Мы с Никитой Соколовым, председателем совета Вольного исторического общества, который любезно согласился быть нашим гидом по истории отечества, прошли на выставку через служебный ход и, пробравшись через изнанку экспозиции, окунулись в сказку с головой.
Как и на предыдущих выставках, которые организовывал Патриарший совет по культуре во главе с епископом Тихоном (Шевкуновым), все начинается с иконы. Тоненький ручеек посетителей тянется к Богородице «Державная», чтобы приложиться, а основной поток сразу вливается внутрь и там стихает между стаями школьников, сотрудников Манежа, обычных зевак и экскурсионных групп. Среди мерцающих интерактивных экранов и величественных панно с портретами деятелей нашей истории раздаются звуки Свиридовского вальса, написанного к Пушкинской «Метели».
[caption id="attachment_7774" align="aligncenter" width="1060"] Никита Соколов, председатель совета Вольного исторического общества[/caption]
Стартовый стенд – это описание богатства Российской империи, накопленного к 1913 году.
– Это не просто показан потенциал страны, это свидетельство о том, какой мощный рывок сделала страна на рубеже веков, – комментирует Никита Соколов. – Но из этого плаката совершенно невозможно понять, какой ценой был достигнут такой рост.
Организаторы выставки придерживаются позиции безоценочной истории.
– Да, но не существует факта вне его комментария. Например, бюджет тогда действительно вырос очень значительно, но во многом этот рост опирался на казенную винную монополию. И с хлебными урожаями была непростая история. Ведь урожаи давали помещичьи хозяйства и Сибирь, а крестьянские хозяйства разорялись, и голод случался не раз: самые страшные случаи – в 1908-м и в 1911 годах.
Мы идем дальше, чтобы посмотреть, в результате чего рывок захлебнется. И вот появляется панно о неготовности власти к вызовам времени: «самодержавие – паралич дворянской монархии», «православие – упадок церковной жизни», «народность – утрата доверия», «агрессивная антиправительственная пропаганда», «национальный вопрос». Соколов спрашивает несколько растеряно:
– Вы понимаете, что тут сказано? Я решительно не могу понять... И почему на картинке «национальный вопрос» изображены иудеи? С ними разобрались уже после революции 1905 года. Гораздо острее стоял вопрос в отношении Кавказа, Финляндии и Польши. Ведь финнов лишили особого статуса накануне войны и превратили тихую Финляндию в пороховую бочку. С Польшей пришлось разбираться уже в конце войны. А Кавказ загорелся, когда до него дошла политика русификации при Александре III.
В зале, посвященном Первой мировой войне, представлены все участвовавшие в ней державы. На информационных стендах обозначаются цели, которые ставили перед собой те или иные страны, вступая в войну. Никита Павлович останавливается перед стендом с российскими целями.
– Защита собственной территории? Но война начинается ради Сербии и Восточной Пруссии, а это никак не наша территории. Автономия Польши? Это чистая ложь. Никто не обещал полякам никакого объединения до самого конца 1915 года, когда это было вынуждено Великим отступлением. Вот контроль над черноморским проливом – это да. Это было принципиально важно для страны и с военной точки зрения, и с торговой. А что такое усиление геополитического влияния в начале ХХ века – не ответит никто.
Итак, война закончилась. Стрелки на стендах с тремя показателями (население, территория и ВВП), по которым из зала в зал меряется благосостояние страны, уткнулись носами вниз. В плакатах и тачскринах выставки стало больше тревожного красного цвета. Соколов сразу обращает внимание на стенд с фразой Гучкова, председателя III Государственной думы, о заговоре:
– Идея Гучкова о заговоре – это обычная болтовня в кружке в полдюжины человек, не имевшая никакого основания. То есть объяснение крушения великой страны идет вслед за дневником Николая II: «Кругом измена, глупость и обман» – дескать, элиты предали своего государя. А что творилось с народом – нам неизвестно.
По дороге к залу революции Никита Павлович рассказывает об историческом, научном понимании революции. Если человеку проще дать категоричную оценку: это плохо, это очень плохо, а это хорошо, – то революция как раз всегда попадает в категорию «очень плохо». Меж тем как надо понимать, что это тяжелое хирургическое вмешательство в жизнеустройство сильно болеющей страны, когда терапевтические методы уже не действуют.
– Февральская революция совершилась неожиданно и для революционных, и для антиреволюционных сил. И это было никем не инспирировано. В феврале власть никто не переворачивал. Она впала в паралич и пала под натиском голодных баб, не привыкших стоять в очередях за хлебом.
Главный тезис выставки, по мнению Никиты Павловича, – это слова знаменитого химика Ипатьева, которые были написаны в зале революции: «Можно было совершенно не соглашаться с многими идеями большевиков. Можно было считать их лозунги за утопию, но надо быть беспристрастным и признать, что переход власти в руки пролетариата в октябре 1917 г., проведенный Лениным и Троцким, обусловил собой спасение страны».
– Речь идет о некотором конструкте, в котором обаятельна и достойна всякого желания сила. Государство должно быть сильным – и только. Как только оно слабеет из-за критики слева, критики справа, союзников или под натиском «измены элит», оно теряет любовь составителей выставки. А большевики ее приобретают, так как они снова восстанавливают сильное государство.
Враги на выставке обозначены достаточно четко. Например, идея о развале России вложена в уста Эдварда Хауса, советника президента США: «Она (Россия) слишком велика и слишком гомогенна для нашей безопасности. Я бы хотел видеть Сибирь как отдельное государство, а Европейскую Россию – расчлененную на три части». За этой цитатой можно совершенно забыть, что разделили страну как раз большевики, которые подарили автономию целому ряду регионов. Неужели на американские деньги?
А на стенде с портретами членов политбюро и ЦК партии устроители выставки почему-то посчитали принципиальным подписать Каменева его настоящей фамилией – Розенфельд, но при этом Троцкого оставили Троцким, а не Бронштейном. Никита Павлович, фотографируя это на свой смартфон, с азартом произнес:
– Ну это уже чистое хулиганство. Видимо, сказывается влияние специалистов самого дурного пошиба типа Проханова. Это симптом нацистского представления об истории: не люди действовали и объединялись в силу своих идеалов, а нации, у которых есть своя национальная цель, и где бы представители этой нации ни оказались, они будут преследовать эту цель. Этот подход наукой отвергнут давным-давно и в христианстве запрещен. Помните, апостол писал: «Нет во Христе ни эллина, ни иудея». А так получится, что ялтинский градоначальник Думбадзе будет для прохановца истинно русским, а князь Шаховской из Рюриковичей не будет русским, поскольку он кадет.
История ХХ века – длинная, и текстов было написано бесконечное множество. Для построения любой идеи можно набрать достаточное количество цитат. Здесь даже Солженицына подрезали и пустили в ход самым удивительным образом. В залах, где уже начинается Сталин (а его изображений и цитат тут без счету), висит и портрет Александра Исаевича с дифирамбом социалистической стройке: «Панамский канал длиною 80 км строился 28 лет, Суэцкий длиной в 160 км – 10 лет, Беломорско-Балтийский в 227 км – меньше 2 лет». Это незаконченное предложение из второго тома «Архипелаг ГУЛАГ», где автор пишет о трагической судьбе инженеров и зеков-каналостроителей, и акцент там ставится именно на цене великой беломорской стройки – сто тысяч зеков.
В зале новомучеников исчезла статистика. Остались только траурный черный цвет и юные чаровницы в строгих платьицах, которые чеканили экскурсионный текст для школьных групп.
– Никаких данных о масштабе бедствия, – замечает Соколов. – Ничто здесь не указывает нам на то, что Российская православная церковь к 1943 году (в этом году происходит смягчение репрессий в отношении церкви и патриархом выбирают Сергия Страгородского – «С») практически перестала существовать. Она пришла к этому времени с совершенно новым социальным обликом. Все то обновление, которое созрело в церкви к Московскому собору 1917–1918 году, не было реализовано. Просто некому это было делать: церковь была выбита в людях, физически уничтожена.
Из коридора с новомучениками мы попали в огромный Зал славы – просторное круглое помещение с лавочками и портретами выдающихся деятелей и их высказываниями. Среди авторитетов были Уинстон Черчилль, митрополит Филарет Московский, Николай Бердяев, Лев Гумилев, Фазиль Искандер, Дмитрий Лихачев и Владимир Путин.
– Нам предлагают в этой композиции знаменитых людей, чего-то в жизни достигших, где инженер Ипатьев стоит на одной Доске почета с Николаем Бердяевым, одинаково почитать и понимать Россию, как понимали они. Но они понимали её очень по-разному. Например, Фазиль Искандер и Юрий Бондарев здесь висят рядом, а в жизни не поместились бы на одном гектаре земли. А если бы поместились, то поругались бы. Но нам не предлагается об этом подумать…
За этим залом начинаются репрессии и война. Первым встречает нас Сталин. Он стоит статуей и смотрит куда-то вдаль, поверх нас, вглядывается в будущее, которое ему нужно построить. Справа от него на синем фоне сменяются портреты тех, кто высказывался о нем положительно, а по его левую руку на будоражащем красном фоне появляются критики.
Вместе с нами к этому экрану подходит школьная группа, и прекрасный, как небесный серафим, юноша-экскурсовод говорит ребятам: «Вот видите, это Сталин, а рядом с ним те, кто высказывался о нем хорошо и те, кто высказывался плохо. Вы можете посмотреть и сами для себя решить, как к нему относиться. Например, Черчилль считал его не очень-то и плохим человеком».
Тем временем слева загорается российский революционер Троцкий с пламенной речью о том, что «Сталин – это сгусток уродств», а справа появляется архиепископ Лука Войно-Ясенецкий, объявляющий, что «Сталин спас Россию» и он «как православный христианин низко ему кланяется». Никита Павлович снова фотографирует эту картинку:
– Ну что же? Подбор высказывающихся лиц такой, что хвалят Сталина люди с именем: Лука, Черчилль, Шолохов, Герберт Уэллс, а справа несколько раз появляется Троцкий и Юз Алешковский – сомнительные герои. Кроме того, эта цитата не принадлежит епископу Луке. Это доказано. Фальшак.
Социалистическая стройка проиллюстрирована картинами соцреализма и постановочными кадрами со Стахановым, где он уверенной мускулистой рукой сжимает отбойник и улыбается во все свои ровные белые зубы. А война – это безусловная трагедия, которая завершается таким же безусловным благом – Великой Победой.
– Есть ли что-нибудь, что можно почитать по этому периоду? Не узко историческое, а в популярном жанре? – уже на выходе спрашиваю я Соколова.
– Нет. Это же оружие массового поражения. Против такого лома нет приема. Но и литературы, пожалуй, что и нет.
– Почему не возникает такого чтения?
– Утрачен навык популярного письма. Если в XIX веке Менделеев не гнушался писать статьи для популярного журнала «Мир Божий», то в советское время наука должны была идти по одному идеологическому каналу, и таким образом все было убито. Теперь это наша общая задача: сделать так, чтобы такие книги появились. Задача всего общества.
Никита Соколов, поблагодарив, убежал на работу. А мне представили местного сотрудника, одного из организаторов выставки, писателя и историка Александра Мясникова.
– Я один из тех, кто делал эту выставку.
– Хорошо. У меня как раз есть несколько вопросов. Почему в коридоре с новомучениками нет статистики?
– Она должна быть. Статистика по репрессиям есть там, где ГУЛАГ. А коридор с новомучениками – это мемориальная вещь. Мы, наверное, поставим там статистику отдельно, когда выставка переедет на ВДНХ.
– А когда это произойдет?
– В декабре на ВДНХ должен быть открыт исторический парк «Моя история», и туда переедут все выставки, которые мы делали: Рюриковичи, Романовы, эта и следующая.
– Какая?
– С 1945-го по 2000 годы.
– Ясно. А в чем идея большого зала, напоминающего Зал славы?
– Это такая настроенческая вещь, циклорама, где собраны фото и материалы с 1914-го по 1945 годы. С практической точки зрения, это место, где люди могут отдохнуть.
– А почему там есть Филарет Московский и Владимир Путин? Они, кажется, из другого периода.
– Но они высказывались об этом времени. Понимаете, у нас было две главных задачи. Суперзадача – сделать так, чтобы наша история была привлекательна для всех. И вторая – уйти от всякого обеления и очернения. Ведь в истории нельзя говорить: это плохое, а это хорошее. Так бывает только в кино. А люди должны просто посмотреть факты и принять решение сами.
– Почему с 1914-го по 1945 годы?
– Потому что это начало исторического XX века. Ведь он начался не с 1901 года. Именно Первая мировая война привела к крушению системы старых ценностей, изменила геополитику и завязала в себе корни всех ключевых событий века. Мы начали с того, что в 1913 году наблюдается пик развития Российской империи и ничто не предвещает изменений. А потом начинается Первая мировая, которая меняет всё. А Вторая мировая заканчивается тем, что страна, которая не входила и в двадцатку ведущих мировых государств, становится второй в мире державой с сильнейшей армией. А что дальше – узнаете на следующей выставке.
***
В нижнем зале Манежа спойлером к основной экспозиции проходила выставка соцромантизма. Там многие картины бередят душу тем, кому за сорок. Ведь когда-то они тиражировались в школьных учебниках и советских журналах, выковывая менталитет поколения. Но мы заглянули туда только краешком глаза, им же прослезились и ушли.
На улице под серым грузным небом толстый хвост очереди в Манеж вырос и загнулся в сторону Александровского сада. Фабрика фактов продолжала делать историю привлекательной для всех.