Родила тебя в пустыне я не зря.
Потому что нет в помине в ней царя.
И. Бродский,
Колыбельная
О нём легко вспоминать – он был бедняк. Лёгкий, тихий и свободный – таким я его запомнил. Кто-то скажет другое: путаник, фундаменталист, царепоклонник. Он тоже мне сперва таким показался. Отец Олег Ступичкин прибыл настоятелем в наш храм в Нейво-Шайтанском за два года до описываемых событий. Не скажу, каким он был пастырем и проповедником – не знаю, скорее всего, не самым ярким – не особо, кажется, заинтересовался наш шайтанский народ православием при отце Олеге. То ли от того, что предыдущий настоятель Петропавловской церкви был пьянчужка и больше отваживал от веры, чем к ней приводил, то ли советская ржавь не отстала от шайтанцев.
Нейво-Шайтанский или просто в народе – Шайтанка, красивейшее место в двухстах километрах к северо-востоку от Екатеринбурга. Три речки там Нейва, Березовка и Сусанка, вокруг северный уральский лес, полный зверья и месторождений волшебных уральских камней, от гранитных до изумрудных. До революции место это называлось Сусан, Сусанка или Сусанский завод – здесь один из четырех знаменитых Яковлевских железоделательных заводов. Нейво-Шайтанским заводской поселок стал при большевиках, ну, значит и жители были перекрещены из сусанцев в шайтанцы – чёртовы люди. Я там жил, работал директором небольшого камнеобрабатывающего предприятия в 2005–2007, приезжая из Екатеринбурга по понедельникам и возвращаясь домой на выходные.
Шайтанка переживала тогда трудные годы. После закрытия старинного металлургического завода в 1993 году, а потом и геологической партии она опустела. Пьянство, нищета, воровство, убийства. Смерть нахально разгуливала по улицам: один застрелился, вроде нечаянно, другого застрелили из охотничьего ружья, потому что искали карту с месторождениями драгоценных камней, третьего, четвертого и пятого забили в пьяной драке. Массово травились до смерти «палёной» водкой. Рассказывали, за одну зиму опустела целая улица, то есть то, что от нее осталось, три-четыре «живых» двора. Случилось это не с одной попойки – в течение нескольких лет ходили местные в «хитрый дом» за дешевым ядовитым зельем, зная, что, возможно кто-то утром не встанет. За два года до моего появления там раскрыли банду из местных девочек-подростков, около двух лет поджигавших дома с одинокими стариками и старухами. Преступный механизм был продуман до мелочей. Девчонка заходила, просила попить, пока бабуся ходила за водой, подружка прошмыгивала в комнату, вытаскивала накопленные на похороны «гробовые», которые у всех лежали либо под матрацем, либо в бельевом шкафу. Попрощавшись, девчонки подпирали снаружи входную дверь крепкой палкой, брали десяток иностранных быстро тлеющих сигарет, вставляли их под наличник окна в паклю или сухой мох и зажигали сигареты с одного конца. Дом загорался через два-три часа. К счастью, все поджоги обошлись без человеческих жертв. Милиция сбилась с ног в поиске поджигателей, никому из потерпевших в голову не могло прийти, что знакомые с пелёнок юные односельчанки хотели их оставить без крова или сжечь живьем...
И вместе с тем, много раз я встречал такую любовь к своей Шайтанке у местных, которой искренне завидовал и завидую. Уедет иной на заработки в Сибирь или в Москву, забогатеет, приживется там уже за пять-семь лет, и вдруг, ни с того ни с сего, возвращается.
– Соскучился до смерти, не могу там больше, дом есть дом, всех денег не заработаешь!
– И на что теперь жить будешь? Дело тут не в том, что зарплата меньше, а в том, что ее нет. Где детей собираешься учить-лечить? А кормить чем?
Большинство всё же уехало, из пятнадцати тысяч в советское время в нынешнее осталось три с небольшим. Но Вовка, сын моего пильщика с завода, о других краях и не мечтал, в свои девять читать он практически не умел, считал едва-едва, загибая пальцы.
– Вовка, надо поднажать в учебе, все по улицам гоняешь с утра до ночи. С такими знаниями ни в лётчики, ни в трактористы не возьмут.
– Да я не хочу лётчиком, я пастухом буду, дядя Олег, у нас тут, у речки, пастухом лучше.
Возвращаясь домой на выходные, в Екатеринбурге я ходил в свой приход Кирилла и Мефодия, а тут летом перевез в Шайтанку деток с тёщей и случилась возможность навестить нейво-шайтанскую церковь Петра и Павла, что я много раз собирался сделать. Кроме меня на всенощную в субботу в храм подошло четыре женщины, одна из них была певчей. Тогда мы и познакомились с настоятелем. Ему было ровно сорок лет, худой, чуть выше среднего роста, почти до плеч волосы, некогда, видимо, русые, а теперь поседевшие и седая по грудь борода. Он вышел из алтаря и подошел ко мне, пока певчая пела и читала на клиросе канон утрени:
– Здравствуйте, слышал о вас, вы директор на заводе у нас?
– Да, благословите батюшка, меня зовут Олег!
– И меня Олег. Придёшь завтра на литургию?
Я – хоть и представился без отчества, и мы были ровесники – немного поморщился внутри себя от того, как он быстро перешёл со мной на ты, по ходу разговора отчуждение во мне только росло, особенно после того, как священник начал говорить о вине русского народа в нарушении соборной клятвы 1613 года, принесённой при вступлении на престол Михаила Романова. Предчувствуя разговор о «числе зверя», вреде от католиков, паспортов, ИНН и прочего, я, как мог, смиренно сказал:
– Отец Олег, для меня эти вещи не очевидны...
– Смотри сам, я не настаиваю, каждый пусть живёт и верует до чего достиг, как Господь ему открывает, – неожиданно для меня совершенно спокойно закончил мой собеседник «клятвопреступную» тему. – Я вижу причину разрушения нашего народа в его отступлении от клятвы в 17 веке, у вас может быть другой взгляд. Удивлён?
– Да, удивлён, обычно сторонники ваших взглядов не приемлют другой точки зрения. Скажите лучше, где, когда и как вы пришли к вере?
– Заметно, что я нездешний, нет уральского говора? Мы с женой Мариной с Юга России, до обращения я был художником...
Иногда он отходил, чтобы дать возглас, прочитать молитву или ектенью, и мы продолжали разговор о вере, церкви, богохранимой стране нашей российской, обнаруживая общих знакомых в разных уголках нашей большой Русской церкви, а главное, при невообразимом различии взглядов, воспитания, темперамента, открывая близость нашей веры и, простите за штамп, общность судьбы. Кажется, он что-то такое и сказал, или, может, очень громко подумал.
Назавтра я пришел на литургию, и отец Олег пригласил меня в алтарь. После богослужения он сделал мне замечание:
– Когда ты на малом входе свечу понёс, дверь стала закрываться и ты её ногой придержал, так нехорошо, здесь Божье место – надо было рукой. Приходи ещё, обязательно приходи, помолимся, поговорим, не договорили ведь.
Но больше поговорить нам не случилось, последняя встреча была без слов. В конце октября поздно вечером я выехал с завода домой, шёл мокрый снег, и на въезде в деревню издали увидел его, ехавшего мне навстречу на велосипеде. Чистое поле, дорога, он крутит педали своего старенького велосипеда сквозь снег, тьму и слепящий свет фар, борода от встречного ветра развевается вбок. Именно тогда я подумал впервые: вот, анавим, бедняк Божий, приехавший в наш холодный край только ради Бога и России. Фантазии ли это у него в голове или нет, Христос не оставит без посещения призывающего Его – обязательно придёт.
Через два месяца при свете звезд и электричества мы с сыном пошли в городе в церковь, встречать Рождество. Шёл снег, ветер мёл его по земле и вихрил в лучах фонарей. Во дворе храма бывшего детского садика был сооружён традиционный вертеп, освещённый внутри мерцающими лампадками и свечками в красных стеклянных плафончиках. Красные и розовые блики оживляли пространство вертепа и придавали его игрушечным обитателям какую-то зримую тревогу, словно напоминая нам не только о рожденном Младенце, но и о том выкупе, который вот-вот заплатит злому Ироду Вифлеем.
Служба ещё не началась, мы едва вошли в притвор, как у меня зазвонил телефон, я глянул на номер, звонили с завода, зам по производству, тоже Олег. Я вышел на улицу:
– С Рождеством, Олег Александрович, все в порядке?
– Отца Олега убили!
– Кто сказал?
– Я сказал, вся деревня уже знает, милиция в храме, Женька помчался искать этих гадов, вроде их видели у церкви вечером.
Женя Еремеев, это второй мой зам, наш главный инженер, бывший участковый Шайтанки, с Сергеем, начальником охраны еще одной камнерезки, вскочили на УАЗик и поехали на трассу, надеясь не дать преступникам скрыться. Собравшийся народ бурлил около храма, видавшие зло во всяких видах, шайтанцы впервые содрогнулись.
– Неужели наши? Кто мог? Мало у нас бед с чёртовым именем проклятой деревни... что теперь будет, если мы в Рождество священника убиваем?!
– Найдём, кто бы ни был из наших–не наших – порвем!
– Замолчи, что несёшь в святую ночь, понарвали уже – не сошьёшь.
– Только храм стали восстанавливать, батюшка нормальный приехал... не будет у нас добра.
– Да может, заезжие?..
– Да уж свято место тут у нас, поедут гости какие! Только наши и могли – вот беда...
На раскрытие невиданного злодейства у следователей ушло меньше часа, оставалось поймать дерзких убийц. Почти всё рассказанное мне по телефону подтвердилось при дальнейшем расследовании. Отслужив Рождественскую вечерню, отец Олег отпустил немногочисленных прихожан до утра и пообещал матушке через полчаса быть дома. В это время в храм вошли двое мужчин и начали снимать со стен иконы. Священник бросился их останавливать, тогда один из грабителей достал обломок железной трубы и ударил его по голове. Удар оказался смертельным. Сняв со стен два десятка икон, преступники завернули тело священника в половик, облили его бензином и маслом из лампадок, подожгли и скрылись. Но огонь не успел разгореться. Матушка забеспокоилась, вернулась в храм за мужем...
У нас уже заканчивалось Великое повечерие, когда раздался второй звонок из Шайтанки, звонил Женя:
– Олег Олегыч, поймали мы их. Едем потихоньку с Серегой, смотрим на дорогу – выходят двое все в снегу, голосуют нам. Мы останавливаемся: «Садитесь, мужики, подвезём. Помочь отряхнуться?» – выскочили из машины, быстро их скрутили...
– Наши, шайтанские?
– Нет. Кажется, из соседей, сдали уже их ментам, там быстро разберутся, кто и откуда.
– Страшно было, когда их увидели?
– Да ладно... – с нарочитой небрежностью протянул Женька, – я участковым в этих местах не один год пробыл, всю их масть знаю.
Женька хоть и напускал на себя немного, все же был раньше крутым участковым, при нем, как вспоминали местные, в Шайтанке было тихо, ну то есть тише, чем сейчас. Я слышал почти вестерн о его жизни, как на разборки к двору участкового подъехали на нескольких джипах бандиты из Алапаевска. Он вышел на встречу без оружия, и когда ему сказали, что накажут, если не угомонится, он сделал шаг в сторону и парни увидели, что из дверного проема на них через прицел охотничьего карабина смотрит женькина супруга. Бандиты отступили и обещали, что вернутся и поговорят по-другому, но больше не приезжали.
Всю ту Рождественскую службу я думал об отце Олеге и на праздничной трапезе-агапе рассказывал братьям и сестрам о нашем знакомстве и его вере, благоговейной, ценящей общение и свободу собрата больше своего мнения. И по сей день на каждое Рождество я о нем вспоминаю, только рассказывать не рискую в праздник, чтобы не смущать людей, всё же, радость – Христос рождается, чтобы победить смерть.
Через пару дней Шайтанка вздохнула: имена убийц стали известны, они и впрямь оказались не из нашего поселка, а из соседнего. Пришли эти двое, прослышав, что в дар Петропавловскому храму привезли накануне дорогую чудотворную икону из Москвы. Икону эту, современную из Софрино ценой в пять тысяч рублей действительно привезли в храм, но грабители до нее не добрались, сорвали со стен первое, что бросилось в глаза. Все это были бумажные очень простые образа, хоть несколько было и старинных XIX и даже XVIII веков, но ни особой художественной, ни исторической ценности по мнению специалистов не имевших.
В Екатеринбурге, узнав, что я из поселка, где в Рождество погиб христианин, меня разыскали пастыри из протестантских церквей.
– Мы скорбим о нашем собрате-пасторе и верим, что он сейчас возносит молитвы у престола Агнца. Прочитали в газетах, что у вдовы осталось четверо маленьких детей и собрали пожертвования. Сможете передать?
– Да, спасибо вам, братья, у нас, правда, принято говорить не пастор, а пастырь.
– Да, знаем, или батюшка. Только от нас одна просьба, не говорите, что это от протестантов, скажите, от братьев-христиан, а то еще откажутся брать от сектантов, а деньги детям пригодятся.
Я так и сделал, назавтра отвез деньги в храм, там как раз шла заупокойная служба по отцу Олегу. Когда молитва закончилась, на середину церкви вышла матушка Марина, спокойная и как-то по-особенному светлая. По плохо скрываемому удивлению служивших клириков, я понял, что это не было предусмотрено. Она говорила мягко без надрыва и слез, с каким-то тихим достоинством, не отделяя себя от тех, к кому обращалась, говорила не о потерянном муже, как можно было ожидать, а о Христе.
– В своих заботах мы всё проходим мимо храма, мимо Бога, спешим-спешим, и вот, по милости Божьей прямо на Рождество нам дана еще одна возможность вспомнить о Христе, покаяться в том, что мы веру потеряли и даже стыд потеряли всем народом. Что-то надо менять, если мы в храм ходим не Христу помолиться, а воровать и убивать. Надо нам и о себе подумать, и о наших детях, и об этой земле. Надо просить, чтобы Господь простил этих несчастных людей, которые батюшку убили. Я сама простила и Его о прощении их прошу, и вы их простите.
Сам я вскоре сменил работу и уехал из Шайтанки. Знаю, храм Петропавловский отремонтировали и народу в нем немного прибавилось, сперва даже пошла покаянная волна о возвращении поселку старого имени Сусанка, как об этом ратовал отец Олег, или о переименовании его в Нейво-Сусанский, но потом как-то все это забылось. Это ведь зло вламывается в двери нагло, а Христос тихо приходит и тихо уходит, когда о Нём забывают.
