему новомучениками часто были те, которые пришли или вернулись к вере после революции, после большевистского переворота? Потому что они ещё до своих страданий лучше других знали, как не надо жить, и они знали, как надо. Они показали нам путь рождения христианской личности в каждом человеке – простом и непростом, – в каком бы положении в обществе или в церкви он ни находился. Они показали нам путь осуществления церковной соборности через общины, братства, какие-то неформальные способы единения церковного народа, где не было жёсткой вертикали власти. Тогда было смешно называть кого-то «владыками», произносить все эти церковные титулы – не случайно иногда они сами над этим подшучивали. Для них был невозможен постоянный взгляд только назад, в прошлое, невозможен разрыв между клиром, иерархией и мирянами.
Раздробленность церковного народа, ненаученность церкви вере – это то, от чего тоже отталкивались новомученики. Они искали и находили ответы на эти вопросы – вот что важно. И мы тоже должны искать, что они по этому поводу думали и к чему пришли. Они на себе испытывали истинность и неистинность этих ответов. Поэтому нам очень важно не просто записать их в святцы, а быть наследниками их опыта, сочувствовать ему, понимать его и воспринимать всем сердцем. Надо научиться жить, в конце концов, так, как они – в духовной свободе, несмотря на все внешние обстоятельства, которые всегда нас толкают на другой путь, жить в любви там, где любви нет, где тебя толкают на путь озлобления, непомерной мести или потери веры. А что – не было таких случаев? Мы помним историю последних ста лет и то, сколько людей потеряли веру! А почему они её потеряли? Только потому, что на них «нажимали»? От них этого требовали? Потому что это было бесперспективно с точки зрения социальных лифтов? Нет, не только поэтому. А потому, что часто фундамент у людей был слаб и церковь была раздроблена внутренне. Были люди, в том числе среди высшей иерархии в церкви, которые всё это понимали, но кто-то не успел понять, кому-то рот заткнули, кого-то просто сразу убили.
Мы должны быть наследниками новомучеников и исповедников в нашей стране, а также наследниками тех, кто занимался церковным богословием, философией и экклезиологией за рубежом, кто имел возможность развивать церковное учение, собирать церковный опыт в веках и отвечать на вопросы современных людей. Всё это вместе как раз и может обновить нашу церковь сейчас. Наследием новомучеников надо серьёзно заниматься, надо собирать всё, пока не уничтожили, пока не забыли, пока ещё живут свидетели той эпохи и есть доступ к каким-то документам и письмам, которые ни в коем случае нельзя упрощать, нельзя адаптировать. Как я знаю, есть целый ряд очень известных изданий, посвящённых опыту новомучеников, где этот опыт уже адаптирован, «подчищен» под вкусы издателей и заказчиков. Иногда просто вымараны какие-то места из писем, из документов. Это делали не внешние власти, а те, кто внутри церкви. Это совершенно недопустимо! Это подлог! Жаль, что у нас уже не много сил и есть не много людей, которые готовы оставить другие свои (тоже важные, наверное) занятия ради того драгоценного, что может исчезнуть, но без чего у нас не будет достойного будущего, не будет перспективы. Но будем и здесь надеяться на силу и милость Божью!
Елена Старостенкова, директор благотворительного фонда «101 км. Подвижники Малоярославца», журналист, внучка священномученика Михаила Шика:
Елена Старостенкова. Фото: psmb.ruПочему это нужно церкви и почему это нужно современным людям? Я не думаю, что речь идёт о передаче опыта конспирации. В нашем случае особой конспирации, в общем-то, и не было. Было, наоборот, высокое доверие к любому человеку, который входил в дом, и его принимали. Но для церкви очень важно то, о чём свидетельствует жизнь моего деда и бабушки. О том, до каких высот приближения к божественному образу может дойти простой человек. Вот это, мне кажется, очень важно для церкви, которая опять сегодня страдает склонностью выполнять какие-то обряды и потакать суевериям основной массы прихожан.
И второе, что я хотела сказать, – опыт противостояния злу, причём содержательного, творческого противостояния, вообще очень важен для современного человека, который просто перестал верить, что от него в этой жизни что-нибудь зависит. Если мы откроем для себя пример новомучеников, то это может хоть как-нибудь вдохнуть веру, надежду и желание действовать в соответствии со своей совестью, с тем пониманием, как должна быть устроена жизнь, не сдаваться и иметь смелость противостоять неправде, с которой мы сталкиваемся каждый день, – нам сейчас этого крайне не хватает. Мы будем в Фейсбуке сидеть и рассказывать друг другу, как кто-то такой подлый что-то натворил. Но не много найдётся реальных людей, которые придут с этой несправедливостью бороться, потому что люди не верят в то, что они могут побеждать зло. А опыт исповедников и новомучеников – как раз про то, что люди могут противостоять злу и неправде даже в ситуации, когда кажется, что всё погибло и ты сам сейчас погибнешь. И всё равно не умирают вера и надежда.
Олег Лёвин, старший преподаватель кафедры библеистики, богословия и церковной истории Тамбовской духовной семинарии:
Олег Лёвин. Фото: tamds.ruМы начинаем забывать даже не новомучеников и исповедников, а то время, в которое они жили, и думаем, что такое никогда не повторится. Вот это плохо. Ко мне в епархиальный архив приходят пожилые люди, которые уже жили тогда, и как ни в чём не бывало спрашивают: а найдёте нам сведения о нашем родственнике-священнике? Они как будто не знают про гонения, что в городе оставалась лишь одна церковь, что все архивы уничтожены. Я думал над тем, есть ли реальное почитание в народе новомучеников. Если брать нашу Тамбовскую епархию, то я могу точно сказать, что реально почитают по крайне мере одного исповедника – архиепископа Луку Войно-Ясенецкого, который у нас служил всего два года и был первым архиереем после возрождения епархии. Но его помнят до сих пор внуки и правнуки тех, кого он лечил.
В Тамбовской епархии у нас остались только народные предания, где закапывали расстрелянных, пострадавших за Христа. Церковное руководство делает какие-то усилия по актуализации памяти новомучеников, но они очень спонтанные. Лет пять назад вышло постановление учебного комитета сделать курс в семинарии по новомученикам. Сейчас программы поменялись, и курс этот сразу куда-то выпал, нет его. То придёт какой-то циркуляр, что надо составить отчёт, как почитаются новомученики – и во всём этом чувствуется какая-то бюрократия, какое-то странное отношение. Ну и третье – мы до сих пор очень мало знаем о новомучениках. Мы, например, в 2014 году издали трёхтомник о священнослужителях, монашествующих и мирянах тамбовской митрополии, пострадавших за Христа. Там 1179 имён. Но в Тамбовской епархии до революции было около 5000 священнослужителей. То есть остаётся огромное количество людей, чьи судьбы нам неизвестны. У нас есть договорённость с архивом ФСБ, но там нельзя работать, как в обычном архиве, где ты берёшь опись, дела и так далее. Сюда же надо уже прийти с конкретными именами, а эти конкретные имена надо ещё ведь найти где-то. Когда мы в 90-х годах начинали всё это собирать, то ещё были живы те, кто что-то помнил, а сейчас таких людей остаётся совсем мало.
Священник Георгий Кочетков:
Конечно, все мы много чего недополучили, слишком многого не знаем, и надо прилагать довольно большие усилия, чтобы докапываться до подлинного опыта новомучеников, который был всё-таки очень глубоким. Тем более что ходит очень много всяких небылиц, довольно странных идей вокруг них. Кому-то важно только, что они были, допустим, целителями или ещё что-нибудь такое утилитарное. Кто-то говорит, что они вообще не были новомучениками, а были просто политическими жертвами. Когда я слышал это в советские времена от советских людей, меня это не удивляло, но когда я сейчас слышу это от очень известных священников, меня это просто поражает. В том числе и в Петербурге, к сожалению, где много прекрасных священников. Но как же? Неужели они не за Христа страдали? Приходится это доказывать, тут на одних эмоциях далеко не уедешь. Но когда мы берёмся за это, то видим, что здесь куда ни двинешься – просто россыпи открываются: молитвенный опыт новомучеников, богослужебный опыт.
Мы издали сборник молитв Макария (Опоцкого), единственного в нашей церкви епископа-катехизатора, который смог пронести пламя своего служения аж до 1941 года, хотя его община, его братство постоянно подвергались арестам, но Господь его как-то хранил, он вовремя успевал исчезнуть. Его молитвы потрясающие! Мне приходилось много заниматься молитвами как переводчику православного богослужения на русский язык. Не только у греков и у других стран ничего близкого нет, но ничего подобного и у нас никогда не было! Какие там темы поднимаются, как он молится! А кто об этом знает? А разве это вошло в наш богослужебный чин? Нет, всё механически продолжается, как будто мы живём в XVII веке. Даже те молитвословия, которые посвящены новомученикам, часто составляют совершенно формально, пользуясь прежними схемами. Я уж не говорю о том, что они молились, конечно, по-русски! А сейчас пытаются дискутировать на тему, можно ли молиться по-русски или нельзя, нужно или не нужно, есть воля Божья или нет. Зачем это? У нас есть опыт новомучеников, у нас есть решение собора 1917–1918 годов – что ещё нужно? У нас есть, в конце концов, голова на плечах и ответственность за людей. Слава Богу, что удалось узнать, допустим, о создании общин и братств – не монашеских и приходских, а просто церковных общин и братств, не связанных с конкретным приходом или монастырем. И всё равно до сих пор идут дискуссии, можно или нельзя, а вдруг это секта! Так давайте посмотрим на новомучеников, на их подвиг и – главное – на их плоды!
В ГУЛАГе не спрашивали, какой ты конфессии: православный, католик, лютеранин или баптист. И христиане ощущали своё братство, несмотря на имеющиеся разногласия – они есть. А что – между отдельными верующими таких разногласий по вере нет? Да полно! У нас, православных, их иногда даже больше, чем между конфессиями. Но новомученики здесь тоже показывают нам пример, а мы делаем вид, что ничего об этом не знаем. Мы как будто заново всё открываем. Это зачем? Зачем изобретать велосипед? Всякие богословские дискуссии тоже иногда бывают нужны, но они сегодня ничего не решают, это вообще не касается церковного народа. Даже если какие-то богословские комиссии принимают хорошие решения – это всё без толку, их очень быстро забывают. Значит, нужно решать эти вопросы как-то иначе. Надо посмотреть: мы можем как братьям во Христе относится к членам неправославной христианской церкви или не можем? Надо поставить вопросы и на них ответить в свете опыта новомучеников, а не богословских комиссий. Есть что изучать в этом огромном опыте, и действительно надо спешить.
Сегодня уже упоминалась закрытость архивов ФСБ. Почему наше духовное богатство сознательно скрывается? Если ФСБ хоть немножко чувствует свою ответственность перед страной и народом, хоть чуть-чуть, пусть даже в каком-то своём не совсем обычном смысле, почему же они наносят такой вред Церкви и народу? Я думаю, что те, кто создаёт музеи новомучеников, чувствуют это вдохновение и Божью поддержку. Это очень важно и остальным почувствовать и узнать: современные люди, даже верующие, даже священнослужители не всегда это понимают, поэтому иногда теряют веру, едва столкнувшись с какими-то серьёзными проблемами в церкви. А если бы они знали опыт новомучеников – они бы не потеряли веру. Я знаю, что некоторые архиереи, далеко не последние в нашей церковной иерархии, поддерживают собирание памяти о новомучениках и исповедниках, хотя никто об этом обычно громко не говорит, что и понятно. Мне начиная с 60-х годов довольно много приходилось общаться с людьми, которые сами были исповедниками. Это незабываемо, это нельзя подделать. Никакой священнослужитель не может полноценно совершать своё служение, если это самое главное своё богатство мы оставляем под спудом.
По материалам круглого стола «Подражайте вере их». Собирание опыта новомучеников и исповедников церкви Русской, прошедшего 4 ноября 2021 года
